Автор этих строк также принимал участие в работе этой группы. К началу августа был подготовлен предварительный вариант новой модели, предусматривающий оптимальное сочетание интересов республик и общесоюзного Центра. Обсуждение этого проекта должно было состояться в Таллинне с участием представителей Москвы. Однако оно было заблокировано Народным фронтом Эстонии при поддержке обновленного политического руководства ЦК КП Эстонии. Сепаратистам не нужно было никакого совершенствования управления в СССР. Они вышли на новый рубеж в своей политике - выход из СССР. Не реформирование, а слом союзного государства был главной целью сепаратистов и тех, кто их поддерживал в Москве. Центр безнадежно опоздал с решением одной из ключевых проблем перестройки. А тем временем сепаратистское движение из Эстонии перекинулось и в другие республики, набирая обороты, сопровождаясь антирусской кампанией. В этом движении слились разные по своему содержанию и составу политические силы. И те, кто справедливо требовал децентрализации, не ставя под сомнение необходимость существования СССР, и ярые националисты, и пострадавшие от репрессий, и лишившиеся собственности, и те, кто во время войны служил в фашистской армии, и сторонники реставрации капитализма, и антикоммунисты. Словом, все, кто был недоволен существующими в стране порядками, кто ненавидел социализм, объединились в походе за государственную независимость республик. Естественно, они незамедлительно получили широчайшую поддержку на Западе. Пестрый состав лиц, участвующих в народных фронтах, объясняется тем, что на первом этапе это движение как бы не выступало против перестройки, против политики М.Горбачева, против социализма и за развал СССР. Наоборот, оно стремилось вписаться в перестроечный процесс. Это была маскировка, и она очень многих ввела в заблуждение. К числу таких отвлекающих акций принадлежала и идея о республиканском хозрасчете. В ее основе был скрытый, завуалированный сепаратизм. Идея республиканского хозрасчета, естественно, была немедленно подхвачена Межрегиональной демократической группой (координатор сепаратистского движения?) и даже нашла свое законодательное оформление в Верховном Совете СССР.
М.Горбачев не разглядел или не пожелал увидеть в идее республиканского хозрасчета мину замедленного действия, заложенную под фундамент СССР. Однако «реформаторы», имевшие в ту пору огромное влияние в верхах (тот же А.Яковлев), прекрасно понимали суть этой акции, как и предназначение народных фронтов, и делали все возможное, чтобы использовать разрушительный потенциал акций. И трижды прав Н.Верт, когда писал: «В начале 1990 г., после того, как Литва провозгласила свою независимость, а переговоры о Нагорном Карабахе зашли в тупик, стало очевидным, что центральная власть не в состоянии использовать экономические связи в процессе радикального пересмотра федеративных отношений, что было единственным способом предупередить - или хотя бы приостановить - распад Советского Союза».
Итак, запоздалые усилия Н.Рыжкова по выработке оптимального сочетания централизованного и децентрализованного начал в управлении страной были «реформаторами» успешно заблокированы, а само правительство Н.Рыжкова вскоре было отправлено в отставку. Новый премьер В.Павлов был не в состоянии изменить ситуацию, да и Россия, возглавляемая Б.Ельциным, не пошла бы на реформирование управления Советским Союзом, что было подтверждено провалом нового Союзного договора, подготовленного М.Горбачевым.
Первой грубой ошибкой в стратегии перестройки, допущенной М.Горбачевым и приведшей к развалу СССР, следует считать то, что он не сумел разглядеть опасности сепаратизма и ничего не предпринял вплоть до 1991 года для переустройства отношений Центра с союзными республиками (да и вариант Союзного договора, утверждение которого было сорвано августовским путчем, не был безупречным).
Во втором томе обширного труда под названием «Россия. ХХ век. Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал» в статье А. Сахарова «О причинах саморазрушения СССР» в качестве главной называется воинствующий национализм. А.Сахаров справедливо отмечает, что к Октябрьской революции народы Российской империи пришли с невостребованными этническими претензиями. Поясняя свою мысль, он пишет: «Большинство народов Российской империи, как и великороссы, не прошли через горнило подлинного экономического и социально-политического подъема, соответствовавшего цивилизационному уровню развития передовых стран Запада, не овладели соответствовавшими эпохе правовыми институтами, не сформировали высокой массовой бытовой культуры, оставались в диапазоне от родо-племенных до позднефеодальных или раннебуржуазных общественных отношений. С этим незавидным багажом народы России вступили в ХХ век и тут же вошли в бушующее море революционных преобразований…». Затем в СССР процессы индустриализации, аграрных преобразований, урбанизации, развития культуры, как верно пишет А.Сахаров, «…двигали вперед национальное самосознание, помогали накапливать исторически закономерный экономический и духовный потенциал для национального самоутверждения. К этому надо добавить декларируемую свободу наций». И вот закономерный итог этих объективных процессов: «Как только тоталитарные обручи стали разжиматься, это неутолимое национальное чувство начало рваться наружу. А в многонациональной стране это не могло не вызвать этнические конфликты». К сожалению, А.Сахаров видит только одну, правда, очень важную сторону проблемы, однако у нее имеется, по крайней мере, еще две существенных грани. Первая - это нарушение принципа добровольности при строительстве социалистического многонационального государства. Вторая - отсутствие оптимального разграничения функций управления между центром, республиками и областями. По моему убеждению, сложнейшая проблема создания устойчивого интеграционного многонационального образования вполне разрешима при обязательном соблюдении названных принципов в условиях широкой демократии. Теоретически такую возможность предвидел еще Ф.Энгельс, об этом писал в своей работе «Государство и революция» и В.Ленин: «Централизм для Энгельса нисколько не исключает такого широкого местного самоуправления, которое при добровольном отстаивании «коммунами» и областями единства государства, устраняет всякий бюрократизм и всякое «командование» сверху безусловно». Кстати, весьма поучителен и весьма убедителен полувековой опыт Европейского Союза, который подтверждает необходимость соблюдения принципов добровольности, оптимальности (субсидиарности) и демократичности. Однако ни М.Горбачев, ни его ближайшее окружение, вероятнее всего, в силу своей бюрократической ограниченности, а может быть, и элементарной невежественности не видели существа данной проблемы.
Вместе с тем следует видеть еще один аспект сепаратизма, который отмечает Б.Кагарлицкий. По его мнению, «…в условиях этнического федерализма возникало и противоречие между все более космополитическим «советским народом» и национальными квазигосударствами…» Постепенно сформировался бюрократический аппарат на этнической основе и «в итоге возникла ситуация, когда государственный аппарат формально еще единого государства оказался гораздо меньше заинтересован в сохранениии Союза, нежели большинство населения. Не массовые национальные движения развалили СССР, а бюрократический сепаратизм, причем не узбекские, украинские или грузинские, а именно русские бюрократы со своими узкокорыстными местническими интересами сыграли в этм деле роковую роль.»
Второй грубейшей ошибкой М.Горбачева в области политики явилось то, что он не сумел понять сущности процессов, происходивших в обществе и партии, в частности, то, что наряду с «консерваторами» и «реформаторами-демократами» имелась и третья сила - люди, которые готовы были активно участвовать в развитии и совершенствовании дела социализма в стране. Вместо того, чтобы эту мощную силу консолидировать и возглавить, М.Горбачев воспринимая ее как силу, враждебную ему лично и перестройке. Подтверждением этого можно считать свидетельства двух диаметрально противоположных по своим убеждениям политиков - А.Яковлева и Е.Примакова.
А.Яковлев, анализируя происходившее на XXVIII съезде КПСС, писал: «Речь идет о проблеме здорового, центристского консерватизма, который мог стать реальным политическим стержнем съезда. Он оказался затоптанным ногами двух основных игроков разыгравшейся драмы: партийными ортодоксами и радикальными демократами <…> Консерватизм, идущий от осторожности, отрицающий суетность, не приемлющий радикализма и размашистости в оценках, торопливости в действиях. Представители подобного консерватизма не были против реформ, но выступали в поддержку принципа: «семь раз подумай, а потом решай». Они были эволюционистами-«рационалистами».
Е.Примаков: «Естественно, с расстояния прожитых лет легче видеть и недостатки и ошибки, абстрагируясь и от инерции мышления всех (хотя бы на первых порах) лидеров государства в этот реформаторский период, и от реального соотношения сил в стране, выбирающей новый путь развития. Но факт остается фактом: первое противоречие, которое не было преодолено, что и обусловило неудачи перестроечного процесса, заключалось в том, что экономическое реформирование и демократизация общества не могли быть осуществлены при сохранении главенствующей роли мало измененного ЦК КПСС и партии в целом.
Половинчатость принимаемых решений привела к фактическому расколу в партии, который, однако, опасались закрепить организационно.
С одной стороны, партийные руководители, особенно на местах, самым активным образом сопротивлялись тому, чтобы их значение было принижено. Это принимало форму выступлений на общесоюзных форумах с резкой критикой «антисоциалистической» сущности перестройки. В большинстве случаев за такой критикой скрывались личные мотивы или чисто догматическое представление о социализме, но у части выступавших проявлялось искренне несогласие с тем, что линия перестройки оказалась отнюдь не выверенной, особенно в хозяйственно-экономическом плане, не была развернута столь необходимая борьба с преступностью, поднявшей голову, против сепаратистских элементов, раскачивающих страну.
Я слышал много таких выступлений и на пленумах ЦК, и на заседаниях съездов народных депутатов, и в Верховном Совете СССР. Горбачев и целый ряд лиц из его окружения воспринимали их болезненно. Я принадлежал к тем, кто считал, что нужно взять на вооружение рациональное зерно из некоторых таких выступлений, но только в том случае, если ясно, что их авторы - за радикальные изменения в нашей общественной и экономической жизни. Вместе с тем если в них звучали идеи возврата к прошлому, то это еще раз ставило во весь рост вопрос о демократизации партии, органично связанный с ее ролью в обществе и государстве. Лишь процесс демократизации позволил бы изолировать деструктивные, догматические элементы и идеи в партии. В противном случае мог встать вопрос об организационном ее расколе. К здоровой части, несомненно, могли бы отойти те, кто, не принимая тоталитарную систему, в то же время критиковал Горбачева и его окружение за серьезные ошибки в экономическом и государственном строительстве.
С другой стороны, можно было бы рассчитывать на то, что к здоровой части партии отойдет и уже отколовшаяся от нее и набирающая вес прослойка, состоящая главным образом из представителей интеллигенции, которая начинала сильно критиковать Горбачева за нерешительность в реформах, в демократизации страны. Именно отколовшаяся от партии, а не те, кто накачивал мускулы, изначально находясь вне ее. Так Горбачев оказался между «молотом и наковальней». Примкнуть к одной из этих сил он не мог - это было совершенно ясно. Оставалось решительно менять свое отношение к обеим, на что он не пошел».
Как следует из высказываний двух политиков, активно сотрудничавших с М.Горбачевым и хорошо знавших его, сторонники совершенствования социализма как в партии, так и вне ее, им не были востребованы, несмотря на то, как показывали социологические опросы, большинство населения поддерживало ленинскую концепцию социализма.
Обобщая , можно, видимо, вслед за Р. Медведевым говорить об определенной закономерности в любом политическом движении, в частности, в коммунистическом: всегда возникают и борются между собой три течения (левое, правое и синтетическое, или центристское, которое впитывает в себя страстность левых и разумную умеренность правых).
Близорукая и нерешительная политика М.Горбачева оказалась губительной и для него лично, и для страны в целом. Она, вероятнее всего, была продиктована страхом, что он может быть смещен со своего поста Генерального секретаря. М.Горбачев, как опытный аппаратчик, подыгрывал и тем, и другим, обманывая всех. Он сам, как свидетельствует А.Черняев, недвусмысленно высказался однажды, что он делал все, чтобы не допустить «дворцового переворота», как это в свое время произошло с группой Молотова - Маленкова, а затем с Н.Хрущевым.
На XXVIII съезде партии М.Горбачев окончательно отошел от коммунистической идеологии и перешел на позиции социал-демократии. Как писала «Независимая газета», «Горбачев победил марксизм-ленинизм».
Третья ошибка М.Горбачева состояла в том, что он умудрился в силу своей некомпетентности (а, возможно, и преднамеренно) развалить систему управления обществом. Это касалось не только органов государственного управления, но и партийного аппарата, такого важного инструмента власти, как СМИ. Уже не работали указы президента, постановления Совета Министров СССР, распоряжения Совета безопасности, Политбюро и Секретариата ЦК КПСС. На заседании Политбюро, состоявшемся 3 июля 1991 года, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120