— Ну что слышно насчет фабрики?—спросила она.— Ты виделся в поезде с Макквином?
Атанас нахмурился и поджал губы.
— Он задумал строительство всерьез. Удивительные люди эти английские дельцы. Все решают так быстро! Макквин уверяет, что после войны для текстильной промышленности в Канаде откроется большое будущее. Может быть...
— Что может быть?
— Не знаю. Может быть, я войду с ним в компанию. В конце концов идея для меня не такая уж неожиданная. Я сам собирался взяться за что-нибудь подобное. Если дело с фабрикой пойдет успешно, это принесет большие деньги. Но и большие перемены.
— А перемен ты страшно боишься, да?— она лениво пожала плечами.— Что ж, может, тебе повезет.
— С Макквином везение ни при чем. Это человек с научным подходом. Он знает, что делает.
— Возможно.
— Конечно,— стал размышлять вслух Атанас,— придется столько всего сделать... Между тем неизвестно, выйдет ли из этого что-нибудь путное. А мне нужно будет внести все, что смогу собрать, чтобы войти в долю с Макквином. Придется заложить землю,— он покачал головой,— я всегда этого боялся.
— Да уж,— сказала Кэтлин,— наверняка тут что-то не так. Раз пахнет тем, что можно будет отсюда уехать, обязательно найдется какая-нибудь загвоздка.
Атанас опустил глаза на карандаш, которым все еще постукивал по столу. Он всегда чувствовал себя виноватым за то, что, уезжая в Оттаву, бросает Кэтлин одну в Сен-Марке. Но брать ее с собой невозможно. Нельзя оставлять Поля без родителей, хотя за несколько дней под присмотром Жюльенны с ним ничего бы не случилось. Соображениями о Поле Атанас оправдывался перед самим собой. На деле же он больше не брал Кэтлин в Оттаву из-за того, что для жизни, какую ей подобало там вести, она совсем не подходила. Внезапно он проговорил:
— Я всегда хотел только одного, чтобы ты была счастлива.
Кэтлин глядела на его седые волосы над морщинистой шеей.
— Счастлива? Как? На твой лад или на мой?— несмотря на суть вопроса, голос ее звучал добродушно.
— Мы столько раз говорили об этом,— резким от раздражения тоном ответил Атанас.— Я знаю, что ты хочешь сказать. Что здесь ты похоронена заживо. Ну а Поль? Ему ведь здесь хорошо.— Атанас обернулся и посмотрел на жену.— Поди сюда. Она не двигалась.
— Но Поля ты отсылаешь в школу. Ему ты сказал об этом, мне — нет. Так просто, ты решил, и все.
— Послушай,— проговорил Атанас,— ты же знала, что это случится. Полю исполнилось восемь. Ты знала, что его придется отправить учиться в Монреаль. Я сказал ему об этом утром, потому что лишь сейчас твердо решил. Только и всего.— Он снова поманил ее к себе.— Не стоит спорить. Иди сюда.
— Зачем, Атанас? Ты теперь ни о чем со мной не говоришь. Для тебя что я, что Жюльенна — все равно.
Глаза Атанаса незаметно блеснули, он покачал головой:.
— Посмотрела бы на себя в зеркало, прежде чем так говорить.
Кэтлин, словно нехотя, подошла к мужу, присела на край стола — нога вытянута, носок шлепанца почти касается пола. Атанас проследил взглядом линию ее ноги от бедра до колена и ниже к стройной лодыжке. Он положил руку ей на бедро, но Кэтлин никак не отозвалась.
— Ты пила,— сказал он.
— Чтоб согреться.
— Будто нет других способов.— Он ожидал, что Кэтлин подхватит намек, как не раз случалось прежде. В былые дни ответом на подобное замечание могло быть что угодно, ведь Кэтлин была по-детски непосредственна, никогда не скрывала желания, могла даже говорить об этом открыто, как бы подхлестывая себя словами. А сейчас она пропустила его замечание мимо ушей. Почему? Неужели он сам своим невниманием уничтожил волшебную нить, соединявшую их раньше? Или просто нить износилась, как он сам?
— Зачем ты пьешь до еды?— сказал он.— Ты же знаешь, это не годится.
Кэтлин грациозно повела плечами.
— Послушай, Атанас, Полю будет плохо в школе. Такой маленький и вдали от дома.
— Я не хочу, чтобы его баловали и портили. К тому же ты и сама прекрасно понимаешь: так, как сейчас, он болтаться не может. А здешняя школа, Господи помилуй... не хочешь же ты, чтобы он учился здесь?
— Зато здесь уж он не испортится. Когда тебя держат во льду, испортиться невозможно.
Атанас пристально посмотрел на жену. В глазах ее стояли слезы,
— Увези меня отсюда, Атанас! Он погладил ее по колену,
— Тебе тут так плохо?
— Я здесь как мертвая. Если бы я даже говорила по-французски, все равно, я для всех ирландка, а в Сен-ААарке это значит иностранка. И вообще меня всегда будут избегать, потому что я твоя'жена. Здесь никто не может простить мне, что ты взял меня в жены после того, как...— Она запнулась, соскользнула со стола и снова прошла к окну той ленивой ритмичной походкой, которая казалась намеренно зазывной, а на самом деле говорила лишь о ее щедрой доброте и о редкостной чистоте ее натуры. Она опять прижалась лбом к стеклу и уставилась на быков, медленно тащивших по дороге повозку.
— Никто в Сен-Марке не смеет вмешиваться в наши дела, ты это знаешь,— сказал он.
— Ты, кажется, забыл про Мариуса.
— Ах вот оно что! Снова Мариус!
— Он все помнит.— Кэтлин с минуту помолчала, потом добавила: — Он был здесь две недели назад.
Атанас вскинул голову и вперил взгляд в спину жены:
— Долго же ты собиралась сказать мне об этом. Кэтлин отвернулась от окна и посмотрела на него,
голос ее по-прежнему звучал лениво.
— Он не хотел, чтобы тебе говорили. Не знаю почему. Мне он ничего не сказал. Жюльенна говорит, что после того, как он ушел, он заночевал у отца Бобьена.
— Что ему там понадобилось? — рявкнул выведенный из себя Атанас-— Неужели он воображает, что отец Бобьен спасет его от призыва?
— Ладно уж, скажу тебе все. Отец Бобьен тоже приходил на прошлой Е:еделе. Донимал меня вопросами.
— О чем?
— Да не могу даже припомнить. Но мне кажется, он знает про фабрику. Наверно, Мариус ему сказал, только откуда он-то узнал, не понимаю. Как ты думаешь?
— Господи!-—вскипел Атанас—Да здесь если собака пукнет, весь приход знает!
Чтобы дать выход гневу, он выдвигал и задвигал ящики стола, а Кэтлин, легко ступая, отошла к середине комнаты,
— Не волнуйся так,— сказала она,-— у тебя давление поднимется.
— Давление у меня в порядке. Если захочу, могу десять миль пройти. Слушай,— взмахом руки он как бы хотел снова привлечь ее внимание,— что отец Бобьен говорил про фабрику?
-— Про фабрику?— она рассмеялась.— Разве здесь кто-нибудь говорит прямо? Да еще мне? Одни намеки и больше ничего. Я даже не поручусь, что он имел в виду фабрику. Но я ему ничего не сказала.
— Ты уверена?
Она пожала плечами и отвернулась.
— А что я могла сказать? Разве я что-нибудь об этом знаю? Или о чем-нибудь еще? Ты же мне ничего не рассказываешь. Но все равно отец Бобьен нас не выносит. У меня даже мурашки бегут по спине, как представлю, до чего он нас терпеть не может.
— Не обращай внимания. Пусть только попробует что-нибудь устроить! Сам пожалеет, бог свидетель. Да кто он, собственно, такой?— Атанас рывком выпрямился, и усы его ощетинились.— Мой дед однажды отхлестал священника кнутом.
Кэтлин задумчиво смотрела на мужа.
— Такие речи не доведут тебя до добра. Про священника так говорить нельзя, накличешь несчастье.
Давно Атанас не испытывал столь сильного раздражения. Каждый раз, когда он пытался что-нибудь обсудить с Кэтлин, разговор бесцельно уклонялся в сторону и, описав полный круг, возвращался к тому, с чего они начали.
— Ты так говоришь, будто несчастье — живое существо,— сказал он.— Ты просто суеверна. Только в этом и состоит твоя религиозность.
Кэтлин ничего не ответила. Она увидела во дворе Поля, он играл со щенком из хлева. Сразу ожив, она с интересом подошла к окну. Атанас смотрел на ее профиль. В странном он оказался положении. Он видел, с какой гордостью наблюдает за сыном Кэтлин. При нем мать и сын редко разговаривали, но было ясно, что они без слов понимают друг друга. Все, что ни делал Поль, Кэтлин находила правильным. Она позволяла ему разбрасывать вещи и игрушки по всему дому и охотно сама убирала за ним. Разрешала затаскивать в комнаты кошек и собак из конюшни и только смеялась, если он набирался от них блох. Безусловно, она баловала сына. Поль был частью ее жизни, которую она принимала безоговорочно, как, впрочем, и все остальное, кроме необходимости оставаться в Сен-Марке.
— Знаешь,— сказала она, отводя глаза от окна,— может быть, ты и прав.
Атанас уже забыл, о чем они только что говорили. Прав? В чем? Маленькие часы на стене громко тикали, этот звук сливался с басовитым и отчетливым тиканьем дедовских часов в холле. Во дворе веселым лаем заливался щенок. Уголки рта Атанаса вдруг дрогнули, и он широко улыбнулся. Он и Кэтлин посмотрели друг на друга долгим взглядом. Нить, соединяющая их, была призрачной, но в эту секунду каждый почувствовал, как она прочна, хоть и неуловима.
Кэтлин опустила глаза на свою юбку, будто только сейчас заметила, какая она неопрятная. Она принялась медленно закладывать материю в ровные складки. Атанас наблюдал за ней, поглаживая длинными пальцами подбородок. Сможет ли он снова взволновать эту женщину, зажечь в ней огонь, который когда-то воспламенял его, снова увидеть, как она наслаждается полнотой жизни? Пожалуй, не сможет. Слишком много ошибок совершил он по отношению к ней. И самая большая глупость — это его неизлечимая страсть переделывать, переиначивать других. Переделывать других, когда даже с самим собой он ничего поделать не в силах!
Будто стараясь выиграть время, Атанас спросил:
— Тебе, бедной, здесь действительно так одиноко? Кэтлин отвела глаза и принялась снова наблюдать
за Полем, бегавшим наперегонки со щенком вокруг дома.
В конце концов, подумал Атанас, им совершенно необязательно жить здесь круглый год. Это просто дело привычки. Все его предки жили в Сен-Марке, и он не представляет себе другой жизни. Казалось немыслимым, что с Полем может быть иначе. Но раз он решил отправить мальчика в школу, глупо делать вид, будто Кэтлин должна оставаться в Сен-Марке. Они могут приезжать сюда на лето. Летом ей не будет здесь так уж тяжко. Конечно, надо прикинуть расходы. Два дома потребуют больших денег. Но это он может себе позволить. А если принять предложение Мак-квина...
— Кэтлин!— позвал он.— Я думаю, будущую зиму мы проведем в городе.
Она, не оборачиваясь, покачала головой:
— Нет, я уже много раз это слышала.
— Но теперь я говорю серьезно,— Атанас подошел к жене и остановился у окна, обняв ее за талию. Ее тело под его рукой было мягким и податливым, но в нем ощущалась скрытая сила. Атанас отстранился.— Если ты выдержишь нынешнее лето,— добавил он,— мы могли бы переехать в Монреаль осенью, когда Поль уедет в школу.
Кэтлин все еще не верила его словам и вглядывалась в лицо мужа, пытаясь разгадать его мысли.
— В понедельник я возвращаюсь в Оттаву, а ты поедешь со мной до Монреаля,— продолжал он.— Там поживешь неделю, а на обратном пути я за тобой заеду. Почему бы и нет? Сейчас весна. Тебе надо развлечься. Но смотри,— он шутливо погрозил пальцем перед ее носом,— смотри, чтобы к концу недели ты подыскала нам дом. Уж это я поручаю тебе.
На лице Кэтлин смешались недоверие, надежда и опаска. Больше всего она была похожа на ребенка, который боится, что его обманут. С тех пор, как они поженились, Атанас не позволял ей ничего решать самой. Она понятия не имела, какими он располагает средствами, потому что видела деньги, только когда получала от него ежемесячную сумму на расходы.
— В конце концов,— сказал Атанас, как бы читая ее мысли,— не вечно же ты будешь зависеть от меня. Ведь ты уже взрослая.
Атанас ожидал, что Кэтлин улыбнется, но напрасно. Он был разочарован.
— Что с тобой сегодня?— спросил он, вспоминая, каким живым было лицо девушки, на которой он женился.— Ты не рада?
— Я просто не могу поверить.— Но постепенно в ее взгляде проступила надежда на то, что все так и есть. Кэтлин дотронулась до руки мужа.— Ты это делаешь для меня, Атанас?
— Может быть. Но мне следовало сделать это давно.
— Ты правда согласен жить в Монреале? Атанас был смущен.
— Я люблю тебя, Кэтлин.
Она бросилась ему на шею, крепко обняла и прильнула всем телом, когда-то это возбуждало Атанаса до потери власти над собой, а сейчас он почувствовал, как слабо его тело под сильными руками жены. Ее мягкие губы покрывали его щеки поцелуями. Потом Кэтлин разжала объятия и бросилась вон из комнаты, чуть ли не бегом от нетерпения.
— Скажу Жюльенне, что на следующей неделе уеду,— донесся до Атанаса голос жены.— Хоть сама еще не верю.
Атанас вернулся к письменному столу и вспомнил, что Бланшар сегодня хотел посоветоваться с ним насчет сева. Собственно, никакого обсуждения не будет. Бланшар расскажет ему, что он намеревается сеять, посетует на погоду, и на этом все кончится. Бланшар работал в Талларовых владениях уже двадцать пять лет. Когда-нибудь Атанас в награду за преданность уступит ему одно из верхних полей. Уступит за самую малую плату, только чтобы не говорили, будто Бланшар получил землю даром.
Сегодня Атанас чувствовал себя смелым, смелым и решительным, и наслаждался ощущением силы. Направляясь в холл за пальто и шляпой, он размышлял над горькой иронией человеческой жизни. Надо прожить жизнь почти до конца и только тогда наберешься ума и опыта, которые необходимы, чтобы начать жить по-настоящему. Он ухмыльнулся в усы. Выходит, что отец Бобьен прав. Если вся жизнь — не что иное, как долгая подготовка к смерти, то какой в ней смысл?
В кладовой, расположенной в задней части дома, Атанас наткнулся на Поля.
— Ты что здесь делаешь?— спросил он сына.— Я думал, ты гуляешь.
— Зашел поискать мячик для Наполеона.
— Ах вот оно что.— Атанас нагнулся и заглянул за бочонок с мукой.— Ну, а я ищу свою трость. Помнишь ирландскую, с набалдашником?
— Здесь ее нет, папа.
— Откуда ты знаешь? Поищи хорошенько.
Поль послушался, но он был уверен, что трости здесь нет. Кладовую он знал как свои пять пальцев, потому что больше всего любил это место. Кладовая была просторная, длинная, она тянулась по задам дома, занимая целое крыло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65