Никто не углядел моего уязвимого мест
а: что против печатанья «Круга» («В круге первом». Ц Н. Я. ) Ц я ве
дь не возразил, не протестовал Ц почему?… Не тот борец, кто поборол, а тот, к
то вывернулся».
Напрасно Солженицын кривляется и поносит всех. Тогда к нему относились к
ак к начинающему, спотыкающемуся, но все же литератору. Кто мог быть посвя
щен в его тайные дела! С ним спорили, не соглашались, но делали это в рамках
нормальных взаимоотношений порядочных людей. Да, мудрено было рассмотр
еть под маской «страдальца» человека с уголовной психологией. Солжениц
ын прекрасно понимал это и всеми силами старался подольше носить эту мас
ку. «Значение подполья, Ц поучает НТС, Ц не в его количественном размер
е, а в его политическом качестве». Отсюда вытекает «признание допустимос
ти, а зачастую необходимости маскировки». Выход «Архипелага» тогда озна
чал бы, что маска сорвана, а у Солженицына были новые обширные планы.
Иные склонны были считать, что Солженицыну покоя не дает лагерная тема, а
он думал совершенно о другом. 1968 год для него был определенным рубежом: «Я к
ак раз перешел тогда через пятьдесят лет, и это совпало с чертой в моей раб
оте: я уже не писал о лагерях, окончил и все остальное, мне предстояла совс
ем новая огромная работа Ц роман о 17-м годе (как я думал сперва, лет на деся
ть)». Это «главная» работа, по сравнению с ней все написанное Ц так, мелоч
ь, для получения известности, пусть скандальной.
Нехватку литературных произведений, какие бы они ни были, ЦРУ и Солжениц
ын решают компенсировать получением Нобелевской премии. На страницах к
ниги он повторяет то, что твердил тогда ежедневно в своем кругу и что неме
дленно доходило до ЦРУ: «Мне эту премию надо! Как ступень в позиции, в битв
е! И чем раньше получу, тем тверже стану, тем крепче ударю!… Дотянуть до ноб
елевской трибуны и грянуть!» Причем в бесконечных беседах с радетелями с
Запада он устанавливает и срок искомой премии: «Для меня 70-й год был после
дний год, когда Нобелевская премия еще нужна была мне, еще могла мне помоч
ь. Дальше уже Ц я начал бы битву без нее». Почему именно год 1970-й? А потому, чт
о на 1971 год падает выход «Августа четырнадцатого» Ц первого тома задуман
ного им романа. Следовательно, опубликоваться надо было уже в ореоле ноб
елевского лауреата.
И кто бы мог подумать? В 1970 году Солженицын поучил Нобелевскую премию по со
вокупности опубликованных к тому времени произведений. Поразительно! Ч
удо из чудес, недоступное человеческому разумению. Да, цело обстоит толь
ко так и не иначе, объясняет Солженицын, «только теперь, нет, только сегодн
я я понимаю, как удивительно вел бог эту задачу к выполнению». Если так, то
гда какие могут быть вопросы Ц претензии только к исключительно высшим
силам, сделавшим шведских господ своим орудием. Припомним еще и ЦРУ…
Итак, по горячим следам за премией грянул «Август четырнадцатого», котор
ый далеко не оправдал надежд сочинителя. Он прояснил его кредо Ц антипа
триотизм, авторитаризм и прочее. Когда появились негодующие рецензии и о
трицательные отзывы, Солженицын не мог не заключить: «Уже с «Августа» на
чинается процесс раскола моих читателей, потери сторонников, а со мной о
стается меньше, чем уходит. В первых вещах я маскировался… Следующими ша
гами мне неизбежно себя открывать». Нобелевская премия не смогла ввести
в заблуждение честных людей. Вылазка с «Августом четырнадцатого» прова
лилась.
Они, сочинитель и покровители, перепугались, что это повлечет последстви
я для распоясавшегося антисоветчика, посему аккредитованные в Москве к
орреспонденты «Нью-Йорк Таймс» Г. Смит и «Вашингтон пост» Р. Кайзер встре
тились с Солженицыным, дабы взять у него интервью. Встречу обставили в уж
асающе конспиративном духе Ц надо было показать не меньше как всему мир
у, что увидеть сочинителя иностранцам Ц «подвиг». Идиотизм всего послед
овавшего можно передать разве словами одного из «героев» тайной беседы
Ц Р. Кайзера. В своей книге, впервые вышедшей в США в 1976 году, Кайзер с убийст
венной серьезностью открылся:
«В то время дело представлялось опасным и вызывало немало опасений. Мы н
е знали, что нас ожидает высылка казалась вполне возможной и что ожидает
Солженицына. Вот как я записал все это три года назад, слегка отредактиро
вав спустя три года.
Нам сказали взять с собой магнитофоны и фотоаппараты, чтобы запечатлеть
интервью и Солженицына с семьей для потомства. Нас предупредили: идти, не
привлекая внимания. Я завернул магнитофон и фотоаппарат в старые номера
«Правды» и сунул в авоську, какие русские обычно носят в кармане. Я надел д
жинсы и потертую рыжую куртку, которые обычны среди московских студенто
в, и вышел из квартиры в десять утра.
Сначала я отправился в американское посольство сообщить о своих намере
ниях консулу. Об этих мерах предосторожности мы договорились заранее. Ес
ли мы не дадим знать о себе к семи вечера (сообщил я консулу в записке, кото
рую передал ему через стол), он должен обратиться с официальным запросом.
Мы оба находились в Москве только семь месяцев и все еще не были уверены в
нашем статусе. Мы принимали эти меры предосторожности, зная, что никогда
не простим себе, если что-нибудь произойдет. Нужны или полезны они были Ц
открытый вопрос. Из посольства я направился в магазин, где запасся двумя
булками. Затем, как было договорено, я поехал, меняя автобусы, чтобы выясни
ть, нет ли за мной слежки. Ничего подозрительного.
Я встретился с Риком (Смитом) на углу у дома Солженицына на улице Горького
, и мы подошли в подъезду. Тут мы увидели милиционера, стоявшего у входа… М
ы выскочили из двора, обошли квартал и через пять минут подошли к подъезд
у с другой стороны… Милиционер ушел. Вошли в подъезд, перед нами дверь ква
ртиры Солженицына. Но тут у лифта стояла женщина. Мы немного подождали, по
ка она вошла в лифт. Тогда мы позвонили. Загремел засов, и слегка открылась
дверь на цепочке. За ней растрепанная борода. Он внимательно осмотрел на
с и впустил. Он волновался не меньше нас, и потому нам пришлось представля
ться дважды…
В квартире были задернуты шторы… Он вручил нам пачку бумаг, оказавшихся
«Интервью с «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост»… Мы поняли, что его не инт
ересуют наши вопросы. Он намеревался сам провести интервью с собой. Рик р
азнервничался. Он всегда опасался, что мы попадем в ловушку Ц будем дела
ть то, что нужно Солженицыну, а не нам».
С некоторым трудом пронырливые журналисты убедили Солженицына принять
их правила игры. Последовала четырехчасовая беседа, во время которой вс
е трусили изрядно. Дело было сделано. Смит и Кайзер вышли, уселись в машину
, которую жена одного из них подогнала и оставила поблизости. Скорее от оп
асного места! Но при развороте Ц резкий удар Ц в машину врезалось такси
…
«Я услышал крик Рика: «Хватай все и беги, беги, беги!» Об этом же подумал и я,
и, схватив наше оборудование, бесценный единственный экземпляр интервь
ю, я ринулся из машины, прыгнул в троллейбус и был таков!» Ц завершает Кай
зер описание памятного дня. Очень скоро журналисты выяснили, что авария
отнюдь не была «подстроена»
R. Kaiser. Russia: The People and the Power. London, 1977, p. 397.
.
Вот так организовывались контакты Солженицына с представителями «своб
одного» мира. Последние прекрасно понимали, что злоупотребляют своим оф
ициальным положением, определенно занимаются отнюдь не похвальным дел
ом. Впрочем, каждому свое. Мелкотравчатые газетчики выполняли посильные
задания, а серьезные люди в Вашингтоне делали то, что по плечу только им.
ЦРУ бросает в бой стратегический резерв. На рубеже 1973 Ц 1974 годов на Западе п
ечатается «Архипелаг». ЦРУ затевает оглушительную пропагандистскую ка
мпанию.
Книга не имеет ни малейшего отношения к литературе, это очередной ход в «
психологической войне». Солженицын с головой окунается в политику само
го дурного пошиба, действуя как опытный провокатор. Опьяненный Нобелевс
кой премией, он вознесся: «Вот когда я могу как бы на равных поговорить с п
равительством. Ничего тут зазорного нет: я приобрел позицию силы Ц и пог
оворю с нее. Ничего не уступлю сам, но предложу уступить им».
С неописуемой заносчивостью он выдвигает различные требования в треск
учих заявлениях, печатающихся на Западе и передающихся по радио на русск
ом языке в Советский Союз. Теперь он с гордостью признается, что давно нал
адил тесные контакты с «радиоголосами» на Западе. Что бы ни передавал им
Солженицын, моментально включалось в радиопередачи на СССР.
Он из кожи лезет, чтобы мобилизовать, поднять Запад на антисоветскую кам
панию. Неотступная мысль «у меня: как Запад сотряхнуть». Любыми путями по
дрывать Советский Союз изнутри, а тем временем антисоветская кампания б
удет набирать силу. Покончить с таким положением, когда «Запад перед ним
и едва ли не на коленях». Поток инсинуаций и клеветы Солженицына был подд
ержан реакционными органами печати и радио. Солженицын самодовольно по
дводил итоги: «Еще не успели высохнуть мои интервью и статья с горькими у
преками Западу за слабость и бесчувственность, а уже и старели: Запад раз
волновался, расколыхался невиданно». Он даже находит, что развернувшаяс
я кампания по силе «была неожиданной для всех Ц и для самого Запада, давн
о не проявлявшего такой массовой настойчивости против страны коммуниз
ма». Насчет «массовой» он, конечно, преувеличил, но действительно в дело б
ыли употреблены немалые пропагандистские и финансовые возможности, ко
торыми располагают ЦРУ и другие западные спецслужбы.
Действия Солженицына имели своим логическим результатом то, что он был в
ыдворен из пределов Советского Союза к тем, кто содержит его.

6

Солженицын погнал строки, торопил книги Ц втянуть без промедления Запа
д в острейшую конфронтацию с Советским Союзом, толкнуть его, и немедля, на
крестовый, поход против коммунизма. «Господи! Ц восклицает он, оглядыва
ясь на прошлое. Ц Сколько же вы упустили! Почему вели себя не так в годы вт
орой мировой войны?»
Новые и новые упреки в адрес гитлеровской Германии. В третьем томе «Архи
пелага Гулаг», вышедшем в 1975 году, эта тема, уже проходившая по прежним писа
ниям сочинителя, достигает истерического накала. «И если бы пришельцы не
были так безнадежно тупы и чванны, Ц сокрушается Солженицын, -… вряд ли н
ам пришлось праздновать двадцатипятилетие российского коммунизма». Ин
ыми словами, к 1942 году гитлеровская Германия победила бы СССР. Солженицын
не добавляет очевидного Ц если бы в том славном и трагическом году, 1942-м, К
расная Армия ценой бесчисленных жертв не удержала бы фронт, то сейчас не
кому было бы читать его пасквили, да едва ли и он сам мог держать в руке пер
о. При фашистском «новом порядке» ушло бы через трубы крематориев все гр
амотное человечество за исключением «расы господ» и обращенных в рабст
во. Г-н Солженицын едва ли был бы допущен даже в «фольксдойче».
В горячечном воображении, смешав все и вся, он кликушествует: «Населению
СССР до 1941 года, естественно, рисовалось: приход иностранной армии Ц знач
ит свержение коммунистического режима, никакого другого смысла для нас
не могло быть в таком приходе. Ждали политической программы, освобождающ
ей от большевизма». Смысл предельно ясен: вам бы, западным демократиям, об
ъединиться с нацистами в едином походе против СССР, к удовольствию г-на С
олженицына.
Солженицын призвал Запад принять позицию Катона Ц Советский Союз долж
ен быть разрушен, а коль скоро разрядка противоречит этому намерению, ее
нужно предать анафеме. Он самоуверенно объявил, что начиная с Великой Ок
тябрьской социалистической революции Запад, и в первую очередь Соедине
нные Штаты, делал бесконечные ошибки, мирился с существованием Советско
го Союза вместо того, чтобы вооруженной рукой разгромить коммунизм. «Отк
аз поддержать царя, признание СССР в 1933 году, сотрудничество в войне проти
в немцев, Ц сказал Солженицын в речи в отеле «Хилтон» в Вашингтоне 30 июня
1975 года -… были безнравственными сделками» с коммунизмом.
Он не погнушался потревожить прах Ф. Рузвельта и У. Черчилля, чтобы охаять
западных руководителей антигитлеровской коалиции за их политику сотру
дничества с СССР, которая, как известно, была продиктована государственн
ыми интересами США и Англии. По его мнению, в их политике в годы второй мир
овой войны выступала «разительно очевидно их систематическая близорук
ость и даже глупость», проявившаяся в сотрудничестве с СССР, что особенн
о непростительно для США, уже имевших «на руках атомную бомбу». Вспомина
я о второй половине сороковых годов, Солженицын признается, что со своим
и единомышленниками «мы высмеивали Черчилля и Рузвельта».
За что? Да за то, объясняет Солженицын Ц Смердяков, что они считались с Ро
ссией. И напрасно Ц «эта война вообще нам открыла, что хуже всего на земле
быть русским». Так заявлено в первом томе «Архипелага», а во втором после
довало уточнение: «Нет на свете нации более презренной, более покинутой,
более чуждой и ненужной, чем русская». И это о нации, которой мир обязан Ве
ликим Октябрем и победным 1945 годом!
В марте 1976 года он поучал английских телезрителей при любезном содействи
и Би-би-си: «В пятидесятые годы, после окончания войны, мое поколение букв
ально молилось на Запад, как на солнце свободы, крепость духа, нашу надежд
у, нашего союзника. Мы все думали, что нам будет трудно освободиться, но За
пад поможет нам восстать из рабствам
«The Listener», March 1976, p. 261.
. Столь широковещательное заявление нуждается в уточнениях, кому э
то «нам» и что понимать под «поколением»? Их можно найти в третьем томе «А
рхипелага Гулаг»: «Как поколение Ромена Роллана было в молодости угнете
но постоянным ожиданием войны, так наше арестантское поколение было угн
етено ее отсутствием?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72