— спросил я.
— Нет,— покачал головой Калидас-бабу.—Я дал слово и от него не отступлюсь. Калидас Мукудже не нарушает своих обещаний. Как ваше имя?
Дед поспешил представить меня.
— Так вот оно что! Не с его ли отцом у меня когда-то была отчаянная тяжба?
— Совершенно верно,— поддакнул дед,— у вас поразительная память. Это действительно был его отец, а мне Шриканто приходится внуком.
— Ну что ж,— примирительно сказал Калидас-бабу.— Если бы мой старший сын был жив, ему сейчас было бы столько же лет, сколько тебе. Приходи, сынок, на свадьбу Шошодхора. Я сам приглашаю тебя.
Находившийся здесь же Шошодхор бросил на меья благодарный взгляд и тут же снова потупился.
— Где бы я ни был,— сказал я, вставая,— я приеду — если не на свадьбу, то хотя бы в день боубхата, чтоб'л отведать рису из рук новобрачной. А за мои резкие слева прошу прощения.
— Ты действительно был резок,—ответил Калидас-бабу,— но я тебя прощаю. Однако не торопись уходить, Шриканто: я приготовил небольшое угощение по случаю смотрин и тебе придется разделить его с нами.
— С удовольствием,— сказал я и снова сел.
Вся церемония, начиная с благословения жениха и кончая угощением гостей, прошла безукоризненно. Свадьба Пунту и явилась как раз тем исключением из правила, о котором я упомянул в начале главы. Это был единственный случай в моей жизни, когда кто-то внял голосу справедливости. Отцу бедной невесты, не имеющей ни покровителей, ни заступников, не спастись от вымогательств жениховой родни, как нельзя спастись из лая тигра, сложив руки на груди и надев одежды вишнуита. Можно в какой-то степени утешиться, обличая жестокость и бессердечие общества и судьбы, но это не средство против зла. Таким средством обладает отец не жениха, а невесты.
ГЛАВА V
Разыскивая Гохора, я повстречал Нобина. Старик обрадовался, увидев меня, но на вопрос, где же его господин, сердито проворчал:
— Поищите его у вишнуитки. Он со вчерашнего дня не возвращался домой.
— Что ты говоришь, Нобик! Откуда здесь быть вишнуитке?
— Да здесь их целая стая.
— Где же они?
— В монастыре Мурарипура.— Нобин вдруг тяжело вздохнул:—Ах, бабу, прошли времена Рамы и Айодхл. Старый Мотхуродас умер, а его место занял молодой вишнуит Дварикдас. У него несколько поклонниц. Наш господин очень с ним подружился и часто бывает там.
— Но ведь твой господин — мусульманин,—удивился я,—как же вишнуитские аскеты пускают его в свой храм?
— Да разве они различают, грех, а что грех? — сердито ответил Нобин.— Они не признают касты, ни происхождения и готовы принять в свою братию первого встречного.
— Почему же, когда я жил здесь целую неделю, Гохор ее сказал мне о них ни слова?
— Если бы он проговорился, ему пришлось бы все рассказать и о Комлилоте. Пока вы были здесь, он даже близко не подходил к храму, но стоило вам уехать, как он тотчас схватил тетрадь с пером — и только его и видели.
Расспрашивая Нобина, я узнал, что Дварик —- мастер сочинять баули и стихи. Это и покорило Гохора. Он ччтает Дварику свои стихи, а тот поправляет их. А Комоллота—это молодая випшуитка, которая живет в монастыре. Она миловидна, хорошо поет и весьма красноречива. Время от времени Гохор дает деньги на вишнуитские службы, а когда обвалилась старая стена монастыря, починил ее за свой счет. Но сделал это тайно, чтобы не прознали его единоверцы.
Я вспомнил, что в детстве слышал об этом монастыре. В древние времена его основал какой-то ревностный последователь Чаитаньи, и с тех пор ученики этого
основателя из поколения в поколение обитают в монастыре.
Во мне пробудилось любопытство.
— Нобин,— сказал я,— а ты не покажешь мне дорогу в монастырь?
Нобин отрицательно покачал головой.
— У меня много дел. Вы же здешний, неужто сами не найдете? До него не больше мили. Ступайте по этой дороге прямо на север — и увидите его, даже расспрашивать никого не придется. Там, на берегу пруда, под деревом бокул идет вриндаванлила, вы еще издали услышите.
Видно было, что мое решение отправиться к монастырю пришлось Нобину не по душе.
— А что там происходит? — спросил я.— Славят Кришну?
— Да,— ответил Нобин,— бубны и барабаны не умолкают ни днем ни ночью.
— Ну что ж,— улыбнулся я.— Пойду и притащу Гохора.
На этот раз улыбнулся и Нобин.
— Смотрите, как бы и сами не остались там, услышав пение Комлилоты.
— Посмотрим.— И я отправился к монастырю, где жила Комоллота.
Когда я добрался до монастыря, был уже вечер, но ни пения, ни звуков барабана я не услышал. Старое дерево бокул, полуразрушенный алтарь под ним сразу бросились мне в глаза, но людей не было видно. Вдоль самой стены вилась узенькая тропинка, которая вела вниз к реке.
Решив, что, может быть, мне там удастся кого-нибудь встретить, я пошел по тропинке. Я не ошибся: на мшистом берегу узкой речушки, на небольшом возвышении сидел Гохор и еще какой-то человек. Я догадался, что это и есть Дварикдас — нынешний настоятель монастыря. Здесь, на берегу, было еще не слишком темно, и я смог разглядеть его. Внешность этого человека говорила о его благородном происхождении и принадлежности к высшей касте. Он был смугл и из-за худобы казался высоким. Зачесанные кверху волосы были стянуты на макушке в пучок, он носил небольшую бородку и усы. Я затруднился бы точно определить его возраст, но вряд ли ему было больше тридцати шести. Ни Гохор, ни Дварикдас не заметили, как я подошел. Оба застыли в неподвижности, устремив взгляд на противоположную сторону реки. Там сквозь облака проглядывала бледная луна третьего дня новолуния, а над ней уже зажглась яркая вечерняя звезда» Далеко внизу у соседней деревни синел лес, казалось, ему нет ни конца ни края. На черных, белых и пепельных рваных облаках еще играл последний отблеск заката— словно шаловливый ребенок, схватив кисточку, испачкал картину. Но радость ребенка недолговечна—скоро явится художник и, надрав ему уши, отнимет кисть.
Должно быть, деревенские жители кое-где очистили мелководную речку от тины—на небольшом пространстве чистой темной воды легкой рябью блестело отражение луны и вечерней звезды, будто ювелир тер золото о пробный камень. Где-то поблизости буйно расцвел дикий жасмин, и воздух был напоен его тяжелым ароматом. Из гнезд, которые бесчисленные цапли свили в ветвях растущих неподалеку деревьев, слышался мелодичный писк птенцов. Все это было прекрасно, и не оставалось сомнения, что эти два человека, словно Бхарата, погруженные в созерцание, истинные поэты. Однако я пришел в этот лес в столь поздний час не ради того, чтобы увидеть подобную картину. Нобин говорил, что здесь нашла приют целая стая вишнуиток и что первая из них — Комоллота. Так где же они все?
— Гохор! — окликнул я.
Он вздрогнул и посмотрел на меня невидящим взглядом.
— Гошай,—тронув его за плечо, сказал Дварикдас,— наверное, это твой Шриканто?
Гохор вскочил и крепко обнял меня. Его волнение было так велико, что он долго не мог успокоиться. С трудом высвободившись из его объятий, я спросил:
— Баба-джи, как вы меня узнали? Но Дварикдас замахал руками.
— Нет, нет, так не годится, гошай,— воскликнул он.— Тебе придется перейти на «ты». Только тогда радость будет истинной.
— Хорошо, хорошо,— согласился я,—но все-таки— как ты сразу узнал меня?
— Почему же сразу? Ты известный человек в нашем Вриндаване, да к тому же твои глаза говорят о многом. У Комоллоты был такой же взгляд, когда она впервые появилась здесь. Я узнал ее в одно мгновение. «Комоллота, Комоллота, откуда пришла ты в наши места?» — спросил я. Лотос сразу стал родным, и с тех пор нет расставаний, нет разлук. Это и есть служение — служение через любовь.
— Гошай, я пришел, чтобы увидеть Комоллоту,— сказал я.— Где она?
Баба-джи мне понравился. Все в нем говорило о высоком благородстве. Он был прост в обращении, только несколько экзальтирован,—должно быть, сказалось увлечение поэзией и вишнуитским культом любви. Он не стал отрицать, что Гохор рассказал ему обо мне все, что знал. Я вздохнул с облегчением. Мне было не по себе при мысли, что он узнал меня с помощью какой-то сверхъестественной силы. Как бы там ни было, он не ошибся в своей догадке.
Через некоторое время в сопровождении Гохора появилась Комоллота — смуглая стройная женщина лет тридцати с медными, а может быть, и золотыми браслетами на запястьях. Ее волосы, стянутые на затылке, струились по спине, шею украшало ожерелье из веток тулси, в руках она держала мешочек с четками. Увидев ее, я был потрясен. Черты лица, весь ее облик показались мне знакомыми.
Комоллота заговорила, и я сразу понял, что она не из низкой касты. Не дав мне опомниться, она спросила, глядя мне прямо в лицо:
—• Ну как, гошай, узнаешь?
— Нет,— ответил я.— Но мне кажется, что мы где-то виделись.
— Да, во Вриндаване. Разве старший гошай тебе этого не говорил?
— Говорил, только я никогда не бывал во Вриндаване.
— Да нет, ты там бывал. Но это было так давно, что сразу не вспомнишь. Неужели ты забыл, как пас там коров, собирал плоды, украшал нас венками из лесных цветов?
Комоллота тихо смеялась, не разжимая губ. Я понял, что она шутит, но над кем — надо мной или же йад старшим гошаем?
— Уже ночь,— сказала она,— что вы сидите в зарослях? Идите в монастырь.
— Нам еще предстоит долгий путь домой по лесу,— ответил я.—Лучше я приду завтра.
— Кто указал тебе дорогу сюда? — спросила Комоллота.— Нобин?
— Да.
— А он не рассказывал о Комоллоте?
— Рассказывал.
— Так разве Нобин не предупредил тебя, что из тенет вишнуитки нелегко освободиться?
— Ну как же,—рассмеялся я,— он предупредил меня и об этом.
— Нобин осторожный кормчий,—улыбнулась Комоллота.— Ты напрасно его не послушался.
— Почему же?
Но Комоллота не ответила и, кивнув на Гохора, сказала:
— Гошай говорит, что ты едешь служить далеко на чужбину. Но если ты одинок, зачем тебе служба?
— А чем мне еще заняться?
— Делай то же, что и мы. Никто не сможет отнять пищу, освященную Говиндой-джи.
— Это я знаю. Но я уже однажды испытал жизнь аскета.
— Я так и поняла,— усмехнулась Комоллота,— видно, она пришлась тебе не по нраву.
— Что и говорить, долго не вытерпишь.
— Хотя бы и недолго. Пойдем в монастырь, я тебя познакомлю с другими. Здесь у нас целый сад лотосов.
— Я слышал об этом. Но как мы будем возвращаться в темноте?
— А зачем возвращаться? — снова засмеялась Комоллота.— Тьма рано или поздно рассеется! Тогда и пойдешь. Входи. Гоур! Гоур! — воскликнула она.
— Гоур! Гоур! — повторил за ней и я.
ГЛАВА VI
Хотя у меня самого нет склонности к религиозным обрядам, я не мешаю тем, у кого она есть. Тайны веры навсегда останутся сокрытыми для меня. И все же я глубоко уважаю верующих. Я не отдаю предпочтения ни свами, ни садху, и речи каждого из них чаруют мой слух.
От знатоков я слыхал, что таинство духовных устремлений Бенгалии скрыто в вишнуитской общине. В прошлом мне доводилось встречаться с саньяси, здесь мне не хочется вспоминать о последствиях, но на этот раз я решил, что уж если мне вдруг выпала на долю возможность увидеть нечто настоящее, то не следует ее упускать. Мне все равно придется сдержать свое обещание и побывать на боубхате Пунту, и я ничего не потеряю, если проведу эти несколько дней где-нибудь здесь, а не в своей пустой калькуттской квартире.
Войдя в монастырь, я убедился, что Комоллота не погрешила против истины,— передо мной был сад лотосов, но какими невзрачными, помятыми показались мне эти цветы, словно по саду промчалось стадо обезумевших слонов. Вишнуитки всех возрастов были заняты работой. Одна кипятила молоко, другая готовила кхир, третья— сладости, четвертая месила тесто, пятая нарезала фрукты и овощи, и все это делалось для вечерней трапезы бога!
Совсем молоденькая вкшнуитка сосредоточенно плела гирлянды из цветов, а рядом с ней другая старательно прикладывала один к одному разноцветные лоскутки набивной ткани, наверное, для того, чтобы высокочтимый Говинда-джи мог надеть этот наряд после омовения. Никто не сидел без дела, усердие и поглощенность своим занятием были удивительны. Когда я вошел, вишнуитки только на миг вскинули на меня глаза. Губы их шевелились,—должно быть, женщины шептали молитвы.
Тем временем совсем стемнело, стали зажигать светильники.
— Пойдем,— сказала Комоллота,— ты должен поклониться богу. Но скажи, как мне называть тебя? Может быть, «новый гошай»?
— Почему бы и нет,— ответил я.— У вас даже Гохор сделался Гохором-гошаем. А я как-никак сын брахмана. Но чем провинилось мое собственное имя? Возьми да и присоедини к нему слово «гошай».
— Нет, тхакур,— улыбнулась Комоллота.— Я не должна произносить твое имя — это для меня грех. Пойдем.
—- Но какой же здесь грех?
— К чему тебе это знать?
Вишнуитка, которая плела гирлянды, хихикнула и опустила голову.
В храме я увидел множество изображений Радхи и Кришны, сделанных из черного камня и бронзы. Здесь же хлопотали несколько вишнуиток: приближалось время службы и им некогда было перевести дух.
Я почтительно, по всем правилам совершил пронам и вышел. Кроме храма, все остальные комнаты были глинобитные, но повсюду царила необыкновенная чистота и порядок. Можно было сесть на пол, не опасаясь испачкаться. Комоллота постелила коврик на восточной веранде и сказала:
— Садись. Я позабочусь о твоем ночлеге.
— Значит, сегодня мне придется остаться у вас?
— Это пугает тебя? Пока я здесь, ты не испытаешь никаких неудобств.
— Я не об этом. Что, если Гохор рассердится?
— Это уж моя забота,— ответила Комоллота.— Твой друг нисколько не рассердится, если я задержу тебя.
Она улыбнулась и вышла.
Оставшись один, я стал наблюдать за работой вишнуиток. Им действительно некогда было тратить время попусту, ни одна из них даже не взглянула на меня. Минут через десять, когда вернулась Комоллота, они уже закончили работу и ушли.
— Ты, наверно, старшая в монастыре? — спросил я.
— Мы все — служанки Говинды-джи,— смутившись, ответила Комоллота.— Нет среди нас ни старших, нв младших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77