— Нисколько.
— Но и вы тоже не уступаете ему в умении сочинять,— засмеялся Анондо.— Не задумываясь, ответили: «Нисколько».
— Волей-неволей пришлось научиться, брат,— улыбнулась Раджлакшми.— Однако не теряй времени, выпей чаю и искупайся. Я не сомневаюсь, что в поезде ты ничего не ел. Если ты примешься выслушивать его хвалы в мою честь, тебе не хватит и целого дня.
— На свете редко можно встретить подобную пару,— сказал Анондо, когда она вышла.— Бог создал вас друг для друга.
—• И ты видел тому подтверждение?
— Да, в первый же день под деревом на станции Шатхия. Другого случая мне не представилось.
— Как жаль, что ты не сказал эти слова в ее присутствии!
С приездом Анондо стряпня для дневных и вечерних трапез достигла почти невероятных размеров. Однако этот саньяси отличался не только завидным аппетитом. Он был человеком дела и обладал неисчерпаемой энергией и упорством. Заполучив его к себе, Раджлакшми была чрезвычайно довольна. Я не знал всего, что они обсуждали вдвоем во время своих бесконечных совещаний, однако понял, что в Гонгамати будут открыты две школы—одна для мальчиков, другая для девочек. В деревне было множество бедняков и выходцев из низших каст, и все это, очевидно, делалось для них. Доходили до меня и разговоры о больнице. Сам я был совершенно не способен заниматься подобными делами. Мне не чужды были благие порывы помочь ближнему, недоставало лишь сил
их осуществить, и, как только приходил черед что-то сделать, я по лености натуры старался отложить исполнение назавтра, Анондо не раз пытался втянуть меня в их предприятия, но Раджлакшми, смеясь, говорила ему:
— Не ввязывай его в это дело, Анондо, а не то все твои планы рухнут.
Я не мог не протестовать:
— Недавно ты сама говорила, что мне предстоят великие свершения.
Раджлакшми в раскаянии сложила руки.
— Это была моя ошибка, гошай, беру свои слова назад.
— Значит, я так никогда ничем и не займусь?
— Почему же? Если ты хотя бы не станешь до смерти пугать меня своими болезнями, я уже за это буду тебе вечно благодарна.
— Диди,— заметил Анондо,— вы и в самом деле превратите его в никудышного человека.
— Мне и не придется этим заниматься,— возразила Раджлакшми.— Об этом уже позаботился его создатель. И позаботился на славу.
Анондо засмеялся.
— А кроме того, один проклятый звездочет так меня напугал,— продолжала Раджлакшми,— что стоит твоему дада выйти из дому, как у меня начинается сердцебиение и я сама не своя, пока он не вернется.
— Откуда же взялся этот звездочет? И что он вам наговорил, дада?
— Он посмотрел на мою ладонь и сказал, что меня ожидает большое несчастье—дело идет о жизни и смерти.
— Диди, и вы всему этому верите?
— Верит,— ответил я за нее.— И еще как верит. Твоя диди сказала: «Разве на свете не бывает несчастий? Разве ни с кем не случается беда?»
— Конечно, случается,— засмеялся Анондо.— Но как звездочет может определить это по руке?
— Не знаю, брат,— вздохнула Раджлакшми.— Моя единственная надежда на то, что бог никогда не ввергнет в беду такую счастливую женщину, как я.
Анондо изумленно посмотрел на нее и заговорил о другом.
Тем временем началось оформление покупки дома и составление плана его перестройки. Прибыли груды кирпича, штабеля леса, известковый раствор, двери и окна. Раджлакшми деятельно принялась за переделку старого здания.
— Дада,—как-то вечером обратился ко мне Анондо,— не побродить ли нам вместе немного?
В те дни стоило мне заикнуться о том, что я собираюсь выйти из дому, как Раджлакшми тут же налагала запрет.
— Пока вы будете бродить, наступит ночь,— сказала она и на этот раз.— Вы не замерзнете?
— Стоит такая жара,— возразил ей Анондо.— Мыслимо ли сейчас замерзнуть?
Но в этот день мне как раз нездоровилось, и я сказал:
— Конечно, холода можно не опасаться, но сегодня мне что-то не хочется выходить, Анондо!
— Это инертность,— заметил Анондо.— Если вы все вечера будете проводить дома, ваша апатия только усилится. Вставайте.
— У меня есть для вас кое-что другое,— вмешалась Раджлакшми, чтобы разрешить наш конфликт.— Вчера Кшитиш купил и привез мне отличную фисгармонию, а я еще не удосужилась на нее взглянуть. Я готова петь гимны во славу двух богов, а боги будут сидеть и слушать — так вот и скоротаем вечер.
Она кликнула Ротона и велела принести фисгармонию.
— Вы будете петь гимны? — удивился Анондо. Раджлакшми утвердительно кивнула.
— Значит, диди подвластно и это искусство?
— В очень малой мере.— Кивнув в мою сторону, она прибавила:—В детстве он преподал мне первые уроки.
— Я вижу, дада, вы человек скрытный,—-улыбаясь, заметил Анондо.— Вас сразу не разгадаешь.
Раджлакшми рассмешило это замечание, но мне было не до веселья. Анондо введен в заблуждение, теперь он станет донимать меня своими просьбами, а мой отказ будет истолкован им как ложная скромность опытного мастера, и, возможно, в конце концов он даже обидится на меня. Правда, я знал песню Дурьодханы из «Скорби Дхритараштры», но вряд ли меня будет приятно слушать после пения Раджлакшми.
Принесли фисгармонию. Раджлакшми спела несколько гимнов и перешла к вишнуитским песням. Мне показалось, что я не слышал такого пения даже в Мурарипур-ском монастыре. Анондо был потрясен.
— И всему этому вы научились у него? — спросил он.
— Разве можно научиться всему от одного человека?
— Вы правы.
— Дада,—обратился ко мне Анондо,— теперь ваша очередь оказать нам милость. Диди устала.
— Нет, нет, мне нездоровится.
— За ваше здоровье я отвечаю. Неужели вы не исполните просьбу гостя?
— Не могу, я слишком плохо себя чувствую.
Раджлакшми напрасно пыталась сохранить серьезность,— не выдержав, она покатилась со смеху. Тут только Анондо понял, в чем дело.
— Тогда скажите, диди, у кого же вы всему этому научились?
— У тех, кто дает знания в обмен на деньги,— ответил я.— Конечно же, не у меня, ваш дада совсем несведущ в искусстве.
— Я тоже кое-что умею,—помолчав, заговорил Анондо,— но у меня не было времени поучиться как следует. Если уж выпала такая возможность, я сделаюсь вашим учеником,— сказал он, обращаясь к Раджлакшми,— и завершу свое образование. Но неужели вы сегодня нам больше не споете?
— Сегодня мне некогда, брат. Нужно приготовить вам ужин.
— Понимаю,— вздохнул Анондо.— У того, на ком лежат житейские заботы, времени мало. Но я мог бы быть вашим младшим братом, и вам придется взять меня в ученики. Я напомню об этом, когда вам станет скучно одной без дела в незнакомом месте.
Раджлакшми растрогалась:
— Ты врач, Анондо, и, если ты будешь следить за своим болезненным старшим братом, я с удовольствием научу тебя всему, что знаю.
— Неужели у вас нет иных забот? Раджлакшми промолчала.
— Да, таких счастливых людей, как дада, не часто встретишь,— сказал Анондо.
— А такие никчемные, как я, разве часто встречаются?— возразил я ему.— Потому бог и посылает сильных людей, чтобы направлять слабых и беспомощных, а иначе те собьются с пути и никогда не достигнут цели. Вот так в мире и сохраняется гармония. Оглянись хорошенько вокруг— и ты сам в этом убедишься.
Раджлакшми молча посмотрела на нас, затем поднялась и вышла — ее ждали дела.
Вот уже несколько дней, как в доме начались ремонтные работы. Раджлакшми заперла все вещи в одной комнате и стала собираться в дорогу, возложив заботы по дому на старого Тулсидаса.
В день отъезда Раджлакшми дала мне почтовую открытку и сказала:
— Вот что я получила в ответ на свое письмо в четыре страницы—прочитай.
На листке бумаги было всего несколько строчек, написанных женской рукой. Комоллота писала: «Сестра, я живу счастливо. О том, чтобы мне было хорошо, заботятся те, служению которым я себя посвятила. Молюсь о том, чтобы вы были здоровы. Старший гошай выражает глубокое почтение своей Лнондомойи.
Вверившая себя Радхе и Кришне Комоллота».
Обо мне ни слова. Но сколько невысказанного скрывалось за этими скупыми словами! Я посмотрел, нет ли следов слез на бумаге, но ничего не обнаружил.
Тихо сидел я с письмом в руках. За окном сквозь листья двух кокосовых пальм синело безоблачное небо. И вдруг на нем возникли два образа. Один из них — Раджлакшми, воплощение счастья, другой—Комоллота. Оба они были неясными и смутными, как во сне.
Вошел Ротон и нарушил мое забытье.
— Пора купаться, бабу,— сказал он.— Ма велела вам напомнить.
Упаси бог пропустить в этом доме время купания!
В одно прекрасное утро мы снова приехали в Гонгама-ти. Дом не вмещал всех желающих взглянуть на нас. Родные и чужие, приветливо улыбаясь, наперебой осведомлялись о нашем здоровье. На этот раз и Анондо был для всех желанным другом.
Раджлакшми поклонилась госпоже Кушари. Шунонда, возившаяся на кухне, вышла нам навстречу и поклоном приветствовала нас обоих.
— Дада, у вас нездоровый вид,— сказала она.
— А когда он выглядел здоровым? — возразила Раджлакшми.—Я привезла его сюда в надежде, что вам удастся то, что не удалось мне.
Старшая хозяйка, видимо, вспомнила о моих прежних недугах. В голосе ее прозвучала искренняя забота:
— Не беспокойся, ма, здесь здоровый воздух, и он мигом поправится.
Только я один не ощущал в себе никакого недуга и дивился этим пустым тревогам.
Вскоре все оказались втянуты в самые разнообразные хлопоты, начиная с переговоров о покупке Парамати и кончая выбором места для постройки школы. Никто не сидел без дела.
Не испытывал энтузиазма я один. Наверное, такой уж был у меня характер, а может быть, что-то исподволь день за днем подтачивало мои духовные силы. Впрочем моя безучастность никого не удивляла, словно никто и не ожидал от меня ничего иного. Меня считали слабым и нездоровым, и тем не менее я ничем не был болен, ел, пил и спал как обычно. Время от времени Анондо пытался встряхнуть меня, призывая на помощь медицину, но Раджлакшми останавливала его и говорила с ласковой укоризной:
— Не надо заставлять его, мы же сами будем страдать, если с ним что-нибудь случится.
— Я вас предостерегаю, диди,— отвечал Анондо,— то, что вы делаете, не только не уменьшит ваших страданий, а усугубит их!
— Это я знаю, Анондо,—покорно соглашалась Раджлакшми,— видно, такова моя участь.
После чего спор тотчас же прекращался.
Шло время. Я читал, записывал в тетрадь воспоминания о прошедших днях, а иногда бродил по пустынным полям. Я отчетливо осознавал лишь одно — служить мне теперь не хотелось, я не испытывал никакого желания суетиться и пробиваться наверх, расталкивая других. С меня хватало того, что доставалось без особых усилий. Деньги, имущество, почет не имели в моих глазах никакого значения, все это было суетой сует. Иногда, глядя на других, я сбрасывал с себя апатию и пытался заняться делом, но вскоре безразличие снова овладевало мной. Я устало закрывал глаза, и никакая сила не могла растолкать меня. Только одно способно было взволновать меня—воспоминание о тех десяти днях, что я провел в Мурарипуре. Мне так и слышался ласковый голос Комол-лоты: «Новый гошай, сделай, пожалуйста, это! Что же ты натворил! Все испортил. Ну да я сама виновата: не надо было просить тебя—иди вымойся... Куда делась эта непоседа Падма—надо вскипятить воду, тебе, гошай, пора пить чай».
Тогда она сама вымыла чашки, опасаясь, как бы я их не разбил. Теперь они им не нужны, но, как знать, может быть, она хранит их где-нибудь в надежде, что они еще понадобятся.
Я знал, что она мечтает о бегстве. И хотя причины его были мне неизвестны, у меня не было сомнений, что срок ее пребывания в Мурарипурском монастыре тает с каждым днем. В любой час могло прийти известие, что ее уже там нет. Я представил себе, как она будет скитаться по дорогам без крова и средств к существованию, живя подаянием, и на глаза у меня навернулись слезы. В надежде найти утешение мои тревожные мысли устремлялись к Раджлакшми. Она неустанно трудилась, была поглощена заботами о всеобщем благе, добро щедрым потоком струилось из ее рук. На ее просветленном лице лежала мягкая печать покоя и умиротворения. Сердце ее было вместилищем сострадания и доброты, и я не знаю, с чем можно было бы сравнить то чувство, которое она вызывала у меня величием своей беззаветной любви.
Было время, когда она не сумела воспротивиться влиянию искушенной в знаниях Шунонды и той удалось смутить ее душу, но, горько раскаявшись, Раджлакшми вновь обрела себя. Она и теперь часто шептала мне на ухо:
— Ты — это совсем не мало, ты — это очень много. Скажи, кто мог знать, что не успею я и глазом моргнуть, как все, что было у меня, уйдет вслед за тобой? Теперь мне даже страшно вспомнить те дни! Слезы не высыхали на моих глазах.
Я ничего не мог ей ответить.
Раджлакшми больше не находила во мне недостатков. Среди всех своих бесчисленных забот она то и дело прибегала, чтобы взглянуть на меня. Как-то раз она вдруг появилась и села рядом.
— Ты бы вздремнул немного,— сказала она, отложив в сторону книгу, которую я читал.— Поспи, а я буду гладить тебя по голове. Если так много читать, глаза заболят!
— Мне нужно кое-что спросить у вас,— послышался снаружи голос Анондо.— Могу ли я войти?
— Можешь,— ответила Раджлакшми.— Разве тебе куда-нибудь запрещено входить?
Войдя, Анондо удивленно спросил:
— Диди, вы, кажется, убаюкиваете его в столь неподходящий час?
— А тебе жалко? — улыбнулась Раджлакшми.—Даже ты не сможешь пасти своих агнцев в начальной школе, если не выспишься.
— Он совсем обленится.
— А иначе я сама обленюсь. Я не смогу работать, если мне не о ком будет заботиться.
— Вы оба в конце концов сойдете с ума..
Устройство школы настолько поглотило Анондо, что ему некогда было вздохнуть. Раджлакшми совсем сбилась с ног, хлопоча о покупке всего необходимого. С большим опозданием пришло полное отчаяния письмо Нобина, пересланное из Калькутты и испещренное множеством штемпелей разных почтовых контор. Гохор был при смерти. Одна только надежда повидаться со мной удерживала его на этом свете. Ужасное известие просто убило меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77