Так протекала их супружеская жизнь уже двадцать лет, и, я думаю, сам всевышний не рискнул бы поручиться, что в следующие двадцать лет она изменится к лучшему.
Все утро небо хмурилось, а к полудню его затянуло большой черной тучей, которая медленно на нас надвигалась. На лицах матросов появились явные признаки беспокойства, а в их действиях стала заметной нервозность.
Я окликнул одного немолодого матроса:
— Сын благородного отца, сегодня опять ожидается такая же буря, как и вчера?
Моя вежливость, видимо, подкупила благородного отпрыска. Он остановился.
— Иди, хозяин, в трюм,— посоветовал он мне.— Капитан говорит, надвигается циклон.
Минут через пятнадцать я убедился в резонности его совета — матросы принялись загонять в трюм всех пассажиров, находившихся на палубе. Особенно упрямых, не желавших подчиниться приказу, помощник капитана согнал вниз пинками, а вслед за ними столкнул и их скарб. Туда же отправили матросы и мой сундучок с узлом, сам же я сумел ускользнуть от них на другую сторону палубы. Оказалось, что всех палубных пассажиров, то есть тех, кто заплатил за проезд не больше десяти рупий, корабельные власти намеревались загнать в трюм и там запереть, причем эти меры якобы вызывались заботой о пассажирах. Меня такая перспектива отнюдь не радовала. Я еще никогда не наблюдал циклон ни в море, ни на суше, понятия не имел о его мощи и последствиях и не хотел упускать возможность увидеть все собственными глазами. Опасности меня не пугали. Если кораблю и суждено быть разбитым бурей, то к чему мне, как чумной крысе в клетке, биться головой о стенки трюма и захлебываться там водой? Лучше очутиться в море и плыть, покачиваясь на волнах, до тех пор, пока не оставят силы, а потом нырнуть в океан и явиться гостем во дворец подводного властелина. Увы, тогда мне было невдомек, что вокруг монарших чертогов снуют слуги-акулы, которые не замедлят закусить незваным пришельцем.
Начал накрапывать дождь. К вечеру он усилился, поднялся ветер. Я пытался найти укрытие от непогоды, но безуспешно. Тем временем палуба опустела, на ней остался один капитан, который беспокойно шагал по капитанскому мостику, не выпуская из рук бинокля, и тревожно оглядывал небо и море. Не желая попасть ему на глаза, дабы не очутиться в душной норе вместе со всеми, я принялся усиленно искать какое-нибудь убежище и совершенно неожиданно обнаружил его на клетках с овцами и птицей. Это место показалось мне самым надежным и безопасным на всем корабле. Как я заблуждался!
Дождь и ветер усиливались, волны громоздились одна на другую, сгущался мрак, сильнее становилась качка. Я решил было, что это и есть циклон, но вскоре убедился, что происходящее походило на него, как коровий след, наполненный водой, похож на море.
Вдруг завыла сирена, и в груди у меня похолодело. Я глянул вверх — тяжелая черная туча разорвалась на отдельные клочья. Небо изменилось как по волшебству — стало легче и выше. Неожиданно где-то вдали возник и прокатился по волнам наводящий ужас рев. Я вспомнил сказку, которую когда-то в детстве мне рассказывала бабушка, тогда я от страха прятал лицо у нее в коленях. Это была сказка про принца, который нырял в пруд и доставал со дна серебряную шкатулку с душами семисот драконов. Он давил их золотым пестом, и драконы с предсмертным криком, тяжело топая, разбегались во все стороны, круша и ломая все на своем пути. Сейчас мне казалось, ревели не семьсот, а миллион драконов. Их рев слышался все ближе и ближе, наполняя собой небо и море, и вдруг обрушился на корабль. Боже, какая это была буря! Лучше бы на нас накинулись ракшасы!
Не только описать, осознать происходившее казалось выше человеческих возможностей — стихия сковала разум и лишала способности мыслить, оставляя только смутное предчувствие приближающегося конца света. Рядом со мной оказался чугунный столб. Я привязал себя к нему чадором и каждую секунду с ужасом ждал, что ветер разорвет материю и вышвырнет меня в море.
Вдруг я заметил, что вспененная черная вода вздымается все выше, захлестывая пароход. Я поднял глаза и обмер — на нас двигалась гора. В следующее мгновение я сообразил, что это была гигантская волна, и, сложив руки, воскликнул: «О творец! Теперь я знаю, зачем ты дал мне глаза. Много бродил я по созданному тобой миру, разное видел, но подобного никогда не встречал!» Повсюду, куда бы я ни кинул взгляд, высились волны невероятных размеров, сверкая серебряными коронами пены на гребнях. Трудно вообразить себе более величественное зрелище.
Многие бывают на море, не раз в дальнейшем мне самому случалось плавать по нему, но никому, я думаю, не приходилось видеть ничего, хоть отдаленно напоминающего это светопреставление. Никакая фантазия не способна нарисовать эти громады.
«О владыка волн,— сказал я мысленно,— я знаю, что ожидает нас при встрече с тобой, но все равно хочу в эти последние мгновения жизни успеть как следует разглядеть тебя».
Меня ошеломляли и гипнотизировали не размеры волн — грандиозность сама по себе не подавляет и не завораживает, вспомните хотя бы Гималаи с их отрогами,— а то, что водяные валы летели на корабль, как живые. Потрясала именно всесокрушающая мощь их бега.
Под ударами водяных валов что-то вспыхивало в глубине моря и причудливым пламенем растекалось по гребням волн, освещая вздыбившуюся черную толщу воды. Эгот необыкновенный свет виднелся повсюду, он как будто нарочно загорался для того, чтобы показать мне всю жуткую красоту окружающего.
Снова протяжно завыл пароходный гудок, отчаянно закричали перепуганные матросы, вознося Аллаху свои мольбы.
И тут на корабль обрушился тот вал, приближение которого переполошило команду. Море, казалось, вывернулось наизнанку. Вначале мне почудилось, что мы уже пошли ко дну и теперь незачем призывать на помощь Дургу. Вода была повсюду — снизу, сверху, со всех сторон. Теперь, когда наш корабль принял приглашение явиться в подводное царство, меня интересовало только одно — как нас там встретят. Однако через минуту-другую выяснилось, что мы еще не утонули,— корабль каким-то образом умудрился выпрямиться и продолжал держаться на воде. Теперь я понял, почему капитан приказал запереть пассажиров в трюме, как крыс. Волны одна за другой захлестывали корабль и перекатывались через палубу. Поднявшие вначале шум куры и гуси не подавали больше признаков жизни, пбблеяв немного, замолчали и овцы. Стоя на клетках, я все еще крепко держался за столб, отчаянно борясь за свою жизнь. К моим прежним бедам прибавились новые: от водяных струй, беспрестанно хлеставших меня, вся моя Ьдежда промокла насквозь, а под бешеным ветром я так продрог, что зуб на зуб не попадал. «Неужели я уцелел только для того, чтобы схватить воспаление легких?»—думал я. Я понимал, что неминуемо погибну, если останусь здесь хотя бы недолго. Мне было необходимо люб^ш способом покинуть это пристанище и укрыться там, куда не достигают волны. У меня мелькнула мысль спрятаться в клетках с овцами, но я тут же отбросил ее, заранее зная, что не найду там защиты от безжалостных волн, и если не с криком «ме-ме», то с криком «О мать моя, мать моя!» я все-таки окончу там свою бренную жизнь.
Оставался только один выход — улучить момент, когда палуба выпрямится, и перебежать в более надежное место. Сказано — сделано. Я соскочил с клеток и в три перебежки добрался до кают второго класса, однако все они оказались запертыми, и, сколько я ни колотил в их обитые железом двери, ни одна не открылась. Пришлось мне выбрать новый маршрут и попытать счастья возле кают первого класса. На этот раз судьба смилостивилась надо мной и дала мне кров — каюта оказалась пустой. Не раздумывая, я захлопнул за собой дверь и упал на диван.
К полуночи буря утихла, но море не успокаивалось до самого рассвета.
Утром я отправился в трюм узнать, в каком состоянии находятся мои вещи и как провел ночь Нондо со своей «половиной».
Накануне он шутил, сравнивая пассажиров, которых качка разметала по всему трюму, со смесью из жареных зерен риса и бобовых, то и дело встряхиваемой продавцом на жарочном листе. Не берусь судить, насколько прав он был тогда, но теперь его слова отражали положение вещей самым точным образом—все и вся здесь перемешалось.
Вид у пассажиров был самый плачевный — циклон перемолол их, словно пряности на жерновах, всю ночь перебрасывая вместе со скарбом от одной стенки трюма к другой. Думаю, среди них не осталось ни одного, кто бы не пострадал. А от вони, исходившей от блевотины и прочих естественных выделений, буквально нечем было дышать. Когда я пришел, корабельный врач с помощью матросов пытался выдворить всех наверх, чтобы произвести в трюме уборку.
Он внимательно оглядел меня и, вероятно, принял за пассажира второго класса. Тем не менее мой свежий вид удивил его.
— Вероятно, вы провели ночь в гамаке? — спросил он.
— Помилуйте, откуда мне взять гамак,— усмехнулся я.— Если что у меня и было, так это клетки с овцами.
Доктор непонимающе посмотрел на меня.
— Видете ли,— объяснил я ему,—-мне тоже предстояло ехать в этой проклятой коробке, но по слабости здоровья я не рискнул тут оставаться и предпочел быть на палубе. Узнав о приближающемся циклоне, я забрался на клетки с овцами, продержался там какое-то время, а потом дерзнул проникнуть в каюту первого класса, где и провел благополучно остаток ночи. Вы не осуждаете меня?
Моя находчивость так позабавила доктора, что он тут же предложил мне оставшиеся два дня провести в его каюте. Я, конечно, не мог принять это предложение, но согласился воспользоваться его палубным креслом.
В полдень я расположился в шезлонге и, терзаемый голодом, мечтая о всевозможных брахманских яствах, стал размышлять, как бы добыть себе хоть немного съестного. Неожиданно ко мне подошел мусульманин-портной из Кхидирпура и сказал, что меня зовет какая-то бенгальская женщина.
Женщина? Это могла быть только Тогора, решил я. Наверное, супруги снова поссорились. Я не понимал, зачем ей звать меня, один только божий суд мог бы помочь этой паре.
— Передай ей, что я приду через час,— сказал я посыльному.
— Нет, бабу,—робко возразил тот,— она очень просит вас прийти теперь же.
Это мне показалось странным. Не такой человек Тогора, чтобы очень просить кого-нибудь.
— А чем занят ее муж? — спросил я.
— Он заболел,— сообщил мне портной,— поэтому-то она и велела мне сходить за вами.
Да, тут было не долго заболеть. Я поднялся и отправился вниз. Мусульманин привел меня в дальний угол трюма, где за свернутыми в круги канатами сидела бенгальская девушка лет двадцати трех. За весь переезд я еще ни разу не видел ее. Рядом на грязной подстилке лежал с закрытыми глазами мертвенно-бледный юноша примерно одного с ней возраста. Очевидно, он и был болен.
Увидез меня, девушка не спеша прикрыла лицо краем сари, но я все-таки успел разглядеть ее. Девушку вряд
можно было назвать красавицей, но не заметить ее было
нельзя. Высоким и чистым лбом незнакомка напомнила мне сестру Синоду, и, хотя большой лоб, как известно, не является признаком женской красоты, он невольно привлекал внимание — такая на нем лежала печать ума и рассудительности. В ее проборе алела полоска синдура, а запястья рук схватывали железный браслет и браслет из ракушек, какие носят замужние женщины. Никаких других украшений я не заметил. Одета незнакомка тоже была очень скромно, в самое обыкновенное сари с цветной каймой.
Она обратилась ко мне просто и естественно:
— Вы ведь знакомы с господином доктором, попросите его посмотреть больного.
— Мы с ним познакомились только сегодня,— уточнил я,— но, по-моему, он хороший человек. А собственно, в чем дело?
— Пусть он посмотрит его.— Бенгалка кивнула на больного и добавила: — Вы не беспокойтесь, доктору не придется спускаться к нам, он сможет подняться наверх сам.
Я задумался.
— Но ведь доктору придется что-то заплатить,— заметил я ей.— Кстати, чем он болен?
Вначале я принял юношу за ее мужа, ко их разговор заставил меня усомниться в правильности моего предположения.
— У тебя живот заболел еще дома?—-спросила она, низко склонившись над ним.
Тот утвердительно кивнул головой.
— Да,— сообщила она мне,—ему стало плохо еще дома, а вчера начался жар. Нужно дать ему лекарства.
Я дотронулся до юноши, убедился в том, что температура у него действительно высокая, и отправился на поиски доктора.
Тот пришел в трюм, осмотрел больного и назначил ему лекарство. А потом, повернувшись ко мне, предложил:
— Идемте, Шриканто-бабу, ко мне. Посидим поговорим.
Он оказался очень симпатичным человеком.
— Чай пьете? — спросил он меня, когда мы вошли к нему в каюту.
— Пью,— ответил я.
— С бисквитами?
— Да.
— Ну и прекрасно. Подкрепившись, мы уселись в кресла.
— Как вы познакомились с ними?—поинтересовался доктор.
— Эта женщина попросила меня помочь им.
— Да, тут помощь действительно требовалась,— согласился он и вдруг спросил:—А вы женаты?
— Нет.
— Ну тогда можно продолжать знакомство,— заметил он.— Тем более что у парня дела совсем плохи, все признаки тифа, долго он не протянет. Смотрите только, как бы вас не опередили.
— Доктор, о чем вы говорите! — упрекнул я его. Но тот не смутился.
— Впрочем, не важно, кто из них кого подцепил. А девица-то, по всему видно, из современных. Смело разговаривает.
— Как вы можете так думать о них? — с укором сказал я ему.
— Да ведь в каждом рейсе повторяется одно и то же,— насмешливо проговорил он.— Прошлый раз с нами ехала такая же пара из Белгора... Приедете в Бирму — сами убедитесь.
В дальнейшем я был вынужден признать его правоту, но тогда его слова меня покоробили.
Простившись с доктором, я снова спустился в трюм навестить мастера Нондо. Я застал его за приготовлением к трапезе — вместе со своей супругой он собирался отведать сладкой запеканки. Мастер почтительно поздоровался со мной, сложив руки в пронаме, и тут же поинтересовался молодой бенгалкой.
— Кто она такая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77