— Здравствуйте! — приветливо ответила она.
Перед нами стоял саньяси. При первом же взгляде на него я был поражен его молодостью — ему было лет двадцать, не больше,— стройностью и необыкновенной красотой. Он производил впечатление довольно сухощавого человека, возможно, из-за своего весьма высокого роста, отличался безукоризненными чертами лица, а кожа его имела золотистый оттенок. Мне редко встречались мужчины такой привлекательной наружности. Его традиционное оранжевое одеяние было очень изношено и во многих местах порвано. Такой же жалкий вид имели и его панджабские туфли—потеряй он их, так не пришлось бы сожалеть. Раджлакшми совершила глубокий пронам, приветствуя его, положила еще одну циновку и спросила:
— Может быть, святой брат, вы умоетесь, пока я приготовлю вам поесть?
— Можно,— согласился тот,— велите принести воды. А закусить я тоже не прочь, хотя подошел к вам совсем по другой надобности.
— Сначала поешьте, а о деле поговорим потом,— сказала Раджлакшми.— Вам, наверное, нужны деньги, чтобы добраться домой? — предположила она и отвернулась, стараясь скрыть улыбку.
— Нет,— серьезно ответил юноша.— У меня просьба другого рода. Я слышал, вы направляетесь в Гонгамати, а это в ту же сторону, что и я. Так не подвезли бы вы немного мой багаж? Со мной тяжелый ящик...
— Конечно, подвезем. О чем говорить? — ответила Раджлакшми и тут же спросила: — А как же вы сами?
— Я пойду пешком. Здесь недалеко, миль двадцать. Раджлакшми позвала Ротона, велела ему принести
воды для саньяси, а сама принялась накладывать ему еду на банановый лист — она мастерски умела это делать.
Наконец все приготовления закончились, и мы с саньяси могли приступить к трапезе. Раджлакшми уселась рядом, поставив горшок с едой возле себя. Минуты две она молчала, потом осторожно спросила:
— Святой брат, как ваше имя?
— Боджранондо,— ответил тот, не переставая жевать.
— О небо! — воскликнула Раджлакшми.— Какое удивительное имя. А как вас звали дома?
Мне показался странным ее тон. Я взглянул на нее — каждая черточка ее лица дрожала от еле сдерживаемого смеха. Чувствуя, что сам могу расхохотаться, я постарался сосредоточиться на еде.
— До этого никому нет дела,— важно ответил саньяси,— в том числе и вам.
— Да, да, конечно,— поспешила согласиться Раджлакшми, но через минуту с невинным видом спросила: — А скажите, святой брат, вы давно... сбежали из дому?
Этот вопрос был просто неприличен. Я глянул на нее и поразился, как она вся преобразилась: в глазах сверкали веселые огоньки, а голос звучал задорно, хотя лицо сохраняло прежнюю серьезность. В ней проснулась совсем уже забытая мною Пьяри.
Саньяси с трудом проглотил большой кусок и сдержанно ответил:
— Ваше любопытство совершенно излишне.
Она ничуть не смутилась и согласно закивала головой:
— Конечно, конечно. Но все-таки вам, наверное, порядком досталось? — И, обернувшись ко мне, предложила:— Расскажи ему свою историю, как ты стал саньяси. Она очень поучительна, пусть послушает.—И снова не удержалась от того, чтобы не поддеть его:—Спаси вас Шошти! Кто-нибудь ведь вспоминает вас дома?
Юный саньяси не выдержал и громко рассмеялся, но вдруг поперхнулся. Откашлявшись, он повернулся ко мне — до сих пор он не удостаивал меня вниманием, принимая, вероятно, за слугу или приживала,— и с самым серьезным видом спросил:
— Значит, вы когда-то тоже были саньяси?
У меня в этот момент рот был набит пончиком,— не в состоянии говорить, я поднял вверх четыре пальца правой руки и кивнул головой, давая ему понять, что целых четыре раза приобщался к святой братии.
Тут он вместе с Раджлакшми залился смехом. Успокоившись, он поинтересовался:
— Почему же вы вернулись в мир?
Продолжая жевать, я молча указал на Раджлакшми.
— Он хочет сказать, что один раз вернулся из-за меня,— недовольно объяснила та.— Но это не совсем так — он серьезно заболел.
— А остальные три раза?
— Приблизительно по той же причине,— сказал я,— москиты довели. Моя кожа совершенно не выносит их укусов...
Саньяси улыбнулся:
— Зовите меня Боджранондо. А как обращаться к вам?
Раджлакшми опередила меня:
— Не все ли равно как? Он намного старше вас, поэтому называйте его «старший брат». А мне можете говорить «невестка», я не обижусь. Я ведь тоже лет на пять постарше вас.
Саньяси покраснел. Я никак не ожидал от Раджлакшми такой прыткости и с удивлением посмотрел на нее. Передо мной сидела уже не она, а Пьяри, та лукавая, жизнерадостная, увлекающаяся женщина, которая когда-то не пускала меня на кладбище и заставила уехать из компании раджи. Этот юноша нашел ключ к ее сердцу, растопил его сдержанность, вызвал к себе острую жалость и сочувствие, и теперь она решила во что бы то ни стало вернуть его домой.
— Видите ли,— заговорил саньяси, несколько оправившись от смущения,— я не против того, чтобы называть его «старшим братом», но у нас, саньяси, это не принято.
— Почему? — не унималась Раджлакшми.— Ведь не величаете вы жену брата тетушкой? Как же ты еще можешь называть меня?
Сконфузившись, юноша совсем растерялся.
— Ну хорошо,— согласился он.— Мне еще несколько часов придется пробыть с вами, и, если потребуется обратиться к вам, я так и скажу.
— А ты попробуй сейчас,— посоветовала Раджлакшми.
— Я это сделаю тогда, когда появится необходимость,— улыбнулся саньяси,— а употреблять такое обращение всуе незачем.
— Ну ладно,— сказала она, подкладывая ему сладкого.— Значит, в отношении меня мы договорились, а как быть с тобой? Давай мы вот что сделаем. Его,— она указала на меня,— я когда-то называла «святой муж», тебе же это обращение не подходит, а то у нас все может перепутаться. Поэтому я стану звать тебя «святым деверем», согласен?
Юноша не стал возражать и с глубочайшей серьезностью кивнул головой:
— Это подойдет.
Если в вопросах этики мой названый брат был достаточно щепетилен, то в отношении еды он не церемонился и каждому блюду, которым потчевала его Раджлакшми, отдавал должное. А та заботливо ухаживала за ним, подкладывая одно кушанье за другим. Саньяси же охотно поглощал яства. Я забеспокоился, понимая, что передо мной сидел завзятый гурман, пагубная страсть которого чревата самыми нежелательными последствиями. К тому же трудно сохранять спокойствие, когда видишь, как человек за один присест пытается наверстать все упущенное. Поэтому, когда Раджлакшми снова принялась добавлять ему сладостей, у меня вырвался непроизвольный вздох, такой тяжелый, что оба они, и Раджлакшми, и ее новый родственник, испуганно вздрогнули. Раджлакшми повернулась ко мне и озабоченно заметила:
— Ты еще нездоров. Иди отдыхай, зачем тебе сидеть с нами?
Саньяси посмотрел на меня, на нее, перевел взгляд на горшок и смутился.
— Действительно, есть из-за чего сокрушаться,— сказал он.— Оказывается, я все съел.
— Нет, нет, у нас еще много всякой снеди,— живо
возразила Раджлакшми, метнув на меня гневный взгляд. Но в это время подошел Ротон.
— Ма, рисовых хлопьев здесь можно достать сколько угодно,— сказал он ей.— А вот ни молока, ни варенца нет.
Саньяси окончательно сконфузился.
— Я бессовестно злоупотребил вашим гостеприимством,— покаянно пробормотал он, намереваясь встать, но разволновавшаяся Раджлакшми удержала его:
— Святой деверь, ты убъешъ меня, если встанешь. Клянусь тебе, тогда я всю оставшуюся еду выброшу.
Юноша, казалось, оторопел от такой непосредственности и горячности, не понимая, как могла эта необыкновенная женщина за какой-нибудь час так расположиться к незнакомому человеку. Он не знал Пьяри!
— Я саньяси,— улыбнулся он,—и могу съесть много. Но ведь и вам тоже нужно поесть. Угощая других, сами не насытитесь.
Раджлакшми отбросила шутливый тон и уже серьезно сказала:
— Стыдно, брат, такое говорить женщине. Поверь, я не ем ничего из того, чем угощаю тебя. Не люблю. Мне достаточно горсти риса и чашки воды. А слугам хватит. Но если ты, мой деверь, останешься голодным, я, право же, ничего не стану есть. Не веришь — спроси у него,— кивнула она на меня.
Пришла моя очередь вмешаться в разговор.
— Могу под присягой подтвердить, что она говорит истинную правду,— сказал я.— Ты, брат, лучше не спорь с ней, можешь смело опоражнивать этот горшок. Так что продолжай священнодействовать. Она все равно не воспользуется его содержимым. Если еда побывала в поезде, эта женщина скорее умрет с голоду, чем дотронется до нее. Уж ты мне поверь, я-то знаю.
— Но ведь не всей пищи кто-то касался в поезде? — удивился саньяси.
— Ну, брат, ты, видно, сразу хочешь дознаться до сути и в один присест все решить—я до сих пор так и не уразумел всех этих тонкостей. Заканчивай лучше поскорее свою трапезу, а то скоро солнце сядет и в темноте ты, чего доброго, в рот себе не попадешь. Вот еще побудешь с нами, попытайся разрешить эту головоломку с помощью шастр. А пока предоставь событиям идти своим ходом.
— Значит, она весь день ничего не ела? —поразился саньяси.
— Абсолютно! Да и вчера съела самую малость: несколько кореньев да пару бананов — вот и все.
Ротон, стоявший позади нас, покачал головой и, видимо, собирался что-то добавить, но под предостерега-
ющим взглядом хозяйки не решился вмешаться в разговор.
— Как же можно так жить! — недоумевающе воскликнул саньяси.
Раджлакшми только улыбнулась в ответ.
— Это для всех загадка,-—признался я.— Могу только сказать, исходя из собственных наблюдений, что она может еще дня два так продержаться.
— А ты когда-нибудь следил за мной?—возмутилась Раджлакшми.— Зачем же так говорить?
Я промолчал, саньяси тоже прекратил расспросы и все свое внимание сосредоточил на еде, торопясь поскорее покончить с ней. Поев, он поднялся.
Потом поели Ротон и два других наших спутника, а как и чем насытилась Раджлакшми, знала она сама. Уже наступил вечер, когда мы тронулись в путь. Месяц еще не взошел, хотя темно не было. Моя повозка, как самая крепкая, двигалась первой, следом ехала Раджлакшми, а замыкали наш поезд телеги с вещами. Саньяси шагал рядом. Я окликнул его:
— Брат, тебе еще немало предстоит пройти, может быть, сядешь пока ко мне?
— Зачем спешить? — ответил саньяси.— Устану — попрошусь. А пока пойду пешком.
Раджлакшми высунулась из своего экипажа.
— Деверь, если так, то будь моим телохранителем, кстати, мы и побеседуем.
Саньяси подошел к ней. Слышать весь их разговор я не мог, мешали скрип колес, топот буйволиных копыт и окрики возниц, но значительную его часть я все-таки разобрал:
— По твоему говору видно, что ты нездешний,— донесся голос Раджлакшми.— Похоже, ты с моей родины. Скажи правду, брат: куда ты теперь направляешься?
— Б Голапур,— ответил саньяси.
— Это далеко от Гонгамати?
— Не знаю, где находится ваша Гонгамати, так же, как и мой Голапур. Но слышал, они неподалеку друг от друга.
— Как же ты сможешь ночью узнать свою деревню и найти нужных людей?
Саньяси негромко засмеялся.
— Узнать ее мне будет нетрудно по приметам: возле дороги должен находиться высохший пруд, его надо обойти с юга, потом пройти мили две — и я буду на месте. А что касается нужных людей, то разыскивать их не придется: я никого там не знаю. Ну а место поспать под деревом всегда найдется.
— В такую холодную ночь под деревом? Но ведь тебе даже прикрыться как следует нечем. Только и есть что это одеяльце! — Раджлакшми так разволновалась, что меня это даже задело.— Нет, деверь, как хочешь, но я этого не допущу.
Саньяси некоторое время молчал, потом тихо заметил:
— Сестра, у нас нет ни семьи, ни дома. Мы всегда живем под открытым небом.
— Только не тогда, когда рядом сестра,— возразила Раджлакшми.— Сегодня ты поедешь с нами, а завтра я отпущу тебя в твою деревню.
Саньяси не ответил. Раджлакшми окликнула Ротона и приказала не трогать вещей без ее распоряжения, наложив, таким образом, арест на сундучок саньяси.
— Раз так, то тебе, брат, незачем страдать от холода и тащиться пешком,— крикнул я ему.— Иди ко мне.
Он заколебался:
— Может быть, немного погодя... Мне еще нужно поговорить с сестрой.
«Все ясно!» — подумал я. Я понимал, что в душе он боролся против той власти, которую уже приобретала над ним его новая знакомая, и не мог ей противостоять. Мне захотелось предупредить его о грозящей ему опасности, посоветовать бежать, чтобы не оказаться в моем положении... Но я ничего не сказал.
Разговор между Раджлакшми и моим названым братом возобновился. Несколько раз я начинал дремать и терял нить разговора из-за скрипа колес, но дополнял воображением то, что не слышал, и, в общем, время проводил недурно.
— Что у тебя в ящике, Анондо? — услышал я в полусне голос Раджлакшми.
— Книги и лекарства,— донесся ответ.
— Разве ты доктор?
— Я саньяси, сестра. Вы не слышали, что там холера?
— Неужели? — удивилась Раджлакшми.— Мой управляющий ничего не писал об этом. Значит, ты будешь бороться с холерой?
— К сожалению, это не в нашей власти, сестра. Саньяси стараются только помочь больным, и все. Но и это тоже воля всевышнего.
— Да, но для того, чтобы лечить, не обязательно быть саньяси. Скажи, Анондо, ты только поэтому и стал им?
— Не знаю, сестра. Но служить людям наш долг.
— Наш? — в голосе Раджлакшми послышалось удивление.— Значит, ты не один, вас целая группа?
Тот не ответил. Она снова заговорила:
— Кто внушил тебе, что для того, чтобы служить людям, нужно уйти в саньяси? Ведь на самом деле это совсем не так!
— Сестра,— сказал саньяси,— я пока еще самый обыкновенный саньяси, не совершил ничего особенного, так что меня и по имени-то называть не следует. Все, что я сделал,— это отказался от личных забот, чтобы думать и беспокоиться о других.
Раджлакшми безмолвствовала, и он продолжал:
— Я сразу понял, что вы хотите вернуть меня домой. Это, наверное, говорит в вас сестринская доброта. Но если бы вы только знали, как бедны, слабы и беспомощны те, ради кого мы оставили наши семьи, если бы вы видели, как их много! Тогда вы даже в мыслях не стали бы нас отговаривать от нашего решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77