Стоял и ждал, кто подбежит ко мне. Ко
му первому придется сообщить о тяжелой утрате? В чьих глазах увижу отраж
ение своей душевной боли?
Вот кто-то показался невдалеке. Но он не бежал. Он шел медленно, так, словно
к ногам у него были привязаны свинцовые гири.
Это был техник Федора Васильевича Атрашкевича. Видно, сердце подсказало
ему, что случилось неладное, непоправимое.
Я хорошо понимал его состояние в эту минуту. Я сам был авиатехником и сотн
и раз снаряжал в воздух самолет своего командира и товарища, который во в
сем доверял моим глазам, рукам и знаниям.
Какие это замечательные люди Ч техники! Они оставляют аэродром последн
ими, а приходят сюда всегда первыми, еще до рассвета. Загрубевшими и черны
ми от масла и бензина руками они так осторожно и нежно притрагиваются к м
отору самолета, как это делает, может быть, только хирург, когда прикасает
ся к сердцу человека.
Всегда Ч и в мирное время и в дни войны Ч труд техников исключительно от
ветствен. А теперь, когда мы так много летаем и каждый раз возвращаемся с п
робоинами и повреждениями, у них особенно много забот и переживаний. Душ
ой и мыслями они постоянно находятся с нами в бою.
Проводив летчика на задание, техник до самого его возвращения не находит
себе покоя. Зорче всех он всматривается в небо, больше всех прислушивает
ся, не гудит ли мотор его родной машины. Вот почему и мы, летчики, все свои ра
дости и огорчения делим пополам со своими верными боевыми друзьями.
Остановившись возле моей машины, техник сдавленным
голосом спросил:
Ч Что с ним, товарищ старший лейтенант?
Ч Нет его, Ч отвечаю, Ч сбила зенитка. Техник медленно опускает голову.

Он всего себя отдавал работе, ночей недосыпал, чтобы машина никогда и ни в
чем не подвела летчика.
Ч Отомстите им за Атрашкевича! Отомстите! Ч только и мог сказать он и, не
поднимая головы, устало побрел к опустевшей самолетной стоянке.
Я знал, что ему, так же как и мне, не позволяла плакать только мужская гордо
сть. Но если бы он постоял здесь еще минуту-другую, мы оба не сдержали бы сл
ез.
Подъехала «эмка». Выйдя из машины, Виктор Петрович Иванов пробежал взгля
дом по лицам собравшихся летчиков, сразу понял, что произошло. Я кратко до
ложил, как все было. Подходили все новые люди…
Ч Светлая ему память, Ч сказал Виктор Петрович, и все умолкли.
…Нет могилы у этого героя. Но зато есть память боевых друзей, которая сохр
анит его имя. Есть у каждого из нас и неутомимая жажда мести врагу.
Ч Не падать духом! Ч ободрил летчиков командир полка. Ч Вы, Покрышкин, п
ринимайте эскадрилью.
Ч Есть!
Ч Завтра поведете эскадрилью на аэродром подскока, к Бельцам. Оттуда уд
обней будет перехватывать «юнкерсы» и штурмовать боевые порядки проти
вника. Подготовьтесь.
Ч Есть, товарищ командир!
Так на мои плечи легла ответственность за всю эскадрилью, за людей и маши
ны, за фронтовую жизнь этого небольшого, но дружного коллектива. Сумею ли
я достойно заменить Атрашкевича?
Война шла по нашей земле на восток. А мы должны были перелететь на запад, п
оближе к врагу.


3. Навстречу грозе

В молдавское село Сынжерея, что под Бельцами, первой, на ночь глядя, отправ
илась из Маяков наша комендатура. С нею следовали бензозаправщики, грузо
вики с бомбами, пулеметными лентами и бочками с авиамаслом. Выезжала и гр
уппа специалистов, которые должны были за ночь добраться до места и успе
ть оборудовать полевой аэродром. Перебазирование самолетов планировал
ось через день.
Виктор Петрович Иванов и Никандрыч (так мы называли начальника штаба Мат
веева) посоветовались со мной насчет состава комендатуры. Я согласился с
предложенными кандидатурами и только удивился строгости отбора людей.
Но когда Виктор Петрович сказал, что группу возглавит комиссар эскадрил
ьи техник Барышев (эту должность в действующих частях ввели еще до опубл
икования постановления), стало ясно: мы будем находиться неподалеку от л
инии фронта, где все может случиться.
Прилетев всей эскадрильей, мы увидели, что комендатура отлично справила
сь со своей задачей. Техники быстро разместили самолеты на стоянках и ср
азу же замаскировали их ветками.
Мы с Барышевым обошли аэродром. У землянки, где уже стоял телефон, у щелей,
у ямы, именуемой складом боеприпасов и ГСМ, Ч всюду лежали кучки свежей з
емли. Все было в порядке, кроме главного: взлетно-посадочная полоса оказа
лась очень короткой. Чуть «промажешь», то есть не приземлишься у самого п
осадочного знака, и самолет может выкатиться за пределы аэродрома. Меня
это обеспокоило.
Целые годы, зимой и летом, при любой погоде, нас учили выходить на «Т» с убр
анным газом и сажать машину точно у знака, в пределах нескольких метров. П
одтягивание на моторе считалось грубым нарушением наставления. Даже вы
сший пилотаж и стрельба Ч самое главное для истребителя Ч отступали на
задний план перед этим элементом полета. И все-таки не всем летчикам удав
алось посадить машину без «промаза». Лично я недолюбливал эти бесконечн
ые тренировки в посадке. Они притупляли чувство ответственности за выпо
лнение других элементов техники пилотирования.
И я сразу же решил поговорить с летчиками о посадке. В начале войны мне уже
случалось несколько раз исправлять расчет подтягиванием на моторе, пол
учалось неплохо. Здесь я тоже садился сегодня с газом. Надо было поделить
ся опытом.
Когда мы с Барышевым подошли к землянке, где размещался командный пункт,
летчики о чем-то оживленно спорили.
Ч Что ты все «если бы да если бы», Ч говорил Лукашевич Дьяченко. Ч Если
бы западные политики думали о народе, а не о денежных мешках, они давно бы
остановили Гитлера. Мюнхен помнишь?!
Ч Я помню приезд Риббентропа в Москву и его сволочную улыбку на снимках!
Ч зло отвечал Дьяченко. Ч Договор с нами им был нужен как ширма. Прикрыв
аясь им, они подтягивали свои войска к нашим границам, нахально летали на
д нами. А мы… строго соблюдали все пункты договора!..
Летчики настолько увлеклись спором, что не заметили, как мы к ним подошли.
Я с тревогой посмотрел на дежурное звено: не дискутируют ли и там? Нет, все
летчики сидели в кабинах самолетов.
Барышев с ходу включился в разговор:
Ч Наше правительство действовало правильно, и не тебе обсуждать такие
вопросы.
Ч Именно мне, Ч не отступал Дьяченко. Ч Мне, тебе и миллионам таких, как
мы. Немцы уже под Минском и в Прибалтике. Да и над нами нависают с севера. Во
т тебе и улыбка Риббентропа! Мы своей девяткой хотим прикрыть все наше не
бо. «На земле, в небесах и на море!..»
Комиссар шагнул к Дьяченко, пристально посмотрел на него и строго спроси
л:
Ч Ты почему такие настроения распространяешь? Кто тебе дал право?
Казалось, Барышев вместо словесных доводов пустит сейчас в ход кулаки. В
идно было, что у него нет ни ОПЫТА политической работы, ни веских аргумент
ов, чтобы осадить Дьяченко и направить разговор в другое русло. Именно в т
е дни, когда уже обозначились успехи немцев и наши неудачи в боях, люди ста
ли всерьез задумываться, почему же так случилось. Тяжесть отступления ка
ждый чувствовал не только плечами, но и сердцем, сознанием.
Конечно, такой разговор перед боевым вылетом был явно неуместным. Но и тр
удно было запретить человеку высказать все, что накопилось у него на душ
е. Зачем принуждать его жить наедине со своими сомнениями?
Я встал между летчиком и молодым комиссаром, чтобы успокоить их.
Ч Ты паникер! Ч кричал Барышев.
Ч А ты слепой! Ч наседал Дьяченко.
Ч Это я?
Ч Да, ты. Разве не видишь, куда они уже забрались? Делаешь вид, что на фронт
ах все в порядке?
Ч Хватит спорить! Ч вмешался я. Ч Зачем называть Дьяченко паникером? О
н хороший боевой летчик. А что так говорил, так это от боли на душе. По-моему
, нам всем надо знать истинное положение на фронтах. Только взглянув прав
де в глаза, можно сделать правильные выводы. Недооценивать врага нельзя,
но и неверие в свои силы тоже опасно. Понятно?
Ч Понятно! Ч отозвалось несколько голосов.
Ч Тогда перейдем к делу.
И через несколько минут после спора о больших государственных проблема
х мы вылетели на боевое задание. Теперь надо было решать эти проблемы с по
мощью пулеметов и бомб.
Немецко-румынские части в нескольких местах расширили плацдармы на лев
ом берегу Прута. Точных данных о противнике в штабах, по-видимому, не было,
поэтому нам ставились слишком общие задачи: «вылететь на штурмовку в рай
он Унген», «на дороги, прилегающие к Пруту», «за Бельцы». Но наши летчики с
ами хорошо знали, где искать противника. В те дни мы жили больше интересам
и земли, чем неба. Нам было уже ясно, что здесь, на Пруте, советских войск оче
нь мало, мы совсем недавно видели с воздуха, как некоторые наши части пере
брасываются в северном направлении. И главной заботой нашей было Ч сдер
живать продвижение неприятеля.
На штурмовку летим всей эскадрильей. Все дороги от Прута забиты немецким
и войсками. Они продвигаются на восток, хотя и медленно. Об этом можно суди
ть по тому, что их зенитные батареи встречают нас почти на тех же рубежах.

Сбрасываем бомбы с круга и поочередно, с пикирования атакуем колонну вра
жеской мотопехоты. Несколько автомашин уже горят.
Чувствую, что сейчас вот-вот должны появиться немецкие истребители. Их, в
идимо, уже вызвали по радио. А нам на такой малой высоте драться невыгодно
. Да и боеприпасы уже израсходованы. Собираю группу и беру курс на Сынжере
ю.
При посадке никто не боится подтянуть машину на газке. Что-то новое и нужн
ое удалось нам найти на этом маленьком прифронтовом аэродроме. И такая п
обеда может радовать.
В течение дня мы сделали с аэродрома подскока несколько вылетов на штурм
овку вражеских войск. Но на ночь командир полка приказал нам возвратитьс
я в Маяки. Он не решился оставить на правом берегу Днестра девять боевых с
амолетов: а вдруг противник забросит диверсантов?
Вечереет. Стоим у землянки. В Маяки уже сообщили по телефону, что эскадрил
ья готовится к взлету. Товарищи из комендатуры, в том числе и молодой коми
ссар, с грустью посматривают на нас. Через полчаса мы будем за Днестром, до
ма, а они останутся здесь, где отчетливо слышна канонада и на горизонте ви
дны густые облака дыма.
Появляется мысль: по дороге в Маяки завернуть еще раз к Пруту, посмотреть
на те места, которые обрабатывали сегодня, поохотиться за автомашинами и
самолетами.
Ч Хорошо бы полететь через Бельцы, Ч предлагает Иван Лукашевич.
Мне близки и понятны его чувства. Теперь Бельцы стали уже прифронтовым г
ородом, а Лукашевичу и Довбне так и не удалось что-либо определенное узна
ть о своих семьях. Теперь им хочется хотя бы с воздуха взглянуть на те дома
, где, возможно, до сих пор находятся их жены и дети.
Лечу в паре с Лукашевичем, а Дьяченко Ч с Довбней и
Шияном. Так легче маневрировать. Бомб не берем. Без них удобнее вести возд
ушный бой.
Идем на высоте полторы тысячи метров. Через несколько минут мы уже над Бе
льцами. Наш аэродром вдоль и поперек изрыт воронками. На нем ни души: пусто
, мертво. На улицах дымящегося города тоже никаких признаков жизни, словн
о после страшной бури.
За Бельцами увидели поредевшую колонну немцев. Скорее всего это та, по ко
торой мы били сегодня. Она двигалась на восток. Кое-где на полях заметны с
леды гусениц:
здесь шли танковые бои.
Сгущающиеся сумерки мешают отыскать то, что больше всего хотелось бы ата
ковать: вражеские автомашины. В небе тоже ни одной цели.
Но вот в стороне, чуть выше нас, кажется, летит «хеншель-126». Он совсем близк
о. Но почему я не сразу заметил его? Наверно, потому, что самолет был ниже ме
ня и сливался с темным фоном земли. Если так , значит и он меня не заметит, ес
ли я окажусь ниже его. Разворачиваюсь и иду на сближение. «Хеншель» не реа
гирует. Значит, его экипаж целиком поглощен корректировкой огня своей ар
тиллерии.
Нажимаю на гашетку. Огненная трасса тянется к немецкому самолету и проши
вает снизу фюзеляж и мотор. На меня летят какие-то белые куски. Что это? Я ег
о пулями, а он меня листовками? Да это же куски дюраля!
Взмываю вверх, перекладываю машину на крыло и гляжу вниз. «Хеншель», оста
вляя шлейф дыма, падает крутой спиралью. Кажется, сбит. Нет, это всего-навс
его хитрость. У самой земли вражеский разведчик переходит в горизонталь
ный полет и направляется к Пруту. Взглянув на группу (Лукашевич идет за мн
ой, тройка Ч чуть в стороне), бросаюсь за «хеншелем». От земли навстречу м
не тянутся огненные трассы зенитных снарядов. Они, словно щупальца, ищут
жертву. Но в такие минуты забываешь об опасности: впереди недобитый враг,
надо его доконать. Даже когда пуля обжигает подбородок, я не отвожу глаз о
т «хеншеля». Вот он Ч в прицеле. Теперь ему не уйти. Расстреливаю его, как ф
анерный макет. На этот раз он падает без обмана.
Набираю высоту, осматриваюсь, хочу понять, что со мной произошло; тронул р
укой подбородок Ч болит, на перчатке Ч кровь. Поворачиваю голову вправ
о и вижу: фонарь пробит пулей. И вдруг в небе замечаю еще одного «хеншеля».
Нет, это не наваждение. Как и только что сбитый, он беззаботно летит, не зам
ечая меня, может быть сменять первого корректировщика.
Делаю заход и атакую. Вражеский летчик прибегает к той же хитрости Ч сва
лившись в штопор, имитирует падение. Ничего не скажешь Ч искусно притво
ряется.
Быстро перевожу самолет в крутое, почти вертикальное пике, чтобы расстре
лять «хеншеля». Земля стремительно несется мне навстречу. Слышу, как что-
то отрывается от моей машины, и в лицо мне ударяет тугая струя воздуха. Тян
у штурвал на себя. От резкого маневра на мгновение теряю сознание. Вывожу
самолет буквально в нескольких метрах от земли. Гляжу: где же «хеншель»? О
н на земле, горит! Значит, это была не имитация.
Только теперь осознаю, что и сам я был на волосок от гибели Ч погорячивши
сь, я погнался за врагом, которого вообще не нужно было преследовать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65