Заявив затем, что только смерть моя ее успокоит, она вышла из комнаты и заперла дверь.
Минут через пять—десять кто-то осторожно звякнул щеколдой, дверь открылась, и в комнату ввалился запыхавшийся Чорда. Бросившись ко мне, он вначале от избытка чувств не мог выговорить ни слова. Наконец, с трудом переведя дыхание, зашептал:
— Ты слышал, что мать приказала Шотишу? Теперь он уже ничего не сможет нам сделать. Ты, я и Джотин будем заниматься отдельно, мы—в одной комнате, а он—в другой. Наши уроки будет проверять не он, а старший брат. Теперь он нам не страшен!
И Чорда в восторге потер руки.
Следом за ним прибежал Джотин. Гордый своим подвигом, он вначале только смеялся от счастья—ведь это благодаря ему Чорда принес мне радостную весть!
— Ведь это я! Я все сделал! — заговорил он наконец, ударяя себя в грудь.— Я привел Шриканто к Шотишу, тот стал кричать на него, и тогда мать запретила ему мучить нас. Послушай, Чорда, ты мне за это должен отдать свой заводной волчок. Слышишь?
— Ладно,— с готовностью согласился Чорда.— Возьми, он лежит у меня в ящике.
А ведь какой-нибудь час тому назад он ни за какие сокровища в мире не расстался бы с ним. Так ценит человек свободу! Так радуется обретению законных прав! Дети понимают все это ничуть не хуже взрослых.
Счастливый оттого, что Шотиш лишился власти, которую он узурпировал, пользуясь своим старшинством, Чорда не колеблясь отказался от самой дорогой для него вещи. И немудрено. Тирания Шотиша стала нестерпимой. По воскресеньям мы должны были вышагивать целую милю под палящими лучами полуденного солнца, чтобы пригласить к нему партнеров по карточной игре; в летние каникулы в наши обязанности входило обмахивать его веером во время его дневного сна, а в зимние вечера, когда он занимался, укутавшись в одеяло, похожий на огромную черепаху, мы должны были переворачивать ему страницы учебников. Он постоянно терроризировал нас. А жаловаться мы боялись, так как, чуть что, немедленно следовал приказ:
— Кешоб, принеси-ка географию, я проверю твои уроки. А ты, Джотин, пойди нарви побольше розог.
И мы заранее знали, что наказание неизбежно. Не удивительно, что мы так радовались, избавившись наконец от всевластия своего наставника. Правда, наше торжество не было полным, ибо занятия в школе еще продолжались и окончательно от его надзора мы не освободились.
После путешествия с Индро у меня довольно долго держалась температура, и дней восемь я провел в постели, Не помню, когда я потом пошел в школу и снова встретился со своим другом. Знаю только, что это произошло много времени спустя, когда вода в Ганге начала уже спадать. Была суббота. Из школы я вернулся домой рано и отправился на одну из проток поудить. Закинув удочку, я заметил мальчика, пристроившегося неподалеку от меня в тростнике,— он то и дело снимал с крючка рыбу. Я не мог рассмотреть его лица, но, что ему везет, видел прекрасно. Мне мое место уже давно не нравилось, и я решил перебраться поближе к счастливчику. Едва я встал и поднял удочку, он спросил:
— Как живешь, Шриканто? Садись-ка рядом.
Индро! Меня как будто током ударило, сердце учащенно забилось, кровь застучала в висках. Я молчал, не в силах ответить ему. Как передать чувство, охватившее меня тогда! Насколько шаблонны и невыразительны все эти избитые фразы: «забилось сердце», «прилила кровь», «пробежал ток», много ли они могут сказать о переживаниях человека? Передо мной внезапно предстал тот, о ком я все время помнил и мечтал, к кому постоянно стремился всей душой и в то же время при одной мысли о встрече с которым я замирал от страха. А он так просто, как само
собой разумеющееся, предлагает мне сесть рядом с собой! Я сел, но все еще не мог вымолвить ни слова.
— Тебя, наверное, здорово били, когда ты вернулся в прошлый раз? Да? — спросил он меня.— Напрасно я тогда взял тебя с собой. Все время жалел об этом.
Я отрицательно покачал головой.
— Нет, меня не били.
— Не били? — обрадовался Индро.-—Знаешь, Шрикан-то, когда ты ушел, я очень просил мать Кали, чтобы тебя не наказывали. А она исполняет все, о чем ее попросят. Значит, она и тебе помогла.
Он взял обеими руками удочку и прислонил ее ко лбу, вероятно мысленно благодаря богиню за заступничество. Потом снова насадил на крючок приманку и закинул 3 дочку.
— Я не думал, что у тебя будет лихорадка, а то ни за что не дал бы заболеть.
— Как бы ты это сделал?
— Очень просто,— ответил Индро.—Взял бы китайские розы и положил к ее ногам. Она очень любит эти цветы. А потом попросил бы за тебя, и тогда она сделала бы так, чтобы ты не заболел. Это же всем известно. Ты не знал?
— Разве ты сам никогда не болеешь? — поинтересовался я.
— Нет! Со мной никогда ничего не случается! Знаешь, Жриканто,— вдруг оживился он,—я научу тебя одной замечательной штуке. Надо два раза в день, утром и вечером, произнести имя Брахмы, только при этом быть очень сосредоточенным,— и тогда все боги сразу появятся перед тобой, ты их всех увидишь. После этого никакая беда тебе уже не грозит: ты никогда не заболеешь и никто тебя пальцем не посмеет тронуть. Ходи куда хочешь, делай что вздумается, как я, например. Понял?
Я утвердительно кивнул головой и, насадив на крючок приманку, забросил удочку. Потом тихо спросил:
— А теперь ты с кем ездишь?
— Куда?
— Туда, за рыбой.
Индро поднял удочку и осторожно отложил ее в сторону.
— Я теперь туда не езжу. Я был поражен.
— Так ни разу с тех пор и не ездил?
— Ни разу. Меня жизнью заставили поклясться, что...— Индро замолчал, не решаясь закончить фразу.
— Кто заставил, брат? Твоя мать?
— Нет, не мать.
Он замолчал. Потом, медленно наматывая леску на удилище, спросил:
— Шиканто, ты дома ничего не рассказывал?
— Нет. Но все знают, что я был с тобой. Больше он не задавал вопросов. Я думал, он встанет и
уйдет, но он не шевелился и продолжал сидеть молча. Лицо его, всегда такое оживленное, стало озабоченным. Он как будто хотел что-то сказать мне, но не решался. Читатели, возможно, упрекнут меня в том, что все это я придумал. Не такой, дескать, был у меня возраст, чтобы вдаваться в подобные психологические тонкости. В какой-то степени они правы. Но надо учитывать и тот факт, что я любил Индро, а любовь, симпатия помогают людям понимать друг друга гораздо больше, чем рассудок. Возраст тут тоже ни при чем. Чем сильнее любит человек, тем легче ему понять душу любимого существа. Только благодаря любви и возможно проникновение в сердце другого существа. И вот тому доказательство. Индро взглянул на меня, собираясь что-то сказать, и вдруг покраснел. Нервно сорвал тростинку и принялся водить ею по воде.
— Шриканто!
— Что, брат?
— У тебя... у тебя есть деньги?
— Сколько?
— Пять рупий.
— Есть. Тебе нужно? — Счастливый, я взглянул ему в лицо. Такие деньги у меня были, и я не мог придумать им лучшего применения, чем отдать Индро. Однако Индро не обрадовался, а как будто смутился. Он немного помолчал.
— Но я не смогу скоро вернуть их тебе.
— Да мне и не нужно,— гордо ответил я.
Он снова опустил голову и медленно проговорил:
— Это не для меня. Для других. Они очень несчастны... Им даже есть нечего... Ты поедешь к ним?
Я сразу вспомнил ту ночь.
— Это те, кому ты хотел отдать деньги? Индро рассеянно кивнул головой.
— Да. Я мог бы и сам это сделать, но сестра ни за что не возьмет их от меня. Поэтому тебе придется поехать со мной. Один только раз, ладно? А то она решит, что я украл их у матери.
— Значит, у тебя есть сестра? Он усмехнулся:
— Нет, она мне не сестра, просто я ее так называю. Так поедешь, Шриканто?
И, заметив мою нерешительность, добавил:
— Ты не бойся, мы рано вернемся. Завтра воскре-
сенье. Ты, как поешь, приходи сюда, и мы отправимся. И сразу обратно. Ладно?
Он взял меня за руку и посмотрел в глаза таким взглядом, что я согласился.
Я дал слово, хотя лучше, чем кто бы то ни было, понимал, какое это безрассудство с моей стороны. Весь вечер я чувствовал себя подавленным, тревожно спал ночью, а когда проснулся утром, первой моей мыслью было отказаться от данного обещания. Ведь поездка с Индро не сулила мне ничего хорошего: узнай о ней кто-нибудь в доме, меня по возвращении будет ждать такое наказание, которого даже Чорда не мог бы поже-| лать для Шотиша. Кое-как поев, я взял деньги и незамет-
но выскользнул из дома. Всю дорогу до реки совесть не переставала терзать меня. «Не надо ехать,— говорил я себе,— ну что из того, что я обещал. Подумаешь, какое дело!» Когда я пришел к условленному месту, Индро уже дожидался меня в своем челноке. Он так обрадовался мне, что я не смог отказать ему, хотя в душе уже решил не ехать. Я не спеша спустился по крутому берегу и молча сел в лодку. Индро отчалил.
Теперь я считаю, что именно в награду за все мои заслуги в прежних рождениях мне было суждено отправиться с ним, ибо редко выпадает человеку счастье увидеть то, чему я стал свидетелем. Дважды такой случай не представляется и производит на человека столь глубокое впечатление, что вся его последующая жизнь строится под его влиянием. Наверное, именно благодаря ему я никогда потом не смотрел на женщин свысока, хотя отнюдь не утверждаю, что все они подобны пери. В самом деле, если бы все представительницы женского пола были подобны сестре Индро, то откуда бы взялись те исчадия ада, которых мы нередко видим вокруг и кто отравляет нам жизнь? Но дело в том, что эти создания представляются мне всего лишь своего рода маской женщины. Каждая из них может в любой момент сбросить ее и показать свою внутреннюю прекрасную сущность. Мои друзья полагают, что это мое жестокое и печальное заблуждение. Я не спорю с ними, только говорю, что для меня это не теоретическое умозаключение, а интуитивное убеждение. Не знаю, жива ли благословенная сестра, которая мне его внушила, и если да, то где она, что с ней стало. Она запретила мне что-либо узнавать о ней, и я ни разу ее не ослушался. Но только один всевышний знает, как часто я с благодарностью вспоминал ее.
Прошло довольно много времени, пока мы добрались до причала у кладбища, пока привязали нашу лодку к старому баньяну и выбрались на берег. Прямо от берега убегала к лесу едва приметная тропинка. Мы направились по ней. Минут через десять нашим взорам предстала небольшая хижина, крытая пальмовыми листьями. Подойдя ближе, мы увидели закрытую качитку. Индро осторожно развязал лиану, которой она была привязана, и распахнул калитку, а когда мы вошли во двор, снова завязал лиану. Никогда в жизни не видел я подобного жилища! Со всех сторон его окружали непроходимые джунгли, над кровлей сплетали свои кроны громадные тамаринд и инжировое дерево, отчего все здесь казалось погруженным в глубокий сумрак. Звуки наших шагов всполошили семейство кур с цыплятами. Заблеяли две привязанные к изгороди козы. Я глянул вперед — о ужас! Почти во всю длину двора лежал громадный удав. С диким воплем я во мгновение ока взлетел на изгородь. Индро весело рассмеялся:
— Не бойся, это добрый змей. Его зовут Рохим. Подойдя к удаву, он взял его и спокойно оттащил в
сторону. Я не без опаски слез с забора и вместе с Индро направился к веранде хижины. Там на топчане, покрытом ветхой циновкой, закутавшись в рваное покрывало, сидел высокий худой человек и натуженно кашлял.
Его всклокоченные волосы были завязаны узлом, на шее висело множество ожерелий, одежда была грязной, в каких-то желтых пятнах. Сначала я не заметил тесемки в его волосах и длинной бороде. Увидел я ее, уже подойдя ближе, и сразу узнал в человеке заклинателя змей.
Месяцев пять-шесть назад его часто видели в наших местах. Несколько раз он заходил показывать змей и к нам во двор.
Индро окликнул его:
— Шах-джи!
Человек глянул на нас и знаком предложил сесть. Потом указал Индро на гашиш и трубку, лежавшие поодаль. Индро послушно поднялся, положил курево в трубку и подал Шах-джи. Тот схватил ее и, отчаянным усилием подавив кашель, жадно затянулся. Он даже прикрыл нос и рот ладонью, стараясь сберечь дым. Накурившись, он мотнул головой и сунул трубку Индро:
— Кури.
Но Индро отложил трубку в сторону:
— Нет, не хочу.
После этого они негромко о чем-то заговорили. Большую часть их разговора я или не расслышал, или на понял. Я заметил только, что Шах-джи говорил на хинди, а Индро — только на бенгали...
Постепенно голос Шах-джи становился все громче и наконец перешел в резкий крик. Я удивился, как Индро
может спокойно выслушивать те грязные ругательства, которыми тот пересыпал речь. Наконец Шах-джи откинулся назад, опустил голову на грудь и заснул. Некоторое время мы сидели молча, но вскоре я забеспокоился:
— Индро, время идет. Не пора ли нам отправляться?
— Куда?
— К твоей сестре —отдать деньги.
— Ее мы и ждем. Она живет здесь.
— Это дом твоей сестры?.. Но ведь заклинатель змей — мусульманин?..
Индро хотел что-то ответить, но промолчал и только грустно, с тоской в глазах посмотрел на меня. Несколько минут спустя он проговорил:
— Когда-нибудь я все расскажу тебе. А сейчас — хочешь, покажу, как я умею играть со змеей?
Я так и обмер.
— Ты хочешь играть со змеей? А вдруг она укусит?
Индро встал, вошел в хижину и вынес оттуда небольшую корзинку и флейту. Поставив корзинку перед собой, он отвязал ее крышку и взял в руки флейту. Я оцепенел от страха.
— Не открывай крышку, брат. Вдруг там кобра? Индро, не удостаивая меня ответом, знаком дал мне
понять, что именно с коброй он и собирается иметь дело. Он заиграл на флейте, покачивая головой из стороны в сторону, и поднял крышку. Тотчас же из корзинки, раздувая шею, показалась кобра. Она резко откинула головой крышку и выскочила наружу. С криком ужаса Кндро отпрянул в сторону. Я тут же снова оказался верхом на изгороди. А рассерженная змея, укусив флейту, уползла в дом. Индро даже почернел от страха.
— Это совсем не та змея, с которой я всегда играл,— оправдывался он.— Какая-то дикая.
От страха, досады и злости я готов был расплакаться.
— Зачем ты ее выпустил? Что, если она теперь укусит Шах-джи?
Индро со стыда готов был сквозь землю провалиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77