.. На, угощайся.
— Да ты и впрямь, кажись, не в своем уме, господи, прости меня,— улыбнулся Митру и принялся заворачивать в обрывок старой газеты щепотку черного табака. — Правду она говорит? — шепотом продолжал он, кивнув головой в сторону сарая.
— Нет, другое.
— А что именно? Стряслось что-нибудь?, — Да что я, не человек? —с яростью воскликнул Глигор. — Флорина, почему ты смеешься надо мной?
— Смеюсь потому, что ты большой, да глупый, не по себе дерево рубишь. Поищи невесту под стать, мало ли честных девушек в селе?
— Замолчи, жена, не лезь не в свое дело,— остановил ее Митру. — Лучше скажи, готова ли наконец эта бурда, не люблю курить натощак.
— Можете идти, давно все готово.
Митру с Глигором вошли в Сарай и уселись на дощатую скамейку за стол, сделанный из двери, положенной на четыре кола. Глигор долго мешал деревянной ложкой зеленое варево, пока Флорида не прикрикнула на него:
— Тебя зачем за стол усадили, играть или есть?
— Ладно, ладно,— быстро ответил Глигор и принялся шумно хлебать щи, но через несколько секунд снова остановился.
— До чего хорошо живем!—криво улыбаясь, сказал он. -— А когда зима придет, что есть будем?
— Кое у кого хватит и на зиму,— возразила Флорица, многозначительно глядя на него.
Глигор понял, о ком идет речь, и покраснел. Когда при нем плохо отзывались о Гэврилэ Урсу, он смущался, словно тот мог узнать, что его ругали в присутствии Глигора, а он не вступился. Пытаясь сменить тему разговора, Глигор обратился к Митру:
— Ты знаешь, я слышал, что Эзекиил Урсу связался с Пику и Клоамбешем... наверно, в батраки нанялся, бедняга... А ты еще говорил, что он заодно с отцом и поругались они лишь для виду, чтобы урвать земли.
— Да пусть они провалятся,— вдруг рассердилась Флорица. — О чем ни заговорите, все к ним возвращаетесь. Правильно говорит Митру, что ему не нужен такой староста.
Глигор едва заметно улыбнулся. «Митру не нужен такой староста, как Гэврилэ Урсу»,— потом, не удержавшись, заулыбался во весь рот.
— Да ты, я вижу, рехнулся, совсем рехнулся,— сказал Митру. — Жена! — крикнул он Флорице. — Можешь убирать отсюда эту бурду. Подожди, скоро будем печь белый хлеб. Надо печку починить. Все развалилось, пока я был на солдатчине. Не дай бог доверить что-либо бабе...
— А тебе бы хотелось, чтобы я снаряд рукой словила? — огрызнулась Флорида.
Митру с любопытством взглянул на жену.
— До чего ты стала у меня разговорчивая,— примирительно сказал он. — Знаешь что, Глигор? Пошли со мной, займемся делом. Товарищ Арделяну уехал в Арад за землемером.
С улицы послышался вдруг автомобильный гудок и детские крики.
— Что за чертовщина? — удивился Митру.
— Митру Моц, председатель, тебя спрашивает какой-то барин,— позвала Митру соседка, старая Валерия. — Иди скорей, он на машине.
Митру растерянно заморгал глазами.
— Господин Моц! — громко позвал его кто-то с улицы,
— А ну-ка, Глигор, выгляни, посмотри, кто там. Глигор не спеша поднялся и вышел из сарая.
— Барин какой-то,— громко сообщил он, выглянув за ворота.
—- Здесь живет господин Моц? Это вы? — обратился к Глигору незнакомец.
— Нет. Я Глигор Хахэу.
— Сейчас выйду,— крикнул Митру и бросился к стоявшему в углу сундуку.
Достав подаренный Джеордже черный костюм, он принялся торопливо и неумело одеваться. В ожидании приятеля Глигор спокойно уселся на пороге. Наконец Митру вышел во двор — в воротах стоял Спинанциу и внимательно оглядывался по сторонам. На улице виднелся длинный голубой автомобиль, весь забрызганный грязью и окруженный плотным кольцом ребятишек.
— Строитесь? — поинтересовался Спинанциу. — Добрый день. Позвольте представиться, Спинанциу — секретарь его сиятельства барона Ромулуса Паппа де Зеринда.
— Вы имеете честь говорить с товарищем Митру, председателем комиссии по разделу земли,— сказал Митру, и от усилий, затраченных на составление этой фразы, у него вспотели ладони. — Что вам надобно?
Спинанциу посмотрел на Митру долгим, скучающим взглядом. Идея барона послать его утром к этому болвану и перетянуть на их сторону казалась ему пустой и бесполезной. «Дорогой Спинанциу,— сказал ему барон,— если сам председатель комиссии первым вычеркнет свое имя из того гнусного списка, это произведет прекрасное впечатление». Потом старик подробно рассказал, как следует разговаривать с этим дикарем. Откровенность барона пришлась Спинанциу по сердцу. Широко улыбаясь, он с протянутой рукой двинулся навстречу Митру.
— Дорогой друг, господин барон очень хорошо отзывался о вас.
Митру наморщил лоб. Пока он понял одно: от него чего-то хотят, и он твердо решил не уступать.
— Как он мог говорить обо мне, если совсем меня не знает? —спросил Митру и, подождав, пока Спинанциу откроет рот для ответа, добавил: — Дорогой друг.
Спинанциу покраснел и остался с раскрытым ртом. Глигор рассмеялся.
— Итак, господин Моц, мне хотелось бы поговорить с вами.
— Прошу вас...
— Сюда? — растерялся Спинанциу.
— Так дом-то у меня еще не достроен, и живем мы пока вот в этом хлеву,— объяснил Митру.
Его ироническая улыбка очень понравилась Глигору.
— Ну и муженек у тебя, Флорица! Бедовый парень,- заявил он громко.
— Господин Моц, я посетил вас потому, что вы председатель незаконно учрежденной комиссии. Учтите — незаконно, и мы считаем, что, обманутые опасной пропагандой, вы вступили на еще более опасный путь.
Спинанциу ждал от Митру ответа или возражений, но тот молчал.
— Комиссия незаконна, поймите! — решительно повторил Спинанциу.
— Глигор, сверни мне цигарку, — не обращая внимания на гостя, обратился Митру к приятелю.
— Ах, пожалуйста, — вытащил Спинанциу портсигар.
— Мне эти не нравятся... Я привык к крепким, — отказался Митру.
— Так вот, господин Моц, комиссия ваша незаконна, поэтому все решения ее также будут незаконными. Но мы не станем принимать это во внимание.
— И мы тоже, — спокойно сказал Митру.
Шофер, выведенный из себя детворой, стал нажимать на сигнал, пытаясь разогнать наседавших на машину ребят, но резкий звук гудка им очень понравился, и они прижались носами к боковым стеклам, чтобы посмотреть, кто там играет на трубе. К воротам Митру подошли несколько крестьян, но, заметив во дворе по-городскому одетого господина, остались на улице.
Сшшанциу начал нервничать. Он надеялся, что попадет в дом, пусть даже самый жалкий, где можно будет беседовать с этой скотиной с глазу на глаз, а разговор пришлось вести среди двора, на глазах у зевак.
— Господин Моц, нам все же неудобно разговаривать здесь во дворе. Что, если мы прокатимся на машине?
— Это меня не устраивает, — ответил Митру.
— Как не устраивает?
— Да вот так. Занят я. Скажите, господин, зачем приехали, и мы поговорим.
— Комиссия незаконна,— снова повторил Спиыанциу дрожащим от возмущения голосом. — Она не имеет никаких законных оснований. Вы только напрасно теряете время и...
— Ну уж нет,— возразил Митру,— времени мы не теряем, потому делать нам все равно нечего, пока не начнутся весенние работы...
— Вы играете с огнем, понятно? — не выдержал Сшшанциу. — Барон терпелив, не хочет за вас как следует взяться и вызвать войска, чтобы вправить вам мозги. Лучше сидите смирно! Это вы вздумали проводить аграрную реформу? Вы? Аграрная реформа дело нешуточное, а кроме того, в Трансильвании она уже проведена. Поэтому-то я и стараюсь убедить вас, что все ваши дела не имеют никакого законного основания.
Глигор медленно встал, подошел к Митру и протянул ему огромную, как кукурузный початок, цигарку.
— Вот, получай.
— Спасибо, дорогой.
Глигор снова прыснул и кинулся в хлев, откуда послышался его довольный хохот.
— Мы хотим с вами договориться, найти способ для разрешения политических проблем, которые...
— Глигор! — позвал Митру, которому надоели разглагольствования гостя.
— Ай? — спросил тот, выходя из хлева
— Как же нам быть с комиссией?
— Да что с ней поделаешь?.. Коли незаконная...
— Ну ладно, господин, нам недосуг болтать с вами. Идите вы себе с богом туда, откуда пришли. В законе написано, что дают землю, и закон правильный.
— Но земельная реформа будет проводиться после свободных выборов, когда народ скажет свое слово, — попробовал привести новые аргументы Сшшанциу.
Митру пожал плечами.
— Одно другому не мешает, что еще вам от меня надобно?
— Твоя правда, чего он хочет, Митру?—спросил один из стоявших у забора крестьян. — Может, надобность у него какая, а до тебя никак не доходит...
Митру покраснел от злости.
— А тебя кто спрашивал? — резко обернулся он к крестьянину.
Тот обиделся и хотел было выругать Митру, но, решив, что при барине не стоит, отошел от забора и, ворча, пошел прочь. Зато остальные столпились еще теснее, боясь пропустить хоть одно слово.
— Так ты решил сопротивляться? — крикнул Спинанциу. — Я думал, что ты сознательный человек, а теперь вижу, что ты просто примитивная личность.
Митру не знал этих слов и, не на шутку вспылив, шагнул вперед:
— Что-о, я?
— Я хотел сказать, не отдаешь себе отчета, не понимаешь, с кем вступаешь в борьбу.
Глигор, горевший желанием вставить свое слово, уловил момент и, заикаясь от волнения, спросил:
— Не гневайтесь, что встреваю в разговор. Разве только Митру один получает землю? Так вы говорите... Землю получат многие, да и я тоже. Что же вы на него одного навалились?
Сшшанциу швырнул на землю только что начатую сигарету и пожал плечами.
— Вам придется отвечать. Я хотел все уладить, договориться как полагается, мы ведь оба румыны!
— Будьте здоровы, — перебил его Митру и потянулся было к голове, чтобы снять шляпу, да вовремя вспомнил, что не надел ее.
Спинанциу весь дрожал от негодования. Ему оставалось лишь отправиться к барону и доложить, как окончился этот дурацкий разговор, заранее обреченный на провал. В воротах он остановился и, сделав презрительную мину, процедил:
— Итак, последствия не страшат вас?
— Не-ет, — убедительно ответил Митру, искренне удивленный этим, по его мнению, бессмысленным вопросом. — Кого же мне бояться?
Спинанциу влез в машину, и она рванулась вперед, разбрасывая по сторонам целые фонтаны желтой грязи. Ребятишки отскочили в сторону. Какой-то мальчуган поднял камень, подержал его на ладони, но не бросил, боясь попасть в кого-нибудь.
8
После дождей земля стала черной, сырой и вся словно дымилась. В канавах стояла зеленоватая вода. Деревья, радуясь весне, тянулись ветвями ввысь, к солнцу, и все звенели от птичьего щебета. Тонкая серая дымка покрывала безоблачное небо, и сквозь нее щедро лились на землю горячие солнечные лучи. Лужи вспыхивали, как осколки зеркала.
«В такие дни должно произойти что-нибудь необыкновенное»,— подумала Эмилия и повернулась к мужу. Джеордже шел рядом, низко опустив голову. Эмилии вдруг непременно захотелось услышать его голос, словно он обязательно должен был сказать ей то, что она ждала от него уже давно, с первого дня его возвращения. В тот вечер, когда Джеордже рассказал ей о своих испытаниях, она поняла, что это было только началом его повести. Глупо и несерьезно так поддаваться воспоминаниям и даже не пытаться забыть их. Может быть, он не в силах сделать это сам, без посторонней помощи, и она виновата, что не пытается помочь ему. Эмилия долго думала об этом прошлой ночью, а утром позвала Джеордже пройтись с ней по полю. Кроме того, ей хотелось побывать в Гриндурь, посмотреть, как вспахал их землю Митру, Видя, что он с головой ушел в дела комиссии, Эмилия решила намекнуть Митру, что все это, конечно, очень хорошо, но взятую исполу землю надо обрабатывать, иначе все они окажутся в убытке. Утром Эмилия крупно поссорилась с матерью: старуха отвела ее в сторонку и зашептала, что неплохо бы поговорить с Джеордже, напомнить ему, что он тоже воевал на фронте и поэтому имеет право на землю, как все остальные. Чем он хуже других?
Эмилия передернула плечами, словно отгоняя от себя эти мысли; они с Джеордже были наконец одни, а остальное не имело теперь никакого значения.
— Почему у тебя все время такой удрученный вид, Джеордже? — спросила она, взяв мужа под руку.
— Совсем не удрученный. Откуда ты это взяла?
— Тогда озабоченный. Не стоит, милый... Все уладится. Ты не должен так переутомляться... Тебе нужен отдых...
— Зачем, Эмилия?
— Чтобы забыть, — собравшись с духом, ответила она.
Джеордже как-то странно взглянул на нее.
— А ты уверена, что я хочу забыть?
— Конечно, хочешь... Каждый человек стремится забыть о прошлом и жить только завтрашним днем. Ты разве не знаешь этого?
Джеордже пожал плечами и усмехнулся.
— Возможно.
Они дошли до поворота. Здесь, на принадлежащей Гэврилэ Урсу земле, рос древний дуб. Гэврилэ не хотел его рубить, хотя корни дерева высасывали всю влагу вокруг. Он утверждал, что дуб приносит счастье селу. В пышной кроне звучал неумолкаемый птичий гомон. Эмилия вдруг почувствовала себя счастливой. Ей захотелось посидеть с Джеордже под дубом. Сидеть вместе и молчать.
— Ты знаешь, я долго думала и убедилась-, что ты прав во всех своих действиях. Во всех, понимаешь? Эта маленькая страна...
— Тс-с. — Джеордже прикрыл ей рот ладонью. Суровая ласка взволновала Эмилию, и она покраснела, боясь, что он догадается об этом.
— Почему ты не даешь мне сказать? Вот, например, бедняки крестьяне. Мы живем в селе столько времени и знаем их. Кто, кроме тебя, подумал об пх участи, пришел им на помощь?
— Эмилия, не надо...
— И я спрашиваю себя—будут ли они признательны? Люди такие... — Довольно, довольно,—сурово прервал он. —Прошу тебя...
— Понимаю, дорогой мой, ты это делаешь не ради благодарности. Я так хорошо знаю тебя.
— Какой же я, по-твоему? — склонив голову, спросил Джеордже.
Эмилии показалось странным говорить о муже после стольких лет совместной жизни, но отступать тоже не хотелось.
— Ты добрый, добрый... до глупости, — пробормотала она, еще сильнее сжав его руку. — Я никогда не знала об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77