В это лето парламент рано распустили на каникулы, и Атанас смог приехать в Сен-Марк на более долгий срок. Скоро Макквин пришлет изыскателей, они начнут исследовать площадку дня строительства фабрики; эта работа давно была бы закончена, но шла война, и найти хороших специалистов было нелегко. В ожидании их приезда4Атанас решил насладиться отдыхом. Он вынес на галерею кресло-качалку и часами просиживал в нем за чтением. Несколько дней, читая, он жевал жевательную резинку, чтобы бросить курить, но жвачка так ему опротивела, что он снова взялся за трубку, дав себе слово выкуривать не больше трех трубок в день. Теперь, когда будущее представлялось ему таким интересным, Атанас считал, что необходимо больше заботиться о своем здоровье.
Но война все еще не давала е^у покоя. Она заполняла его мысли, как песок, попавший в ботинок. Тревожил Атанаса и Мариус, ведь о нем ничего не было слышно с весны. Из военного округа Атанаса запросили, почему Мариус не является на призывной пункт, но если бы Атанас даже и знал, где сын, сообщать все равно бы не стал. Атанаса беспрестанно мучило, сыт ли Мариус, есть ли ему где спать. Вопреки логике он и стыдился поведения Мариуса, и гордился его упорством, твердо зная одно — где бы Мариус ни был, он несчастен, озлобление разъедает его все сильней, и будущее сына безнадежно испорчено. В былые времена, попав в столь трудное положение, Атанас обратился бы к Богу, но молиться он перестал давным-давно.
Отец Бобьен тоже не знал покоя. Он ежедневно просил Бога, чтобы тот вразумил его, дал силы побороть препятствие, которое становилось все более непреодолимым с тех самых пор, как отец Бобьен попал в Сен-Марк. Этим препятствием был для него Атанас Таллар. Священник гораздо больше отдален от своих прихожан, чем, скажем, капитан корабля от команды. В последнее время, даже молясь Богу, отец Бобьен чувствовал себя одиноким. В глубине души он считал, что не соответствует своему призванию, так как не в силах сотворить ничего более чудесного, чем священное таинство мессы. Три года назад он не сумел остановить наводнение. Вода в реке поднялась и через болото залила соседние фермы, погубив на двух из них урожай. Когда Господь по своей великой мудрости не воспрепятствовал дальнейшему подъему воды, Атанас стал подшучивать над священником. В последние дни отец Бобьен начал думать, что в Атанасе Тал-ларе воплотились все злые силы материализма, грозящие французской Канаде и Сен-Марку в особенности.
Только бы набрать побольше фактов, чтобы иметь право призвать Атанаса к порядку, тогда он, отец Бобьен, чувствовал бы себя тверже. В ту ночь, больше двух месяцев назад, когда Мариус ночевал в доме священника, он много чего рассказал отцу Бобьену, и отец Бобьен склонен был поверить почти всему. Но Мариус такой раздражительный, так далек от милосердия, он и слышать не хочет, что не подобает сыну питать ненависть к отцу. Все члены семьи Талларов были прихожанами отца Бобьена, и он считал себя обязанным печься о них обо всех. Его долг руководить их судьбами во имя непогрешимой церкви Божьей. Но Атанас всячески затруднял выполнение этого долга. Отец Бобьен сознавал, что опыт его невелик, и в создавшихся условиях ему трудно противостоять такому человеку, как глава семьи Талларов. Сам отец Бобьен родился в одном из беднейших приходов, недалеко от города Квебека, ниже по течению реки Св. Лаврентия. В этом приходе все семьи были равны. Отцы семейств беспрекословно подчинялись священнику, и прихожане, не задаваясь вопросами, жили так, как требовали земля и церковь. В тех местах не было богатых фермеров, которые могли бы нанимать работников, там все сами трудились на полях, и помогали им сыновья, семьи у всех были большие. А здесь, у Таллара, женатого уже во второй раз, только двое детей. Отец Бобьен не мог простить Атанасу многих прегрешений, но это казалось священнику самым нечестивым.
Наконец, после долгих раздумий о семье Талларов и усердных молитв за них, отец Бобьен решил, что настала пора действовать, и отправился к Атанасу. Он быстро миновал подъездную аллею и, оказавшись перед входом в дом Талларов, взялся за дверной молоток в виде волчьей головы, укрепленный в середине широкой кленовой двери. Решительно оттянув молоток, отец Бобьен отпустил его и стал ждать, когда ему откроют. В черной сутане на фоне побеленной стены он был похож на ворона. Темными не были только тыльные стороны рук да лицо, от дневной жары оно ярко пылало.
Дверь открыла Жюльенна, узнав гостя, она неуклюже поклонилась и с чрезвычайной почтительностью взяла у него черную соломенную шляпу. Проведя рукой по коротко остриженным волосам, отец Бобьен подождал, пока Жюльенна доложила о его приходе, и последовал за ней в библиотеку. Там, среди книг и бумаг* его встретил недоумевающий Атанас.
Отец Бобьен впервые попал в такую комнату, он никогда в жизни не видел столько книг, разве что в семинарской библиотеке.
— Здравствуйте, отец, очень рад.
Они пожали друг другу руки, и Атанас выжидательно молчал, пока священник усаживался на стул лицом к письменному столу. Быстрым движением отец Бобьен оправил сутану и сложил на коленях могучие загорелые руки. Ему явно было не по себе.
Атанас вернулся к своему вращающемуся креслу и, повернув его так, чтобы быть лицом к гостю, сел, скрестив длинные ноги. Священник посмотрел на портреты Вольтера и Руссо. Стараясь не уступать хозяину дома в обходительности, он сказал:
—- Какие старые картины! Это портреты ваших родных?
— Нет, отец.
Глаза священника, огромные под толстыми стеклами очков, внимательно оглядывали библиотеку, останавливаясь на том, что он считал признаками богатства. Заметив на полках множество книг с английскими названиями, отец Бобьен не смог скрыть неудовольствия.
— А у меня не хватает времени читать,— сказал он и, переведя взгляд на Атанаса, добавил:— Мариус говорит, что вы пишете книгу о религии, господин Тал-лар. Удивительно, как вы находите на это время.
Пышные брови Атанаса поднялись:
— Не представляю, откуда Мариусу известно, что я пишу. Я с ним никогда этого не обсуждал.
Отец Бобьен наклонился вперед, сутана натянулась на раздвинутых коленях, и руки оказались словно в гамаке.
— Может быть, может быть,— произнес он,— мне не хотелось бы отнимать у вас время, господин Таллар, однако я должен поговорить с вами кое о чем. И прежде всего о Мариусе.
Атанас нахмурился.
— Я слышал, он не так давно ночевал у вас. Хозяин и гость внимательно приглядывались друг
к другу, как два незнакомых пса. Атанас оставил попытки казаться любезным, и, видя это, отец Бобьен растерялся. Он, правда, ожидал подобного приема, но как вести себя при этом, не знал. С такими, как Атанас Таллар, ему до сих пор иметь дело не приходилось. Когда-то, в бытность свою помощником приходского священника в промышленном городе, он встречал людей, испорченных городской жизнью, втянутых в споры о правах рабочих и утративших веру. Но все эти люди были невежественны. Свое неприятие церкви они могли выразить священнику только мрачным молчанием, их бывало даже жаль. Теперь же, глядя на ироническое лицо Атанаса, отец Бобьен чувствовал, как в его душе закипает гнев. Все прихожане знают, что священник любит их и печется о них. Все понимают, что сутана, которую он носит, ставит его выше простых смертных.
— Ваш старший сын хороший, религиозный юноша.
— Хороший? Надеюсь, что так. Но религиозный? Вряд ли.
— Может быть, мне легче судить об этом.
— Возможно. Но я твердо убежден, что под маской религии удается скрывать множество других помыслов.
Священник сжимал и разжимал руки, лежащие на коленях.
— Было время, когда ваш сын хотел посвятить себя Богу. Бог призывал его стать священником.
— Да нет,— задумчиво сказал Атанас.— Не думаю, что неопределенное влечение у еще не сложившегося молодого человека можно считать гласом Божьим. Мариус действительно думал, что хочет стать иезуитом,— Атанас пожал плечами.— Что из этого вышло, вы знаете.
— Знаю, что в этом доме зову Господа противились.
Скулы Атанаса на миг покрылись краской.
— Отец Бобьен, этот экзамен мне совсем не нра^-вится. Но раз на то пошло, я вам тоже кое-что скажу. Отец Арно в семинарии не разрешил Мариусу учиться дальше, так как он не верил, что из Мариуса может получиться хороший священник. Не верил в это и епископ, который до самой своей смерти был моим другом.— Атанас взвешивал каждое слово.— Епископ не нуждался в священниках, увлеченных политикой, которые правят в своих приходах, как цари, и рады-радешеньки, когда с их церковных ступеней подстрекаемые ими же политические деятели начинают проповедовать национализм и размахивать квебекским флагом. Епископ опасался, что из Мариуса получится именно такой священник. Так думал и ректор. Вот почему Мариусу предложили уйти из семинарии. Правда,— добавил Атанас,— и епископ, и ректор получили образование не здесь, а ео Франции.
Ни один мускул не дрогнул на лице отца Бобьена, пока Атанас исподволь наносил ему оскорбления. За свою жизнь священник снес немало унижений. Он знал, что Атанас тяготеет к высшему духовенству и презирает простых священнослужителей. Знал, что в таких странах, как Франция, где миллионы людей — безбожники, власть церкви сильно ограничена. Но знал он и другое: в Квебеке католическая церковь только потому сильнее, чем где-либо в мире, что силой своей она обязана сельским священникам, таким, как он сам. Они — люди простые, они послушны Богу, понимают свою паству и не мудрствуют.
Глядя прямо в лицо Атанасу, отец Бобьен сказал:
— Я сознаю свой долг перед епископом, господин Таллар, но я знаю и свою ответственность перед Богом,— он вздернул подбородок.— Ваша семья живет здесь почти триста лет, и все члены ее были добрыми католиками. А вы? Почему вы не ходите к мессе и не исповедуетесь?
Краска залила щеки Атанаса.
— А уж это, скажу я вам, мое дело, и я не склонен обсуждать этот вопрос с вами, отец.
— Я не собираюсь его обсуждать. Вы слишком горды, господин Таллар. Но будь вы даже премьер-министром, вам все равно пришлось бы подчиняться требованиям церкви, и я все равно был бы вашим духовным отцом,— он почувствовал, что нанес меткий удар, и продолжал закреплять позиции.— За души людей в этом приходе отвечаю я. И я пришел спросить вас, что вы собираетесь делать с Мариусом? Атанас отвел глаза в сторону.
— Что я могу сделать? Я уже сделал все, что мог.
— Подумайте хорошенько, господин Таллар. Ма-риус ваш старший сын, ваш наследник. Проявляли ли вы к нему истинно отцовскую любовь? Поступились ли хоть раз чем-нибудь, чтобы ему помочь?
Атанас быстро взглянул в темные глаза священника, увеличенные толстыми стеклами. Может быть, этот человек и прост, но он обладает силой. Он знает что-то, дающее ему право считать, будто он имеет власть над Атанасом. Но что именно знает отец Бобьен, Атанас не представлял.
— Я сделал все, что мог, отец. Мариус трудный юноша.
— Если Мариус попадет в армию,— отец Бобьен не сводил с Атанаса глаз и говорил ровным голосом,— его засосет тамошняя ужасная жизнь. И виноваты в этом будете вы. Подумайте только, в каких он очутится условиях! Бок о бок с нехристями, среди распутных девиц — гарнизонные городки кишат ими, среди...
—- Отец Бобьен,— перебил его Атанас,— вы напрасно полагаете, что если я поддерживал в парламенте военную программу, то считаю войну благом. Я ничего не могу сделать, чтобы спасти Мариуса от армии. Не я диктую законы в этой стране.
Оба замолчали. Священник не согласился с Атанасом, он просто обдумывал следующий шаг.
— В Сен-Марке,— медленно начал он,— все привыкли равняться по вашей семье. Но то, что сейчас происходит у вас в доме,— дурно. В наши дни кругом и так полно скверных примеров, но наблюдать, как враждуют отец и сын...
— Я не питаю к Мариусу вражды. А уж как он ко мне относится, тут я ничего не могу поделать.
— Я вынужден усомниться в том, что вы говорите, господин Таллар,— опять намек на что-то ему известное.— Вы больше не бываете в церкви. Вы не обращаетесь к Богу, и люди видят это. Об этом говорят. Что подумают прихожане обо мне, если я ничего не предприму, глядя, как человек, подобный вам, не проявляет уважения к церкви? Атанас пожал плечами.
— С тех пор, как я был поставлен сюда,— продолжал священник,— вы во всем мне противодействуете. Когда младший Жюль Трамбле решил бросить отцовскую ферму и уехать в Штаты искать работу, вы поддержали его, хотя он был нужен отцу здесь. Когда началось наводнение и я назначил девятидневные молитвы нашему покровителю Святому Марку, вы смеялись надо мной. Вы совершенно забыли, что в нашем приходе я наместник Бога.
Атанас нетерпеливо взмахнул рукой.
— Я и не думал над вами смеяться. Просто когда случилось наводнение, я говорил, что Святому Марку было бы куда приятней, если бы мы прорыли в болоте дренажные канавы. Наводнения — чума здешних мест, мы страдали от них задолго до того, как вы здесь поселились.
Священник ничего не ответил, и Атанас повозился с бумагами на столе, встал и отошел к окну. Резким движением он раздвинул занавески и выглянул наружу. Как бы ему хотелось спокойно сидеть сейчас на галерее, отдыхать и греться на солнце! И думать о чем-нибудь другом. Всю жизнь он не терпел иной власти, кроме власти духа, власти логики. Лишь потому, что этот человек священник...
Дедовские часы в вестибюле начали торжественно отбивать время. Когда замер отзвук последнего удара, Атанас обернулся.
— Не я затеял этот спор, отец Бобьен. Я всегда считал, что спящего пса будить не стоит. Но я вынужден повторить: я не желаю обсуждать с вами мои дела. За мою душу отвечаю я, а не вы или кто-то другой, и уж я постараюсь сохранить свою душу в целости без вашей помощи.
Священник поднял руку, будто желая остановить Атанаса, оградить свой слух от его речей. Только большим усилием воли ему удалось сохранить спокойствие.
— Ваша семья, господин Таллар, хотите вы того или нет,— он опустил руку,— является частью моего прихода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65