Но у летчиков реакция тоже не у всех одинак
овая. Чем она острее и точнее, тем неожиданней твои действия для противни
ка. Чтобы выработать в себе это качество, надо в тренировочных полетах, ра
ссуждал я, не бояться напряжения, чувствовать всегда, что ты идешь в насто
ящий бой.
Это было главной отличительной особенностью моей летной практики. Я люб
ил пилотировать резко, любил предельные скорости и высоты, стремился дов
ести до автоматизма координацию движений рулями управления, особенно н
а вертикальных фигурах и выходе из пикирования. Тот, кого пугало это, назы
вал мои резкости «крючками». Но одно дело Ч рассудительная предосторож
ность, и совсем другое Ч недооценка возможностей самолета. Явно ошибали
сь товарищи, считая, что воздушные бои с врагом будут происходить точно т
ак же, как учебные над аэродромом, Ч строго по схеме и только в составе гр
уппы.
Адъютант нашей эскадрильи Овчинников, которого мне пришлось в эти дни об
учать на МИГ-3, тоже нередко спорил со мной.
Ч Нельзя так обращаться с машиной, Ч возмущался он, Ч заставлять ее со
вершать не свойственные ей эволюции! Это к добру не приведет!..
Ч Почему несвойственные? Ч возражал я ему. Ч Если она подчиняется мое
й воле, значит может подчиняться и твоей! Но прежде надо самому стремитьс
я сделать это движение.
Ч Что же я, по-твоему, бесчувственная болванка, посаженная в кабину?
Ч Да нет, между тобой и болванкой есть некоторая разница. Ее нельзя расст
релять, а тебя или меня, если мы будем так пилотировать, как ты, могут свали
ть на землю в первом бою.
Ч Брось стращать. У меня есть свое чувство машины.
Ч Правильно! Ч понравилась мне его мысль. Ч Но чувство нужно развиват
ь Ч оно ведь тоже не терпит застоя и ограниченности. Смело иди на перегру
зку, ищи пределы возможности для маневра и скорости.
Для примера я рассказал Овчинникову о том, как мне удалось применением н
ового способа прицеливания при воздушной стрельбе по движущейся цели д
обиться высоких попаданий. Я делал по сорок пробоин в конусе вместо двен
адцати, предусмотренных оценкой «отлично».
Ч Но ведь тебя все буксировщики боялись! Даже отказывались возить кону
с. «Постреляет нас», Ч говорили они.
Ч Это излишняя боязнь и чрезмерная предосторожность.
Ч Предосторожность никогда не помешает. Зато боязнь, учти, может привес
ти к беде. Так мы с Овчинниковым и не пришли к согласию. Но такие дискуссии
во время разбора полетов заставляли сосредоточиться на главном. Надо бы
ло по-настоящему готовиться к воздушным боям. Каждому в отдельности и вс
ем вместе.
По земле шел благодатный июнь. Зеленые холмы мягко очерчены, сады мелька
ют ровными строчками быстро перевернутых страниц, речушки и пруды взбле
скивают и тут же гаснут. Но вот широкие поля созревающих хлебов расстила
ются сизым разводьем, тронутым зыбью. И взгляд задерживается на них…
Во время полета у самой земли, или, как мы выражаемся, на бреющем, внимание
фиксирует только яркое, большое, все остальное лишь составляет неопреде
ленный фон. Но то, что отмечают зрение и память, как раз и создает ощущение
быстроты, скоростного наплыва местности, собственного полета.
Такое ощущение очень необходимо летчику. Желание как можно ниже пронест
ись над землей продиктовано стремлением быть в предельном напряжении, т
ренировать свою внимательность, быстроту ориентации. А еще Ч испытывае
шь потребность со всей глубиной почувствовать полет, словно бы через сам
ого себя пропустить встречный поток красочной земли. На высоте такого уд
овольствия от полета не получишь. Там временами совсем теряешь зрительн
ую связь с землей и придерживаешься одного горизонта или какого-то заст
ывшего в стороне облака, расплеснувшегося внизу пятна лесного массива, л
енты реки.
Перегоняя самолеты из Бельцев в Маяки, мы вдоволь натешились бреющими по
летами. С Маяков нас забирали транспортными самолетами, а в Бельцах ждал
и собранные и заправленные МИГи. Быстрый осмотр системы управления, взле
т Ч и вот мы уже демонстрируем над аэродромом высший пилотаж: крутые гор
ки, стремительные виражи, пикирование с выходом почти у самой земли. Техн
ики и инженеры довольны Ч машины ведут себя хорошо. Рабочие тоже охотно
наблюдают такое зрелище. Только руководители стройки косо посматриваю
т на нас: на аэродроме задерживаются работы.
В полетах над аэродромом и на маршруте мы действовали самостоятельно. На
парники мне попались толковые, смелые, и поэтому испытания новой техники
стали для нас хорошей тренировкой. Я с удовлетворением вспоминаю солнеч
ные дни первой половины июня. Они прибавили мне сил, умения и летной закал
ки.
Во время одного из прилетов в Бельцы я на несколько минут забежал на свою
квартиру. Увидев меня, хозяин обрадовался, пригласил к себе пообедать. Я у
дивился: раньше этого не случалось. С чего бы такое гостеприимство? Искре
нне ли его радушие? Задерживаться я не мог и отказался от обеда. Прощаясь у
двери, хозяин дрожащей рукой взял меня за плечо и взволнованно прошепта
л:
Ч Послушайте, на этой неделе Германия нападет на Советский Союз.
Мне пришлось изобразить на лице безразличие к его сообщению, назвать эти
слухи провокационными. Но старик не унимался:
Ч Это не слухи! Какие слухи, если из Румынии люди бегут от фашиста Антоне
ску. Они все видят. Армия Гитлера стоит по ту сторону Прута, и пушки нацеле
ны на нас! Что будет, что будет? Куда нам, старикам, податься? Если бы я был по
моложе, сегодня же уехал бы в Россию. Мы сейчас молимся за нее, за ее силу. Ги
тлер здесь должен разбить себе лоб, иначе беда…
Я поспешил на аэродром. По дороге думал о старике, о его словах. Сколько пр
енебрежения к нам было в нем раньше! Потом оно сменилось безразличием, а т
еперь вот искренними симпатиями.
Уже возвратившись на аэродром, вспомнил, зачем ходил на квартиру: собира
лся взять отрезы и отправить их Марии. И опять забыл. «Ладно, Ч успокоил с
ебя, Ч в очередной прилет. Попрошу хозяев, чтобы обшили посылочку, и обяз
ательно отправлю».
Но мой прилет в Бельцы задержался надолго. В этот город я вернулся лишь че
рез три года, когда Советская Армия освободила Молдавию от немецко-румы
нских фашистов.
Наконец перегнали в Маяки последнюю тройку МИГов. Я радовался: задание в
ыполнено и мы снова приступаем к учебе. Летчикам нашего звена, так хорошо
отработавшим пилотаж, необходимо было пострелять по воздушным и наземн
ым целям, «подраться» в воздухе с такими опытными «противниками», как Ив
анов и Атрашкевич. Я понимал, что только в напряженном учебном поединке, а
не в свободном полете можно отшлифовать элементы воздушного боя, закреп
ить ранее приобретенные навыки.
Наша эскадрилья уже несла в Бельцах боевое дежурство. Миронов, Фигичев, в
се мои товарищи находились в постоянной боевой готовности, не вылезая из
кабин МИГов. Хотелось быть вместе с ними. Но все сложилось по-иному. Выслу
шав доклад об окончании перегона самолетов, Виктор Петрович, как всегда,
сказал «хорошо» и тут же добавил:
Ч Вот еще одно задание выполните и тогда займетесь собой. Нужно отогнат
ь тройку МИГов на курсы комэсков. Дело это не такое простое, как кажется. Н
адо сначала сесть в Григориополе, прихватить там еще два самолета и пяте
ркой лететь дальше. Вот так. Ну, а сегодня отдыхайте.
В Маяках мы узнали о важном событии, происшедшем в Пырлице. Звено Фигичев
а перехватило немецкий воздушный разведчик Ю-88, который шел над нашей тер
риторией. Взлетев со своей площадки у Прута, МИГи предупредительным огне
м потребовали, чтобы он следовал за ними. Но «юнкерc» нагло развернулся и д
ал полный газ. Истребители преследовали его до границы. Увлекшись, они на
несколько километров углубились в воздушное пространство Румынии. Не у
спели МИГи приземлиться на своей площадке, как вокруг этого факта поднял
ся дипломатический шум. О нарушении границы нашими самолетами сразу узн
али в Москве, позвонили оттуда в штаб дивизии, а затем в полк.
Летчики горячо обсуждали это событие:
Ч Пропустили бы «юнкерc» подальше, мы бы с ним не дипломатничали!
Ч Что ты! Фигичеву может влететь даже за то, что припугнул его.
Ч Это почему же «влететь»?
Ч А потому. Границу нарушил.
Ч Значит, «юнкерсу» можно, а мне, если он удирает, нельзя и на хвост ему нас
тупить? Рубанул бы, и все!
Ч Может, они только этого и ждут. Нападение Гитлера на Польшу тоже начало
сь с провокаций.
Было над чем задуматься: как много неясного в международной обстановке!
Но вскоре невеселые мысли вытеснились повседневными заботами. Нашему з
вену, например, надо было выполнять очередное задание.
Рано утром мы вылетели в Григориополь. Шли плотным строем с севера на юг, а
наперерез нам, с запада на восток, низко плыли тяжелые серые облака, прижи
мая нас к земле.
В нескольких километрах от Григориополя сидел истребительный полк, ост
авивший свой аэродром в Кишиневе по той же причине, что и мы: там тоже стро
илась бетонированная полоса. Летчики и техники жили в палатках. Штаб пол
ка размещался в таком же, как наш, фанерном ящике.
Пока мы, оставив свои самолеты на стоянках, дошли до штаба, на линейке пере
д палатками встретилось много знакомых. Некоторых летчиков этого полка
я и мои ведомые знали по Кишиневу, куда мы часто ездили на сборы, с некотор
ыми я учился на курсах командиров звеньев. Кишиневский полк участвовал в
боях на Карельском перешейке, и у многих летчиков на груди были боевые ор
дена. С ними всегда хотелось повидаться, побеседовать. Я завидовал тем, кт
о уже дрался с врагом. Эту зависть поддерживало во мне сожаление, что наша
эскадрилья зимой 1940 года так и не успела отправиться на финский фронт: сам
олеты уже стояли погруженными на железнодорожные платформы, а мы, летчик
и, в минуты раздумий не раз представляли себе, как проносимся над снегами,
окопами, дзотами.
В штабе сообщили, что два МИ Га уже готовы к перегону, но вылет не разрешил
и. Погода на маршруте испортилась окончательно. Выделив нам палатку для
отдыха, начальник пошутил:
Ч Пропишем вас в нашем поселке.
Ч И надолго? Ч забеспокоился Дьяченко.
Ч На неопределенное время.
Три дня, проведенные в этой палатке, и в самом деле показались нам вечност
ью. Мы не знали, чем заняться: читали, спали, рассказывали разные истории. И
всякий раз с тоской поглядывали на низкие рваные тучи, которые ползли на
д холмами бесконечной чередой. И откуда они брались? Сколько нагромоздил
ось их там, на западе? Отчего среди лета вдруг разладилась погода?
В душу заползали мрачные предчувствия. Тоска отступала только по вечера
м, когда в столовой собирались летчики. Мы долго засиживались там за беск
онечными разговорами о новых самолетах и необыкновенных случаях в авиа
ции.
Душой круга был самый старший из нас, крупный и красивый капитан, умевший
хорошо рассказывать. Я встретился с ним лишь однажды, в Кишиневе, но в бесе
дах с летчиками-истребителями довольно часто слышал его имя. Раньше Кар
манов служил испытателем в Москве. Там в чем-то провинился, и его прислали
в полк на исправление. Здесь он командовал эскадрильей. Все летчики отно
сились к нему с уважением. И было за что: летал он отлично, легко ладил с люд
ьми. На хороший рассказ Карманова надо было расшевелить. Он любил, когда е
го внимательно слушают и иногда поддакивают ему.
В первый вечер, когда я подсел к летчикам за стол, Карманов рассказывал ис
торию, дошедшую к нам из Испании. Я уже слышал о ней.
Ч Так что, Ч заключил он, Ч плечевые привязные ремни тоже могут подвес
ти летчика.
Ч Никогда не думал об этом, Ч усомнился молодой, но уже совсем седой лей
тенант. Ч Что-то не верится.
Ч «Не думал», Ч обиделся Карманов. Ч Это произошло с человеком, которо
го я лично знаю. Было такое, понимаешь, а он Ч «не верится». Девушка, чайку!
Ч бросил рассказчик официантке и продолжал: Ч Мне тот летчик, как вот я т
ебе за столом, рассказывал о своей беде. В Испании он воевал. Однажды его п
одбили, самолет загорелся. Когда пламя проникло в кабину, надо было прыга
ть, а тут как раз и зацепилась лямка парашюта за плечевой ремень. А эту про
клятую шнуровку, сам знаешь, не перервешь и не перекусишь зубами. Понял си
туацию?
Ч Понял. Но ведь это редкий случай.
Ч Такой случай в гроб может загнать. В машинах есть тоже свои аппендиксы
. Их нужно вырезать и выбрасывать.
Ч Это плечевые ремни-то? Ч удивился кто-то.
Ч Случай не может быть основанием для вывода, Ч настаивал на своем седо
й лейтенант.
Ч Нет, Ч возражал ему Карманов. Ч Если поучительный случай подробно о
писать, это принесет громадную пользу.
Ч Чего же вы чай не пьете? Ч спросила подошедшая официантка.
Ч Чай не вино, много не выпьешь, Ч ответил Карманов, вставая из-за стола.
Он был явно недоволен невниманием к нему некоторых летчиков.
За ним встали все. Я посмотрел на свой стол Ч Дьяченко и Довбни там уже не
было. Выйдя из палатки, Карманов повернул направо, а я пошел вместе с седым
лейтенантом. Оказалось, что нам по пути.
Шли молча. Ночь стояла темная, холодноватая, сырой, свежий ветер пронизыв
ал по-осеннему.
Ч Летчик чудесный, но любит поболтать, Ч тихо сказал лейтенант. Ч Ремн
и Ч аппендикс… Как это несерьезно! Наслушавшись такого, кто-нибудь возь
мет да и отрежет их.
Ч Этот разговор ходит по всем полкам, Ч заметил я. Ч В моем звене один т
ак и сказал: «Отрежу и выброшу этот аппендикс».
Ч Точно?
Ч Не выдумываю. «А тебе-то, Ч говорю, Ч зачем их отрезать? Ты же такой щуп
лый, что при надобности сам выскользнешь из ремней».
Ч Не разрешил?
Ч Нет, конечно.
Ч Правильно! Не всяким советам нужно следовать. Наслушаешься иных наст
авников и сам соображать перестанешь. А в трудную минуту надо прежде все
го к голосу собственного разума прислушиваться…
Шелестели листья деревьев. Где-то вдали, на том берегу
Днестра, на бессарабской стороне, мерцали огоньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65