От Битуши можно было всего ожидать. Драчун и пьяница, всегда веселый, несмотря на свои лохмотья, Битуша батрачил у Пику, где и останется до старости, если тот его пожалеет и не выгонит на все четыре стороны. Но Глигор? При всем его саженном росте и огромной силе (парень легко носил по два мешка зерна и охотно взвалил бы на себя еще один, да люди не разрешали — боялись, что надорвется), Глигор отличался добротой и стеснительностью, краснея по всякому поводу, и не мог связать и двух слов, так как тотчас же смущался и окончательно терял дар речи.
Митру так и не удалось ничего от них узнать. Глигор обхватил его своими ручищами так, что он не мог сдвинуться с места, а Битуша втиснул ему между зубов горлышко бутылки с крепкой, как огонь, водкой и заставил пить до тех пор, пока у Митру не полезли глаза на лоб. Увидев, что Митру пить больше не в силах, они снова принялись хохотать, уронив в грязь все вещи. Водка сразу ударила Митру в голову, внутри стало так горячо, что он весь вспотел. Скоро и он бессмысленно хохотал, что еще больше усилило веселье его приятелей.
— Эй, Митру,— крикнул Битуша,—ты тут зад просиживаешь, а мы вот разжились. Что теряться.,, ежели...
началась революция... та самая, о которой нам уши прожужжали на фронте.
И Битуша разразился целой очередью невероятно длинных ругательств, подбирая тем временем из грязи упавшие вещи.
— Что с вами случилось, ребята? — заплетающимся языком спросил Митру.
— Ничего, раз ты глуп, как пень. Сам не видишь? С луны свалился. Где мы живем? А? В какой стране?
— Откуда мне знать? Страна страной, да забыл, как она называется,— ухмыльнулся Митру.
— В Румынии, дурень! Мы пошарили в домах венгерских богатеев. С дубинкой, не как-нибудь... На то и революция. Что нашли, то взяли... Продадим и...
—- А что нам делить с венграми? — удивился Митру.
— Послушай, дружище,— смущенно забормотал Глигор. — Не встречал ли ты случаем эту... как ее? Дочку Гэврилэ Урсу. Сейчас пойду ее сватать... Возьму ее, а нет — умру и всех укокошу. А ну, взгляни сюда! — И Глигор вытащил из кармана револьвер и стал разглядывать его. Потом вдруг сжал зубы, поднял дуло вверх и выстрелил два раза. Собаки на улице залились лаем.
— Где вы были, ребята?
Битуша встал, качнулся из стороны в сторону и, чтобы не упасть, вцепился в Глигора.
— Пошли с нами,— сказал он, целуя Митру. — Мы еще не управились, а время-то на исходе. Кто знает, кого еще черт сюда принесет... Если этих — из Арада, ну тех самых, то нам — каюк! Пойдешь? Или твоей бабе тряпки не нужны? А ребенку? Да и тебе самому? Почему у одних все есть, а у других кукиш? Я вот соберусь с духом, возьмусь за плуг, да и отрежу у Пику или Урсу землю, сколько мне требуется. Мне стоит только засучить рукава.
Митру встал. Глаза у него покраснели, язык заплетался, голова горела. Глигор и Битуша стали вдруг для него дороже родных братьев.
— Да,— угрюмо буркнул он. — Почему одни все имеют, а другие ничего. Вы знаете еще местечко?
— Пошли,— восторженно взвыл Битуша. — Кто знает, может, завтра нам конец. «Со святыми упокой» споет нам Грозуца у гроба.
— Не нужно мне. Стану баптистом... Теперь свобода...
Они, покачиваясь, шагали по пустынным улицам с жалкими домишками и по очереди прикладывались к бутылке.
Откуда-то издалека доносился гул толпы, но друзьям было все равно. Митру думал лишь об одном — где бы достать что-нибудь для жены, какую-нибудь цветастую тряпку, чтобы было что надеть в воскресенье. Тогда бы у него стало легче на душе. Фэникэ нужны ботинки, но еще лучше, если найдутся хоть какие-нибудь сапоги. Большие даже лучше, они смогут носить их по очереди. Для Фэникэ можно будет набивать внутрь старые газеты.
— А если мы на кого-нибудь нарвемся? — с беспокойством спросил Митру.
— Ничего, объяснимся,— промычал Битуша. — По до-ро-ге в Деланилору-у... — протяжно затянул он.
Глигор начал было ему подтягивать густым басом, но вскоре умолк.
— Как ты думаешь, этот Гэврилэ-святой отдаст за меня дочку? — спросил он, дернув за рукав Митру.
— Как не дать? Еще и поклонится. Недаром ее попортил Петре Марку, упокой господи душу его! — вмешался Битуша.
В следующее же мгновение Глигор отбросил в сторону весь скарб и схватил Битушу за шиворот, как щенка. Он поднял его вверх и хотел грохнуть об землю, но раздумал и перевернул вниз головой, чтобы тот разбил ее при падении. Митру стал разнимать их. Он сам не узнал своего голоса, настолько он звучал умоляюще и приниженно:
— Братья, земляки мои дорогие, не деритесь... Успокойся, Глигорушка, не попортил ее Петре. Нет! Она чище самой святой девы, до того, как та поимела дело со святым духом. Прошу вас, помиритесь. Где этот дом?..
Глигор с изумлением посмотрел на Митру, и глаза его вдруг наполнились слезами.
— Эх ты, видно, и тебе не сладко, коли решил вором заделаться... Хорош...
Он как следует тряхнул Битушу и опустил его на землю.
— Пошли к той бабе, которую собирались общипать,— коротко приказал он. — Может, босяки уже прошли по той улице. Это старая вдова — немощная карга, ни дна ей .ни покрышки. Не встает с постели... — пояснил Глигор, когда они уже приближались к цели.
— Сюда,— показал Битуша.
Они остановились перед большим домом с массивными, как в крепости, стенами и забором, по верху которого была протянута колючая проволока и насыпано битое зеленое стекло. Ворота железные.
— Как быть? — почесал лоб Битуша, поглядывая на ворота.
Но Митру не дал им опомниться. Он повис на заборе, подтянулся, ободрал себе на локте кожу и спрыгнул вниз. Большой лохматый пес сразу же бросился на него и сбил с ног. Как в тумане Митру чувствовал его зловонное дыхание, впившиеся в тело когти. Он понял, что собака нацелилась схватить его за горло, и сам вцепился ей в глотку. Задыхаясь, он пытался уговорить животное.
— Ну, песик, ну отпусти, проваливай...
— Что там с тобой? — завопили по ту сторону забора Глигор и Битуша.
— Брось мне револьвер. Здесь... меня загрызет...
Тяжелый револьвер ударил Митру в плечо. Испуганная собака отскочила в сторону, но тут же снова кинулась на Митру. Тот успел, однако, подхватить револьвер и, почти всунув ствол в собачью пасть, спустил курок. Потом попытался встать, но зашатался и снова упал на одно колено. Силы почти оставили его.
— Ну, как ты там? — вопил Битуша. — Открывай ворота, не то нас тут сцапают, и попадем на каторгу.
Шатаясь, Митру подошел к воротам и изо всех сил потянул за тяжелый засов. Ворота протяжно заскрипели. Глигор с Битушей, крадучись, проскользнули во двор. Митру снова закрыл ворота, вернул Глигору револьвер и извлек из кармана бутылку. Пил долго, пока не почувствовал тошноту.
В большой мрачный двор из дома не доносилось ни звука. Приятели переглянулись, потом Глигор осторожно нажал плечом на дверь и сорвал ее с петель. В дверях ОНИ снова задержались: слишком зловещая тишина царила и доме.
— Может, никого нет? — сказал Глигор.
— Уж не умерла ли? Вот бы хорошо! — обрадовался Митру. — Тогда и взять не грех... Хотя наплевать на грех...
Они проникли в переднюю, где сильно пахло солеными огурцами. Друзьям сразу захотелось есть, и все одновременно проглотили слюну. Отсюда они попали в большую комнату с тяжелым столом, буфетом, битком набитым посудой, и потемневшими от времени картинами, на которые друзья смотрели с опаской, словно боялись увидеть на них знакомое лицо.
— Это Сомоги,— наугад ткнул пальцем Битуша. — Он был так богат, что обожрался и помер.
— Неправда,— возразил Митру. — Это митрополит Шагуна.
— Может, и так,— пожал плечами Глигор. Они прошли две комнаты, никого не встретив,
Битуша перекрестился.
— Ну, в добрый час ребята...
Когда они открыли первый шкаф, то застыли от изумления: там оказалось столько вещей, что они не знали, что выбрать. Митру всунул в шкаф голову, и в лицо ему пахнул застоявшийся запах лежалого полотна. Медленно и осторожно проводил он пальцами по каждому платью, обследовал швы, смотрел на свет, нет ли дыр. Наконец нашел по своему вкусу длинное черное платье с большими, тоже черными цветами. Он засунул его за пазуху и застегнулся на все пуговицы, чтобы не было заметно.
— Да ты, вижу, сразу растолстел,— засмеялся Битуша, который хватал что попало.
Митру ничего не ответил. Приятели вдруг опротивели ему, не хотелось их больше видеть. Потом он наткнулся на яркую шаль, которая, когда он развернул ее на» руке, заиграла всеми цветами радуги. Митру сунул ее в карман. Ботинок в шкафу не оказалось, одно старье.
— Пошли,— обратился он к остальным. — Больно застряли.
— Ты что, спятил,— подскочил к нему Битуша, весь, как старьевщик, обмотанный платьями, полотенцами, кофтами. — Дурак! Зачем мы сюда лезли, чтобы уйти с пустыми руками? Балда!
— Не смей называть меня балдой,— произнес одними губами Митру. — Мы коров с тобой не пасли. Мне больше ничего не нужно.
— Не будь дураком, бери,—мягко сказал Глигор.
— Не буду, слышал? — крикнул Митру. — И пошли вы к...
Битуша бессмысленно поглядывал то на одного, то на другого. Глигор кивнул головой, и отряхнувшись, сбросил все, что успел выбрать для себя.
— Тогда и мне не надо,— решил он.
— Почему? Не валяй дурака,— фыркнул Митру. Глигор упрямо качнул головой.
— Нет, не возьму. Жрать вот охота. Живот подводит.
— Вот это да. Пойдем поищем в кладовке.
— Пусть покарает вас всемогущий бог,— перекрестился Битуша дамской туфлей. — Раз так, то прихватите для меня что-нибудь, я-то не такой дурак...
—- Прихватим,— успокоил его Глигор. — Сколько твоей душе угодно.
— Жалко, что убил собаку,— мрачно сказал Митру. — Пьяный был, не подумал. Собак никогда не надо пугаться, к ним надо с лаской. Пьяный был...
Вскоре Глигор вернулся с большим караваем белого хлеба, салом, ветчиной и банкой соленых огурцов. Все уселись и, хотя им было не по себе, принялись за еду. Битуша нарезал хлеб большими ломтями. Все по очереди выпили. В разворошенной комнате сильно пахло нафталином, залежавшимися, истлевшими тканями и еще чем-то незнакомым.
Несколько минут слышалось только голодное чавканье. Ели торопливо, не глядя друг на друга.
— Поможете отнести мне это барахло? — нерешительно спросил Битуша.
— Отнесем,— согласился Митру.
— Как же ты думаешь, отдаст мне Гэврилэ Урсу Марию? — снова завел Глигор.
— Заткнись ты, чертова шарманка,— с яростью обо-рвал его Митру. — До каких пор ты будешь кланяться ним живоглотам? До каких? И ты, Битуша? И я? С какой стати, почему, я вас спрашиваю, мы ползаем перед ними на коленях? Да что они, иначе устроены — руки, НОГИ, задницы?
— Все такое же, только более вонючее — кушают ее,— расхохотался Битуша. — Но мне наплевать...
Поеду в Арад, продам все и целый год буду гостем у Лабоша.
— Не верится,— усомнился Митру.
— А ты верь...
— Глупости, ты ведь не злыдень какой или пьяница, просто такой же, как я, горемыка.
— Не одни мы шарили по домам,— пытался успокоить себя Битуша. Он чувствовал, что, сколько бы он ни пил, впереди его ждет страх.
— Может быть,-— вздохнул Глигор, одним глотком допил остаток цуйки и вытащил из кармана новую бутылку.. Он попытался запеть, тихонечко, себе под нос: «Ой да я печален, ой да я несчастен...»
— Так больше нельзя,— бормотал Митру. — Почему я, почему Флорица должны ходить в лохмотьях?
— А почему ты, Митру, не прихватишь с собой для нее побольше барахла?
— Не хочу баловать, потом труднее будет.
Насытившись, все молча встали. Глигор перекрестился. Битуша нагрузил друзей с ног до головы. Обратно они двинулись не прежним путем, а через другую комнату, где в заваленной подушками постели спала с приоткрытыми глазами желтая сморщенная старуха. Она тихо похрапывала, словно кошка мурлыкала, и ничего не слышала.
Только теперь все трое почувствовали страх и почти бегом покинули дом. На улице было пустынно. Откуда-то издалека доносился все тот же глухой гул, словно бурлила вздувшаяся от дождей река.
Минут через пятнадцать после их ухода на улицу выскочила пухлая девица в коротком зеленом платье, открывавшем толстые красные икры. Она заплакала и стала рвать на себе волосы.
— Помогите! Помогите, люди добрые! — пронзительно заверещала она. — Воры ограбили госпожу! На помощь.
Ей никто не ответил. Может быть, поблизости никого не оказалось, или люди боялись выйти на улицу. Однако крики служанки были все же услышаны, так как, пока она бегала за жандармами, соседи забрались в дом и очистили его, так и не нарушив сон богатой старухи.
9
Пять грузовиков с рабочими остановились среди площади, откуда продолжали разбегаться отдельные небольшие группы людей. Рабочие не спеша слезли с машин, построились в колонну и двинулись вперед. Ветер колыхал над ними полотнища флагов. Вначале рабочие шли молча, потом на флангах, где находилась фабричная молодежь, запели «Интернационал». Навстречу им вышли Ар-деляну, Мохай и Джсорджс в сопровождении нескольких человек. Вскоре к прибывшим присоединилась также колонна рабочих, которые вышли на демонстрацию еще утром.
Убитые были подобраны и сложены в скверике, окружавшем статую Екатерины Теодорою. Семья толстого венгра громко оплакивала погибшего, но рыдания лишь по временам прорывались сквозь общий шум.
Рабочими руководил первый секретарь уездного комитета партии Георге Журка. Он тотчас же узнал Теодореску и сообщил, что его учетная карточка уже выслана. Говорил он медленно, стараясь казаться спокойным, но то и дело невольно поглядывал туда, где растекалось по земле большое бурое пятно крови. Джеордже рассказал о проволочке, допущенной с экспроприацией поместья барона Паппа. В серых глазах Журки сверкнул огонек, он обернулся к Мохаю, стоявшему на шаг -позади, вытянув руки по швам.
— Мне очень жалко, товарищ Мохай, но вам не придется больше быть здесь секретарем... Нет, нет,— улыбнулся он,— не докладывайте мне с покорностью... Вы потеряли попусту время и не сумели понять, что нужно людям. Экспроприация поместья Паппа имеет для нас большое политическое значение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77