— Подожди,— проговорил он. — Зачем танцуешь с Поцоку?
— А что, разве нельзя?
— Постыдилась бы с ним-то,— зло сказал Глигор Ты лучше смотри за собой, Глигор,—рассердилась Мария. Никто еще не говорил с ней так.
— Ты мне люба, и я женюсь на тебе. С твоим отцом я уже сговорился.
Остолбенев от неожиданности, Мария уставилась на Глигора. Ей приходилось смотреть снизу вверх — так высок был парень. Щеки девушки зарделись, и она быстро закрыла их ладонями. Глигор смотрел куда-то поверх ее головы, на крышу противоположного дома, где щелкал клювом длинноногий аист.
В этот момент около них остановился Марку Сими.
— Эх, доченька, кабы не умер Петре, была бы ты теперь моей невесткой,— плаксиво сказал он, погладив девушку по голове. — Уж так хотелось мне этого...
Прежде Мария упала бы на колени и заплакала, а теперь лишь взглянула на старика ясными глазами, сму- щенная присутствием Глигора.
—- Бог простит его, дядюшка Марку.
Обиженный равнодушием Марии, старик пошел дальше, ворча себе что-то под нос. Он знал о их любви и всячески поощрял ее, надеясь заодно поживиться землей за счет Гэврилэ, с которым давно враждовал из-за какого-то пустяка. Нравилась ему и девушка — красивая, добрая, порядочная. Не раз говорил он с ней о Петре. Мария приходила к ним поплакать об убитом и вот, поди ты, позабыла...
— Никогда больше не говори мне об этом. Слышишь? Никогда,—заявила Мария, повернувшись к Глигору, и пошла прочь.
Глигор хотел было догнать ее, но раздумал. «Ничего— отец вправит тебе мозги, девчонка!» — с яростью думал он.
Пуцу снова заиграл. Как раз в этот момент из дома напротив корчмы вышли одетый во все черное Пику, Спинанциу в темных очках и Клоамбеш с женой. Шествие пересекло дорогу и подошло к шелковице. Пуцу окаменел от любопытства.
— Добрый день, братцы. Желаю вдоволь повеселиться,— с поклоном приветствовал всех Спинанциу, снимая шляпу.
Парни, большинство из которых были вчера на выгоне у примэрии, смущенно промолчали, лишь несколько из них буркнули в ответ что-то неразборчивое.
— Веселится молодежь,— сказал Клоамбеш и тут же прослезился. — Был бы здесь теперь и мой сынок, кабы не убили его безбожники. Ведь он, господин адвокат, был в гвардии Маниу,— тихо добавил Клоамбеш. Аурелия тоже поспешила всплакнуть.
— Да, господа, обычаи, наши прекрасные обычаи,— пробормотал Спинанциу.
— Вот именно, правильно вы сказали,—поспешил согласиться Пику.
Страх не давал покою Спинанциу. Бегство барона совсем сбило его с толку, и он впадал то в ярость, то в отчаяние. Адвокат решил сразу по возвращении в город демонстративно порвать с царанистами и вступить в социал-демократическую партию. Поступок Паппа представлялся ему чудовищным: бросить его здесь, в этой дыре, среди озлобленных крестьян. Ехать поездом он боялся и решил дожидаться машины от Паппа. Не может же быть, чтобы барон оказался таким бесчувственным, чтобы окончательно покинуть его. Разве по его вине провалилась манифестация? Барон сам виноват. Прав был этот учителишка Суслэнеску. Если речь шла о политическом будущем, барон должен был разделить поместье между крестьянами и закатить грандиозный праздник. Это навсегда сохранилось бы в памяти крестьян.
Появлением своим на хоре адвокат был обязан Баничиу. Железногвардеец получил через Пику записку барона: «Действуйте по своему усмотрению. Предоставляю вам полную свободу». Прочитав эти строки, Баничиу удовлетворенно рассмеялся.
— Ну, если так, то за мной дело не станет,— с восторгом заявил он. — Теперь, крошка, хорошо бы тебе пойти с Пику на танцы и показаться людям — завести с ними дружескую беседу, угостить цуйкой, словно ничего не случилось. Если хочешь, вверни что-нибудь из политики. Ночью они у меня попляшут.
— Что вы хотите сказать? — испугался Спинанциу.— Если вы намерены... одним словом, я умываю руки и показываться на людях считаю лишним.
— Нет! Ты сделаешь все, что я сказал. И не смотри так на меня,— неожиданно гаркнул Баничиу,—не то я тебя быстро обработаю. Адвокатишка сопливый. Вы болтаете, а кашу расхлебывать я должен. Еще одно слово — и я тебя так разукрашу, что себя не узнаешь.
— Хорошо, хорошо,— испугался Спинанциу, — К чему; эти грубости. Все будет в порядке..,Ну вот, так лучше. Взялся за ум. Итак, на хору, голубчик, в народ, иначе коммунисты украдут его у вашей братии и вам придется меж собой разбираться.
— Давай, Пуцу! — крикнул Пику. — Господин адвокат хочет посмотреть, как наши молодцы пляшут.
— Давай, давай,— послышался одинокий голос.
— Да что мы, пугала огородные, чтобы он таращил на нас глаза? — неожиданно крикнул Глигор.
Спинанциу застыл от неожиданности. На его счастье, цыгане заиграли, и облако пыли снова заволокло шелковицу. Спинанциу двинулся следом за Пику, кланяясь налево и направо.
— Это моя жена,— громко сказал Пику. — А это дочь...
Спинанциу нагнулся и пожал влажные руки, потом без долгих раздумий склонился перед Риго, которая рас- терянно смотрела в землю.
— Не хотите ли, барышня, станцевать со мной?
Риго подняла лицо и остолбенела с разинутым ртом.; Пику покраснел, как индюк.
— Ты что, оглохла? — заорал он. — Господин адвокат хочет плясать с тобой.
На скамье, где сидели матери, воцарилась мертвая тишина. Жена Пику окаменела и тупо оглядывалась во- круг, ничего не соображая. Тогда Риго вскочила, оправила юбки. Губы ее что-то шептали.
Когда танцующие увидели, кого выбрал барин, многие остановились. Послышалось хихиканье, и адвокат стал проклинать себя за излишнюю поспешность. Вдали от Пику, присутствие которого его успокаивало, Спинан- циу стало страшно, пыль и одуряющий запах пота и немытых ног заставил его побледнеть. Он вытянул руки, положил их на талию девушки начал выбрасывать ноги влево и вправо. Риго крепко вцепилась в его плечи и всем телом прижалась к адвокату. Парни толкали его со всех сторон, наступали на дорогие замшевые туфли. Как в тумане, возникали перед Спинанциу потные лица, толстые затылки, красные, помутившиеся глаза. Риго вошла в азарт, прыгала и вертела партнера во все стороны. Она не обращала внимания на смешки и презрительные взгляды, теперь ей было все равно. В душе она давала себе обет никогда больше не приходить на хору, после того как барин осчастливил ее перед всем селом. Спинанциу полностью подчинился ее воле. Ему казалось, что он насквозь пропах потом и никогда не сможет избавиться от этой вони. Парни то и дело швыряли цыганам деньги, и Пуцу, не отрываясь от трубы, подхватывал их одной ру- кой. У Спинанциу заболели уши и, казалось, кровоточил мозг. «Крестьянская проблема,-— думал он. — Пулемет и ящик патронов на каждое село — вот что нужно...»
Наконец музыка оборвалась. Весь разбитый, адвокат вышел из круга и попытался улыбнуться.
— Ваша дочь танцует, как настоящая балерина,— заявил он Пику.
— Так-то оно так, да больно любит хвостом вертеть,— задумчиво сказал Пику, приняв все за чистую мо- нету. — Увидим еще, как ты меня поблагодаришь,— добавил он, ущипнув дочь за подбородок и подмигнув ей.
Риго не слышала отца. Она кинулась к Спинанциу, схватила его руку и прильнула к ней губами. Адвокат окончательно растерялся и только судорожно вздохнул.
— Она у меня хорошо воспитана, научил ее тонкому обхождению,— довольно засмеялся Пику, но тут же им овладел приступ кашля, и он закурил, чтобы успокоиться.
Когда начался новый танец, Ион Поцоку стал разыскивать Марию, но Глигор остановил его.
— Слышь, Поцоку, выбери себе другую девушку;— сказал он своим обычным, мягким голосом.
Поцоку опешил. Он пристально хпосмотрел на Глигора, чтобы убедиться, не рехнулся ли тот. Видно, забыл, что половина парней на селе его дружки.
— Да, да, Поцоку, — повторил Глигор, — добром говорю — послушай моего совета. Как отец, говорю.
— Ты что, Глигор, ножа захотел?
— Отстань лучше,— хмуро проговорил Глигор.
— Хорошо,— процедил сквозь зубы Поцоку,— теперь послушай и ты меня. Убирайся подобру-поздорову и ложись спать. А не то после танцев опомнишься с ножом между ребер.
— Да уйди ты от меня, а то нос оторву, дурачок! Уйди, милый, сделай, как я говорю!
Поцоку повернулся к Глигору спиной и ушел, но вскоре собрал в сторонке всех своих приятелей, и они, тесно сдвинув головы, о чем-то зашептались. Мария ходила среди танцующих и спрашивала, не видел ли кто Эзекиила. Но никто не знал, где он. Несколько человек ей сказали, что Эзекиил будто бы еще три дня назад ушел из села, но куда — неизвестно.
Пику оставил Спинанциу с женщинами, сказав, что не имеет ничего против, если адвокат потанцует еще с его дочерью. Риго, правда, плясать больше не хочется, но с адвокатом станцует, чтобы доставить ему удовольствие.
Пику зашел в корчму и, заметив там Кордиша, знаком пригласил его в комнату для «господ».
Здесь было еще пусто и прохладно.
— Я не пойду против села,— заявил Кордиш, не дожидаясь начала разговора.
Пику уставился на него злыми глазами.
— Струсил? И на манифестацию вчера не пришел...
— Меня бабы избили, и я лежал.
—- Слышал. А где живет теперь директор? — неожиданно спросил Пику, схватив Кордиша железными пальцами за рукав.
— Не знаю. Какое мне дело до того, где он живет?
— Я слышал, что у старой Фогмегойи вместе с Арделяну и жидом...
— Может, и так. Пику засмеялся.
— Ты, учителишка, я вижу, дурак, да и трус вдобавок...
— Как ты смеешь?— закричал Кордиш, побагровев от ярости. — Так мне и надо, нечего было связываться с вами...
— Заткнись и слушай меня! Ты сейчас же пойдешь к директорше и узнаешь, правда ли, что Теодореску живет у механика, а потом придешь и скажешь мне.
— Да кто ты такой, чтобы мне приказывать? Что нос задираешь? Вы только посмотрите на него...
— Молчать. Господин капитан приказал тебе идти.: Кордиш растерянно поскреб лоб.
— Прошу тебя разговаривать со мной вежливо,— вяло и неуверенно проговорил он.
— Хорошо, господин учитель, сделайте милость — сходите. Очень прошу вас.
— Это другое дело... Ты неплохой человек, Пику, но слишком возомнил о себе. Но что именно хочет господин капитан? Я пойду... сейчас же...
Чтобы избавиться от Глигора и Поцоку, Мария перешла через улицу и присела на скамейку перед домом Клоамбеша. Девушка устала, музыка и пыль раздражали ее. Еще недавно, когда жив был Петре, Мария с нетерпением ждала воскресенья, чтобы потанцевать с ним. Украдкой улизнув из дома, она с замирающим сердцем пробиралась по высохшему руслу протоки. К радости примешивался страх: а вдруг кто-нибудь расскажет отцу, что она была на хоре. Теперь ее самое удивляло, какими чужими и ненужными стали для нее эти танцы. Ей хотелось побыть одной в поле, на ветру, снять сапожки я походить босиком по траве... Потом лечь на спину на берегу Теуза и смотреть на озаренные предзакатным солнцем облака. Марии показалось, что она слышит низкий голос директора, что-то нежное и теплое залило ее сердце, и она смутилась своего чувства. У нее мелькнула мысль, что если.бы Теодореску позвал вдруг ее за собой, как когда-то Петре, то она, не оглянувшись, пошла бы с ним. Бедняжка, калека, а такой хороший! Если бы не война, уговорила бы отца и теперь была бы уже учительницей...
— Почему не дозволяешь говорить, что ты полюбилась мне и я женюсь на тебе? — послышался вдруг над ней умоляющий голос Глигора. — Неужто я тебе так противен?
— На мне нельзя жениться, Глигор^— тихо сказала Мария.
— Почему же? Не могу я иначе, Мария. Сгорю без тебя...
Глигор осторожно присел на другом конце скамейки и сжал коленями огромные руки.
— Мне от твоего отца ничего не надо. Завтра или послезавтра получу землю. Работник я хороший... и не урод... сильный, здоровый. Тебе будет хорошо со мной, голодать не будешь, и бить не стану. Я знаю, что...
Глигор поперхнулся и покраснел как рак.
— Что ты знаешь? — прошептала Мария.
— Знаю, что... ты любила... да простит его бог. Глигор повернул к девушке свое большое круглое
лицо.
— Что поделаешь, ежели его убили... я и с отцом твоим говорил. Он сказал...
— Что он сказал?
— Сказал — хорошо, мол. Говорит, что не гнушается мной.
— И я не гнушаюсь, Глигор, избави бог, с какой стати...
— Если так, то когда поженимся?
- Голубчик, Глигор, тяжелая я,— отчетливо проговорила Мария и опустила глаза. — Всю жизнь шлюхой будешь меня обзывать.
Откуда-то из-за дороги доносилась песня. Несколько парней успели подраться, как это случалось каждое воскресенье, и теперь смывали кровь у колодца. Голос Битуши заглушал все остальные:
Пусть тебя накажет бог, И твой шелковый платок, Платье пестрое твое. Съела сердце ты мое.
По главной улице гуляли парни с девушками. Пары держались за платочек — они ждали, когда стемнеет, чтобы незаметно ускользнуть в густые заросли кустарника на берегу протоки.
Колокол звал к вечерне, и старухи спешили к церкви.
— Врешь,— прошептал Глигор. Мария пожала плечами.
Вечереет. В беспредельном покое застыло безоблачное небо, синеют дали. Лабош развесил на ветках шелковицы несколько фонарей, и рои комаров закружились вокруг прозрачным облачком. Пуцу из последних сил дует в трубу, дождем разбрызгивая слюну. У Бобокуца текут по щекам слезы, а рука горит огнем.
— Лучше бы ты убил меня, когда я родился,— жалуется он, не переставая водить смычком по струнам. — Лучше бы бросил в колодец или отдал на съедение свиньям, чем такая мука...
Бобокуц играет и ругается. Остановиться музыкантам нельзя, парни тотчас же разобьют скрипку. Завтра Пуцу пойдет пасти свиней и отоспится вволю. Правда, и деньги не помешают. Неплохо удается подработать в воскресенье.
В этот вечер в Лунку пришло много моцев с девушками.. Один из них, очевидно старший, сняв шляпу, поклонился танцующим.
— Мы тоже пришли поплясать. Заплатим. Только не задирайте нас. Радость у нас большая. Тоже землю получим.
Моцы вели себя как положено. Никому не мешали. Плясали в сторонке как-то по-особенному, возможно потому, что были в постолах, а не в сапогах.
— Будь проклята твоя труба, уши от нее лопаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77