— Перед отъездом я заглянул в календарь: день выбран вполне благоприятный, мне хотелось бы, чтобы обряд благословения был совершен здесь. Все необходимое можно достать на Новом базаре. Может быть, ты пошлешь слугу?
— Нет,— коротко вымолвил я.
— Почему же нет? До двенадцати часов время благоприятное. У тебя есть календарь?
— Календарь не понадобится, жениться я не смогу. Дед прислонил трубку к стене. По лицу его я понял,
что он намерен вступить в схватку.
— К свадьбе, можно сказать, все готово,— начал он спокойным тоном.— Дело касается чести девушки, это не шутка! Как же можно отказываться, если ты дал слово?
Пунту отвернулась к окну. Я нисколько не сомневался, что Ротон подслушивает за дверью.
— Вы отлично знаете, что никакого слова я не давал. Я сказал только, что дам согласие, если получу разрешение одного человека.
— И ты получил его?
— Нет.
Помолчав немного, дед продолжал:
— Отец Пунту сказал, что в любом случае дает за ней тысячу рупий. Если поторговаться, добавит еще сотню или две. Ну что ты на это скажешь?
— Может быть, снова набить вам трубку? —спросил его вошедший Ротон.
— Ну что ж, набей. А как тебя звать, сынок?
— Ротон.
— Ротон? Хорошее имя. А где ты живешь?
— В Бенаресе.
— В Бенаресе? Значит, госпожа живет теперь в Бенаресе? Чем она там занимается?
— Вам это непременно надо знать?
— Чего ты сердишься, сынок,—-усмехнулся дед.— Сердиться незачем. Она из нашей деревни, почему бы о ней не спросить? Может быть, придется обратиться к ней за какой-нибудь милостью. Не так ли?
Ротон вышел, не ответив на вопрос старика, и минуты через две вернулся, раздувая огонь в трубке. Старик несколько раз глубоко затянулся и встал.
— Покажи-ка мне, сынок, где у вас 1ут уборная! А то ведь я выехал из дома рано утром!
С этими словами он, опередив Ротона, торопливо вышел в коридор.
— Не верьте деду,— повернувшись ко мне, проговорила Пунту.— Откуда у отца тысяча рупий? Вот так же было с моей старшей сестрой. На свадьбе ее обрядили в чужие драгоценности, и теперь родители мужа отказываются от нее, а сына хотят женить заново.
Раньше Пунту не была со мной так откровенна. Немного удивившись, я спросил:
— Твой отец и в самом деле не может дать тысячу рупий?
Пунту кивнула.
— Да откуда ему взять. На железной дороге он получает всего сорок рупий; мой младший брат больше не ходит в школу —нечем платить за обучение. Он так плакал.— В ее глазах блеснули слезы.
— Тебя не могут выдать замуж только потому, что у вас нет денег? — спросил я.
— Да,— ответила Пунту.— Отец договорился было с Омулло-бабу из нашей деревни. Но он старик, у него дочери старше меня, и моя мать пригрозила, что утопится. Вот и не вышло ничего со свадьбой. Только теперь отца ничто не остановит, он выдаст меня замуж во что бы то ни стало.
— А я нравлюсь тебе, Пунту? Стыдливо опустив голову, она кивнула.
— Но ведь я старше тебя на четырнадцать или пятнадцать лег.
Пунту промолчала.
— А ты прежде не была с кем-нибудь помолвлена?
— Была,— оживилась Пунту.— Знаете Калидаса-ба-бу из нашей деревни? С его младшим сыном. Шошодхор сдал экзамены на бакалавра искусств, он немного старше меня.
-— Ты его любишь?
Пунту смущенно хихикнула.
— А может быть, ты Шошодхору не нравишься?
— Что вы! — воскликнула Пунту.— Он целыми днями бродил перед нашим домом. Ранга-дидима говорила, что это он из-за меня.
— Но почему же и с ним ничего не вышло? Лицо Пунту потускнело.
— Его отец потребовал украшений на тысячу рупий и тысячу наличными. Да на свадьбу пришлось бы потратить не меньше пятисот рупий. Это возможно только для девушки из помещичьей семьи. Разве не правду я говорю? Помещики богатые, у них много денег. Моя мать ходила к его родителям, на коленях умоляла их согласиться, но они и слушать не стали.
— А что говорит сам Шошодхор?
— Ничего, он еще слишком молод, все решает отец да мать.
— Шошодхор женился уже?
— Нет еще,— встрепенулась Пунту,— но, говорят, скоро женится.
— Ну хорошо, а что, если ты выйдешь за него замуж, а его родные тебя не полюбят?
— Меня? Почему же не полюбят? Я умею и стряпать, и шить, могу делать любую работу по дому. Я одна буду вести у них все хозяйство.
Да, эта девушка настоящая бенгалка. Она готова возместить отсутствующее приданое усердным трудом.
— Значит, ты и вправду возьмешь на себя все хозяйство?—спросил я.
— Конечно.
— Тогда передай своей матери, что Шриканто-дада пришлет две с половиной тысячи рупий.
— Вы дадите деньги? Тогда обещайте, что приедете на свадьбу.
— Обещаю.
За дверью послышались шаги деда. Вытирая лоб краем дхоти, он вошел в комнату.
— Отличная у тебя уборная,— сказал он.— Хоть ложись да спи. Эй, Ротон, где ты? Не набьешь ли мне еще одну трубочку?
ГЛАВА IV
Добрые советы давать бесполезно — эта истина общеизвестна. Их никто не желает слушать. Однако у всякого правила есть исключения. Об одном таком случае я и хочу
рассказать.
По приказанию деда Пунту несколько раз низко поклонилась мне, а сам дед, оскалив зубы в улыбке, долго благословлял меня и удалился, чрезвычайно довольный
тем, что произошло. Но едва они ушли, как я уже горько раскаивался в своем поступке. Все во мне протестовало, я проклинал себя: ну кто они такие, чтобы отдавать им все деньги, которые я с великим трудом накопил, служа на чужбине? Играть роль благодетеля только потому, что я невесть что сболтнул, поддавшись первому порыву? Зачем это мне? Неизвестно откуда взявшаяся девица, угостив меня в поезде творожниками и простоквашей, устроила мне неплохую ловушку. Не успел я избавиться от одной петли, как попал в другую. Как теперь найти выход из положения? От злости и неприязни к безобидной девушке кровь бросилась мне в голову.
Да еще этот старый дьявол! Чтоб его хватил солнечный удар по дороге. Впрочем, на это мало надежды. Я не сомневался, что с таким человеком ничего не случится, и уж если он узнал мой адрес, то непременно вернется и получит деньги любой ценой. Может быть, даже притащит с собой и судью — мужа тетки. Бежать, только бежать. Я отправился за билетом, но оказалось, что на ближайший пароход все билеты были распроданы еще утром, а следующего придется ждать дней шесть-семь.
Может быть, переменить адрес, чтобы дед не смог найти меня? Но в считанные дни подыскать приличную квартиру совсем не так просто. Правда, привередничать не приходилось—лишь бы спасти свою шкуру.
Я опасался, как бы Ротон не догадался о моих тайных тревогах. Однако отделаться от него оказалось нелегко. Видно, Калькутта нравилась ему больше, чем Бенарес.
— Ротон, а не отправиться ли тебе завтра обратно с моим письмом? — спросил я его.
Но Ротон решительно покачал головой.
— Сегодня в полдень,— сказал он,—-я написал ма, то задержусь на несколько дней. Не вернусь, пока не побываю в музее и в зоопарке. Когда я еще сюда приеду!
— А что, если она станет беспокоиться...
— Да нет, я же написал ей, что еще не пришел в себя после дороги.
— А мой ответ...
— Давайте его сюда. Завтра же пошлю его заказной почтой. В доме ма никто не посмеет вскрыть адресованное ей письмо.
Я умолк. Ротона не проведешь. Он отмел все мои доводы.
Перед отъездом дед всем рассказал, что я обещал дать деньги. Сделал он это, конечно, не по простоте душевной. Ему нужны были свидетели.
Как раз об этом и заговорил Ротон.
—- Я хочу вам кое-что посоветовать, бабу, если вы позволите,— сказал он.
— Да?
— Две с половиной тысячи рупий, бабу, это не пустяк,— нерешительно начал он.— Кто вам эти люди, что вы ни с того ни с сего обещали им столько денег на свадьбу? Да хотя бы он вам и дедом приходился, человек он нехороший! Вы не должны были обещать ему деньги.
Выслушав его, я возликовал и ощутил в себе решимость — как раз то, чего мне недоставало. Тем не менее я спросил его, придав своему голосу оттенок сомнения:
— Значит, по-твоему, не следовало этого делать?
— Конечно, нет, бабу! Деньги-то немалые. А потом, с какой стати?
— Ты прав,— согласился я.— Значит, можно и не давать?
Ротон удивленно посмотрел на меня.
— Да разве он отвяжется?
— А что ему останется делать? Ведь моей расписки у него нет. А потом, откуда ему знать, останусь я здесь или уеду в Бирму!
Ротон усмехнулся.
— Видно, вы не раскусили старика, бабу,— сказал он.— У него ни стыда ни совести. Не удастся выпросить — вырвет деньги угрозами и силой. Не найдет вас, отправится с девчонкой в Бенарес и там добьется своего. Ма будет очень стыдно. Из вашей затеи ничего не выйдет.
Я был поражен. Ротон оказался гораздо благоразумнее меня. Придется расплачиваться за свой опрометчивый поступок, за глупый прилив жалости. Спасения не было.
Предположения Ротона оправдались. На четвертый день дед вернулся. Я был почти уверел, что на это г раз он прихватит с собой судью, однако он приехал один.
— Тебя славят по всей округе,— начал он.— Люди говорят, в наш жестокий век такое просто неслыханно. Где это видано, чтобы кто-то помог бедному брахману выдать дочь замуж? Благословляю тебя, да продлятся твои дни.
— Когда свадьба? — спросил я.
— Свадьба двадцать пятого числа этого месяца, всего через десять дней. Завтра последние смотрины. После трех часов пополудни время уже неблагоприятное, обряд надо завершить раньше. Но если тебя не будет, все пойдет прахом. Вот возьми письмо Пунту, она сама его написала. Эх, дада, второе такое сокровище тебе не сыскать. И потерял ты его по своей вине.
С этими словами дед вручил мне сложенный в несколько раз листок желтой бумаги.
Я с любопытством принялся читать письмо, но дед вдруг со вздохом проговорил:
— Калидас хоть и богат, но такой низкий человек, чамар, да и только. Ни стыда ни совести! Завтра придется выложить ему все до последней пайсы. Он сам хочет заказать украшения. Никому не доверяет, даже мне!
Вот негодяй. Не доверять даже деду! Вы только подумайте!
Письмо Пунту занимало не одну и не две, а целых четыре страницы, густо исписанных мелкой вязью. Четыре страницы слезной мольбы. В поездке Ракга-диди уверяла, что письма Пунту могут посрамить современные драмы и романы. Не стану отрицать — это письмо посрамило бы литературу всех времен, не только современную. Теперь я и сам готов был поверить, что, получив сочиненное Пунту письмо, муж Нондорани взял двухнедельный отпуск и приехал домой ровно через семь дней.
Поэтому на следующее же утро я двинулся в путь. Деньги были при мне. Я не собирался никого обманывать, дед сам пересчитает их. У него была поговорка: «Путь выбирай, когда идешь, деньги считай, когда берешь. Мы ведь, брат, не боги, а люди — долго ли нам ошибиться».
Что правда, то правда! Вчера вечером Ротон отправился в Бенарес. Я послал с ним мой ответ на письмо Раджлакшми, где писал: «Быть посему». Адреса я своего сообщить не мог, потому что сам не знал, где окажусь в ближайшее время, и просил Раджлакшми великодушно простить мне это прегрешение.
Как только я прибыл в деревню, тревога домашних
сразу улеглась. Трудно описать ту заботу и внимание, которыми меня окружили.
Перед смотринами и благословением меня познакомили с Калидасом-бабу. Это был грубый и высокомерный человек. Можно было подумать, что он не знает на свете иного дела, кроме как постоянно напоминать всем и каждому, что у него много денег и что заработал он их сам.
— Удачи я не признаю,— спесиво заявлял он.—Все, чего я добьюсь, будет делом моих рук. Одни только трусы полагаются на судьбу и вымаливают милости у богов.
На обряде присутствовала вся деревенская знать и мелкие землевладельцы. Должно быть, большинство из них были в долгу у этого бессердечного ростовщика, поэтому все они в один голос подобострастно ему поддакивали. Господин Торкоротно процитировал какое-то санскритское четверостишие, подходящее к данному случаю, стоявшие поблизости принялись пересказывать давно всем известные истории про Калидаса-бабу.
Калидас-бабу не знал, кто я такой, и, решив, очевидно, что я не заслуживаю внимания, смерил меня пренебрежительным взглядом. Скорбь по утраченным деньгам огнем жгла мне душу. Я не выдержал этого взгляда и резко сказал:
— Не знаю, на что способны ваши руки, Калидас-бабу, но, по моему мнению, судьба и удача играют немалую роль.
— Что вы этим хотите сказать?
— Речь идет обо мне самом. И жених и невеста — чужие мне люди, и тем не менее мои деньги попадают в ваш сундук. Что же это, если не судьба? Вы только что сказали, что не принимаете милостей от богов, но ведь все, начиная от кольца на руке вашего сына и кончая ожерельем на шее вашей невестки, будет приобретено благодаря мне. Возможно, даже за угощение во время боубхата буду платить я.
Наверное, присутствующие не были бы так поражены, если бы в комнате вдруг раздался удар грома. Дед хотел было что-то сказать, но так и не смог произнести ни одного членораздельного звука. Калидас-бабу пришел в 1акое бешенство, что на него было страшно смотреть.
— Откуда я мог знать, что вы даете деньги? И почему? — прорычал он.
— Вам все равно этого не понять,— ответил я.— Поэтому я не стану ничего объяснять. В деревне все знали, что деньги даю я. Только вам это было неведомо. Мать девушки валялась у вас в ногах, но вы не пожелали уступить своего образованного сына по цене хотя бы на
382
одну пайсу меньше двух с половиной тысяч. Отец девушки зарабатывает всего сорок рупий в месяц, он не смог бы дать и сорока пайс. Неужели вы так и не задумались, откуда он вдруг раздобыл столько денег на покупку вашего сына? Конечно, многие берут деньги за своих сыновей, никто не станет винить вас в том, что вы поступаете так же. Но к чему тогда кичиться своим богатством перед гостями? Не забывайте, что вы жените сына на милостыню, поданную чужим человеком.
Присутствующие помертвели от страха. Наверное, никто не сомневался, что сейчас произойдет нечто ужасное и Калидас-бабу запрет двери и устроит настоящее побоище.
Однако ничего подобного не произошло. Помолчав немного, он поднял голову и сказал:
— Я не возьму денег.
— Вы хотите сказать, что отказываетесь женить сына?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77