Было уже за полночь, когда сестра открыла глаза и пришла в себя. Выслушав рассказ о происшедшем, она с трудом поднялась, подошла к Шах-джи и развязала его.
— Иди в дом и ложись.
Как только он скрылся в хижине, она подозвала к себе Индро, положила его правую руку себе на голову и сказала:
— Индро, поклянись мне вот так, держа руку на моей голове, что никогда больше не придешь сюда и не станешь никого расспрашивать о нас, что бы с нами ни случилось.
Индро вначале оторопел, а потом взорвался:
— Ну конечно! Тебя возмущает, как я посмел связать его, а то, что он собирался убить меня, для тебя пустяки! Ну и неблагодарные же вы оба! Пошли, Шриканто! Хватит!
Мне показалось странным, что она ни словом не остановила его, хотя потом я понял причину ее молчания. Я незаметно положил деньги на веранде около столба и последовал за Индро. За калиткой он обернулся и прокричал в темноту:
— Ха-ха! Смотрите, какое благочестие! Индуска живет с мусульманином! Провалитесь вы оба в преисподнюю, я и не подумаю искать вас! Ничего мне от вас больше не надо, грязные недоноски!
И он почти бегом бросился прочь.
Когда мы уселись в лодку, Индро принялся быстро грести. Время от времени он вытирал глаза. Я знал — он плачет, но ни о чем его не расспрашивал.
Снова мы проплыли мимо кладбища, но теперь оно меня почему-то не пугало. Я настолько был полон пережитым, что даже не тревожился о том, какое наказание ожидает меня по возвращении домой.
Почти на рассвете наша лодка причалила к пристани, Индро высадил меня на берег.
— Ступай! Какой ты невезучий! Стоит взять тебя с собой, так обязательно что-нибудь случится. Больше никогда не буду с тобой связываться. Иди!
Он столкнул лодку с отмели и скоро исчез за поворотом реки. Удивленный и обиженный, я остался один.
ГЛАВА VI
Я не мог сдержать слез, когда Индро глухой, темной ночью вдруг бросил меня одного на берегу Ганги.
Излишне говорить, каким несправедливым счел я его тогда. Значит, он ни во что не ставил мою любовь к нему, не оценил того, что, не побоявшись жестокого наказания, грозившего мне дома, я все-таки отправился с ним! Более того, он обозвал меня невезучим и бестолковым! И даже прогнал прочь!
Б течение долгого времени потом мы избегали друг друга. Если мне случалось встретить его на улице, я отворачивался и проходил мимо, делая вид, будто не замечаю его. Такая выдержка давалась мне нелегко, целыми днями я не находил себе места. Я признавал его превосходство во всем: он — капитан футбольной и крокетной команд, чемпион по гимнастике, всегда вызывающий восхищение у ребят, окруженный поклонниками и почитателями, я чувствовал все свое ничтожество по сравнению с ним, и все-таки горькая обида не оставляла меня. Мне было непонятно, отчего он вдруг бросил меня, назвав другом, едва мы познакомились. Но раз он так поступил, я не хотел навязываться. Я молча слушал своих друзей, с восторгом рассказывавших о его подвигах, и никогда ни словом не обмолвился о нашем знакомстве или хотя бы о том, что и мне кое-что известно о нем. Уже в том возрасте я как-то бессознательно сумел постичь сущность дружбы с человеком незаурядным. Видимо, судьбой мне было уготовано дружить со многими необыкновенными людьми и всевышний великодушно наделил меня пониманием одной простой истины: никогда не поступаться в дружбе своим достоинством, в противном случае друг незаметно становится хозяином, а добровольные дружеские узы превращаются в кандалы раба. Я так хорошо усвоил эту мудрость, что навсегда был избавлен от унижений.
Прошло месяца четыре. Мы по-прежнему избегали друг друга, хотя одному из нас это доставляло мучительные страдания.
Однажды по случаю какого-то праздника в доме Даттов готовили сцену из любительского спектакля. Намечалась постановка «Убийства Мегхнада». Я уже много раз бывал на представлениях джатры, ко видеть настоящий театр мне доводилось не часто.
Целый день я не знал покоя, даже о еде забыл. К вечеру мне представился случай помочь в устройстве сцены, и я был наверху блаженства. Мне поистине везло! Актер, игравший роль Рамы, дал мне подержать веревку! Теперь я имел все основания надеяться, что вечером, когда всех ребят, подглядывающих в дырки занавеса за кулисы, будут отгонять палкой, я по милости Рамы избегну их участи. Как знать, может быть, актер даже проведет меня за сцену. Увы! Мои старания и труд не получили никакой награды.
Час за часом простаивал я у входа за кулисы. Рама несколько раз проходил мимо, но даже не узнавал меня, ни разу не поинтересовался, почему я там стою. «Неблагодарный Рама! — думал я.— Неужели ему больше не понадобится, чтобы кто-то держал веревку?»
В десять часов вечера прозвенел первый звонок. Печальный и разочарованный, я прошел поближе к сцене и сел на свое место. Но скоро я забыл все огорчения. Какой это был спектакль! Впоследствии мне довелось часто посещать театр, но ничего подобного я никогда больше не видел. Сам Мегхнад являл собой потрясающее зрелище: ростом в пять футов и почти три фута в обхват. Все говорили—быть ему в новом рождении буйволом. С тех пор прошло немало времени и многое я забыл, но одно помню хорошо —Мегхнад произвел на всех поистине ошеломляющее впечатление. Никто потом не мог затмить его, даже знаменитый Харан Полшай в роли Бхимы, когда, украшенный ветвями морунгового дерева, он устрашал зрителей скрежетом зубов.
Занавес поднялся. Я ожидал появления моего знакомого в роли Лакшмана, который станет показывать чудеса храбрости и геройства, но в это время на сцену буквально выпрыгнул Мегхнад. Сцена заходила ходуном от его прыжка, несколько осветительных ламп опрокинулись и погасли, а у него самого с треском разорвался и упал на пол парчовый пояс. Какой невообразимый шум тут поднялся! Некоторые из зрителей в ужасе закричали, чтобы он сел, другие потребовали немедленно опустить занавес. Но крики не смутили бесстрашного Мегхнада, Отбросив в сторону лук, он подхватил левой рукой штаны и вступил в бой, вооруженный лишь стрелой.
Это был настоящий герой! А какое мужество он продемонстрировал! Безусловно, многим из вас довелось видеть различные битвы, но кому приходилось наблюдать такое сражение, когда у воина нет лука, одна рука находится в небоеспособном состоянии, а вооружен он только стрелой? И все-таки он в конце концов одержал победу! Его противник вынужден был ретироваться и позорно бежать.
Я ликовал, мысленно осыпая Мегхнада бесчисленными похвалами. Вдруг кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Сзади меня стоял Индро.
— Шрикаето, пойдем со мной,— зашептал он,— тебя зовет сестра.
Я вздрогнул, как от удара током.
— Где она?
— Выйдем отсюда, я расскажу.
Когда же мы вышли, он сказал только: «Иди за мной» — и пошел по дороге.
Подойдя к Ганге, я увидел привязанную к берегу лодку. Мы забрались в нее, и Индро отчалил.
Миновав уже знакомый мне лес, мы причалили, поднялись на берег и скоро оказались возле хижины Шах-джи. Было около полуночи. Мы вошли во двор и увидели сестру, освещенную неярким светом керосиновой лампы. Она сидела на земле возле неподвижного тела Шах-джи, положив его голову себе на колени. Рядом валялась огромная кобра.
Тихим голосом сестра рассказала нам о том, что произошло. Днем Шах-джи ходил к кому-то в город истреблять змей. На вырученные деньги он раздобыл вина и напился пьяным. Домой вернулся только к вечеру и, как она его ни отговаривала, решил поиграть со змеей. Позабавившись, он схватил кобру за хвост, намереваясь посадить ее обратно в корзину, но вдруг, одурманенный вином, наклонился, вздумав поцеловать ее. Змея тоже стала ласкаться к нему и запечатлела на его шее свой страшный поцелуй.
Сестра вытерла заплаканные глаза и посмотрела на меня.
— Знаешь, Шриканто, он понимал, что жить ему осталось недолго. «Что же, умирать—так вместе»,—
крикнул он и, бросив змею на землю» стал топтать ей голову, а потом схватил и хотел разорвать. Вон как вытянул. Так и окончилась их игра.
Она осторожно приподняла покрывало с лица Шах-джи и с нежностью поцеловала его посиневшие губы.
— Ну да ладно. Что поделаешь, Индронатх. Я ни в чем не виню бога.
Искренняя боль, горькая обида и в то же время какая-то мольба прозвучали в ее голосе. Но почему обида?—не мог не удивиться я. И о ком эта мольба?
Некоторое время она сидела неподвижно, а потом снова заговорила:
— Вы еще дети, но, кроме вас, у меня никого нет. Поэтому прошу вас — помогите мне. Там есть одно красивое место.— Она указала куда-то к югу от хижины.— Я давно его приметила и думала, хорошо бы лежать там, когда умру. Утром мы его там похороним. Много горя пришлось ему вытерпеть в этой жизни, пусть хоть теперь обретет покой.
— Ты хочешь похоронить Шах-джи? — недоверчиво спросил Индро.
— А как же? Он ведь мусульманин.
— Ты тоже мусульманка?
— Конечно.
Индро смутился, видимо, не ожидая такого ответа. Он действительно очень любил сестру и в душе продолжал надеяться, что она индуска. А я все равно не поверил ей. Я почему-то никак не мог допустить, чтобы она не была дочерью индуса.
На рассвете Индро выкопал могилу, и мы втроем опустили в нее тело Шах-джи. Этот уголок природа, казалось, специально предназначила для вечного упокоения. Он находился высоко над Гангой, на утесе, который несколько вдавался в ее усыпанный галькой берег. Сверху его укрывали дикие лианы. Трудно было найти подходящее место для того, чтобы надежно спрятать самое дорогое.
У нас было тяжело на сердце, когда мы втроем сидели друг подле друга рядом с четвертым, который спал вечным сном глубоко под землей. Солнце еще не взошло. Снизу доносился плеск реки, в вышине пели зорю лесные птицы. А того, кто жил еще вчера, сегодня уже не было. Кто бы мог предположить вчера утром, что мы так проведем нынешнюю ночь и что последние минуты жизни одного из нас так близки!
Вдруг сестра упала на могилу и зарыдала.
— Мать Ганга! — кричала она.— Дай и мне место у своих ног. Мне больше некуда идти!
Лишь два дня спустя я понял, какая горькая правда заключалась в ее словах.
Индро глянул на меня, вскочил на ноги и подошел к лежавшей на земле девушке. Опустившись рядом с ней на колени, он приподнял ее голову и с таким же отчаянием в голосе, как у нее, проговорил:
— Сестра, пойдем со мной. Моя мать не оставит тебя, примет в свой дом. У нее доброе сердце, сама увидишь. Пойдем. Я ведь знаю, ты индуска. Ты не можешь быть мусульманкой.
Девушка не отвечала. Она оставалась неподвижной, словно лишилась чувств. Наконец она поднялась, и мы отправились к Ганге совершить омовение. Там она сорвала с руки железный браслет замужней женщины, бросила его в воду, сняла ожерелье, замазала грязью синд ур на проборе и, когда встало солнце, уже в обличье вдовы вернулась в свой дом.
Только теперь, впервые за время нашего знакомства, она открыто призналась в том, что Шах-джи был ее мужем. Это никак не могло уложиться в голове Индро.
— Но, сестра, ведь ты дочь индуса? — настаивал он.
— Да, дочь брахмана. Шах-джи тоже был брахманом. Индро был поражен.
— Почему же он бросил касту?
— Я толком не знаю. Знаю только, что и я ее потеряла. Ведь у мужа и жены одна каста, одна вера. Сама бы я никогда не пошла на такой грех — уйти из касты...
— Я всегда подозревал это,— глухо проговорил Индро,—и не понимал, как могла ты оказаться с ним, что тебя толкнуло на это. Но теперь я ничего не хочу слушать. Ты пойдешь со мной, к нам.
Сестра некоторое время размышляла о чем-то. Потом подняла голову и медленно проговорила:
— Нет, Индронатх, сегодня я никуда не пойду.
— Почему?
— Я знаю, он оставил после себя некоторые долги. Я никуда не уйду, пока не выплачу их.
— Долги в винную лавку и продавцу гашиша! — вспылил Индро.— Какое тебе дело до них? Кто посмеет потребовать от тебя эти деньги? Нет, пошли со мной, и я посмотрю, кто решится тебя остановить!
Она не могла не улыбнуться на его горячность.
— Глупый, меня остановит моя совесть, ведь долги мужа — мои долги. Как же ты помешаешь такому кредитору, брат? Нет, это не в твоих силах. Идите вы домой, а я попытаюсь продать то, что у меня осталось, и рассчитаться с долгами. Приходите завтра или послезавтра.
Я все это время молчал, но теперь вмешался в разговор:
— Сестра, у меня есть еще около пяти рупий* Я принесу их тебе?
Она быстро встала, привлекла меня к себе, как маленького ребенка, и коснулась губами моего лба.
— Нет, брат мой, не надо. Я и так на всю жизнь запомню твою доброту и те пять рупий, которые ты мне уже дал. Молю небо, чтобы ты всегда оставался таким же отзывчивым и добрым к несчастным...
Слезы закапали у нее из глаз.
Часов около девяти мы собрались уходить. Сестра проводила нас до дороги.
— Индронатх,— сказала она,— я благословила Шри-канто, благословить тебя у меня не хватает смелости. Но пусть бог пребудет с тобой, и да сохранит он тебя.
Как она поняла Индро! Индро низко склонился перед ней и, как она ни возражала, взял прах от ее ног и возложил себе на голову.
— Сестра,— чуть не плача, проговорил он,— сердце мое не позволяет оставлять тебя одну в этих джунглях. Мне почему-то кажется, что мы больше не увидимся.
Она молча отвернулась, низко опустила голову и, вытирая глаза, направилась той же лесной тропинкой, по которой мы только что шли, обратно к своей опустевшей печальной хижине. Мы долго стояли и смотрели ей вслед, но она ни разу не обернулась.
Три дня спустя, выйдя из школы, я неожиданно встретился за воротами с Индро. Он был босиком, ноги до колен покрыты пылью, лицо осунулось. Сын состоятельного человека, любитель пофрантить, он никогда раньше не появлялся в таком жалком виде. Знаком он отозвал меня в сторону.
— Сестры больше нет. Ушла куда-то.— Он не смотрел на меня.— Где только я не искал ее вчера. Она оставила тебе письмо. Вот, возьми.
Он сунул мне в руки сложенный вдвое желтый листок и быстро зашагал прочь. Наверное, ему было так тяжело и тоскливо, что не хотелось не только разговаривать с людьми, но даже находиться возле них.
Я тут же сел на землю и развернул листок. Теперь, спустя столько лет, я, конечно, кое-что забыл из этого письма, но многое помню до сих пор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77