Я вылетел в паре с капитаном Барышниковым уже перед вечером. Осеннее неб
о синело кучевыми облаками. По дорогам двигались на запад, к Днепру, небол
ьшие группы наших войск Ч подкрепление. Западнее Мелитополя шли тяжелы
е бои. Но как очутились в нашем тылу немецкие мотоциклисты? Ведь если они п
оявились у Орехова, то завтра и танки выйдут в тыл нашим наступающим войс
кам. Неужели здесь повторится то же, что было под Котовском и Николаевом?

На дорогах Ч машины, повозки, беженцы; все движется на юго-восток. Уже вид
ен Орехов. Чтобы не пропустить ничего существенного, летим на малой высо
те. Правее Орехова в небе рвутся зенитные снаряды. Наши или нет? Чтобы уточ
нить, надо подойти ближе к разрывам. Через несколько минут все проясняет
ся: нас обстреливают «эрликоны».
Мой ведомый вдруг отваливает и делает разворот. Не могу понять его дейст
вий, ведь нам надо пройти дальше, чтобы определить, какие именно войска пр
отивника заняли Орехов. Но ведомый уже скрылся в южном направлении, очев
идно его подбили. Теперь выполнение задачи лежит на мне.
При подходе к Орехову с севера впереди вижу густую сеть из огненных трас
с. Если лететь прямо на них, могут сбить, если не пробиваться дальше Ч нич
его не увижу. Меняя курс, набираю высоту и ныряю в облака. Да, одному в таком
полете трудно: все «эрликоны» целятся в тебя. Лишь за облаками ухожу из по
ля зрения зенитчиков. Пролетев немного на север, пикирую почти до самой з
емли и, выскочив на дорогу, иду на Орехов со стороны Запорожья, из вражеско
го тыла.
У самого Орехова вижу скопление немецких танков, автомашин, артиллерии…
Одних танков более сотни… Проношусь над ними, под разрывами зенитных сна
рядов.
Возвращаюсь в полк. Южнее Орехова на дорогах только повозки беженцев. Ле
чу и думаю: как мало людей сейчас знает, какая угроза нависает над ними. См
ертоносная лавина вот-вот хлынет на эти села, на эти просторы. В такие мин
уты чувствуешь, какая большая ответственность время от времени ложится
на фронте на каждого рядового воина, какое значение для жизни других име
ют его действия, его верность долгу. Только что я увидел то, чего еще никто
не видел, о чем конкретно никто на нашем участке фронта не знает. Если бы з
нали, никто бы сейчас не посылал частей в наступление, не направлял бы рез
ервы западнее Мелитополя. Ведь всем нашим войскам надо немедленно готов
иться отразить удар с севера, чтобы не оказаться в окружении.
На аэродроме подруливаю самолетом прямо к КП. Здесь все летчики. Они уже о
ставили машины, ждут отправления в общежитие. Расправляя карту, я пригла
шаю командира полка в сторонку. Я должен рассказать правду о виденном. Зд
есь никому не нужны ни преуменьшения, ни преувеличения. Но как сказать о т
ом, что я чувствую, что я думаю после этого полета? Я не могу быть безразлич
ным. Я помню Николаев.
Ч Что там? Ч Виктор Петрович испытующе смотрит на меня.
Ч Плохо! Ч У Орехова черно от немецких танков и машин.
Ч Точно?
Ч Как то, что я стою перед вами. После моего подробного доклада командир
спешит к телефону и на ходу спрашивает:
Ч Почему ведомый пришел раньше?
Ч Не знаю, товарищ командир.
Среди летчиков не видно моего ведомого. Но сейчас не до него, поговорю с ни
м потом. Товарищи бросают в мою сторону тревожные взгляды, но никто ни о че
м не спрашивает. Моя тайна понятна им без слов: севернее нас, уже в нашем ты
лу, наступает противник.
Командир полка выходит с КП:
Ч Сейчас же перелетаем в Володарское!
Да, в ту осень учебные аэродромы очень быстро превращались во фронтовые.
Сумерки тоже стали подходящим временем для перелетов.
На второй день наш полк рано утром вылетел на штурмовку, а мне выпало еще р
аз лететь на Орехов.
Этот вылет оказался для меня слишком тяжелым и слишком продолжительным.

Другого такого не было до конца войны.

8. Самолет на дорогах

Когда идешь на разведку, в полете все внимание сосредоточиваешь только н
а противнике. Наши позиции, все, что не относится к твоему заданию, проплыв
ают под крыльями почти незамеченными. Память лишь на несколько минут фик
сирует видимое, а надолго сохраняет лишь заданное ей. Из первого полета н
а Орехов я привез впечатление о противнике, своих войск в этом районе для
меня словно не существовало. Но вот я снова лечу со своим ведомым Степано
м Комлевым на Орехов… Утро. По долинам и балкам стоит, как вода, почти белы
й туман. Он низко стелется по земле, скрывая от взгляда с воздуха строения
, дороги, деревья. На минутку представляешь себе тишину и свежесть осенне
го утра в степном селе, но глаза ищут то, что принесла сюда война.
Мы летим вдоль дороги, идущей к Орехову от Полог. Теперь меня интересует в
се: войска и наши и противника. Обзор с воздуха помогает командованию сос
тавить представление о расположении сил, о линии фронта.
Вчера вечером мне нужно было уточнить, где находится противник; сегодня,
хотя никто не ставил именно такую задачу, я сам хочу проследить, где наши в
ойска, сколько их.
Перед вылетом мы условились с Комлевым о взаимодействии в районе развед
ки: если понадобится что-то рассмотреть, я снижаюсь один, он остается на в
ысоте.
Балка, туман. Пикирую почти до самой земли. По дороге движутся на Орехов на
ши машины. Взмываю вверх и через некоторое время опять «зондирую» туман,
застилавший долину. Снова наши войска. Значит, немцам не удается пройти з
десь победным маршем. Будут бои!..
Еще одно пикирование у самого Орехова.
Немцы!
Они растеклись по проселкам, укрылись в посадках, садах. Куда ни бросишь в
згляд Ч наткнешься на вражеский танк, на солдат, приметных по внешнему в
иду, на характерные по форме чужие машины и тягачи. Стараюсь запомнить, гд
е, в каком месте и что обнаружил, разворачиваюсь. Чем скорей я передам штаб
ам увиденное, тем ценнее для них мои сведения.
На обратном маршруте я еще раз пикирую к земле: нужно выпустить по вражес
ким машинам реактивные снаряды, подвешенные под крыльями моего МИГа. Бит
ь по машинам такими снарядами большое удовольствие. Можно хорошо поохот
иться. Но почему ведомый резко спикировал вслед за мной?
Еще взгляд на высоту, и поведение ведомого становится понятным. За нами и
дет четверка «мессеров». Они, конечно, безошибочно приняли нас за развед
чиков и попытаются сделать все, чтобы нас уничтожить.
«Мессеры» уже пристраиваются ко мне и к ведомому. Наша малая высота сраз
у поставила нас в затруднительное положение. Комлева атакуют. Я, дав мото
ру форсаж, резкой горкой иду ему на выручку. Очень хорошо, что не использов
ал реактивные снаряды, теперь они пригодятся. Стреляю по «мессеру» Ч сн
аряд оставляет ослепительную огненную трассу и исчезает в воздухе. Не по
пал! Но «мессер», увидев мою «маленькую ракету», шарахнулся в сторону. В хв
осте у самолета Комлева другой вражеский истребитель. Достать бы его вто
рым снарядом!
Пуск. Второй снаряд тоже прошел мимо. Бью пулеметным огнем. Удачно. «Мессе
ршмитт» задымил. Вспыхнув, он скрылся подо мной.
А где же Комлев? В трудные минуты всеми чувствами тянешься к напарнику. Я н
е успел осмотреться, как услышал удары по моему самолету.
В воздухе мотор машины чувствуешь так же, как собственное сердце. Слух ср
азу уловил перебои в его работе. Посмотрел на приборы Ч скорость падает.
Теперь мысли только о том, чтобы подальше оттянуть от расположения враже
ских войск. Немецкие танки стали в эти минуты непосредственной угрозой д
ля меня. Если посажу самолет здесь, у Орехова, который еще виден мне, окажу
сь в плену.
Добивать поврежденный самолет, пока он не рухнет на землю, Ч к этому у вр
ага особое пристрастие. «Мессершмитты», уверенные в своей безопасности,
поочередно заходили и расстреливали дымящий, медленно терявший скорос
ть и устойчивость самолет. Врагам, конечно, хотелось увидеть падение МИГ
а, взрыв, огненный столб. Но я еще мог бороться. Спустился ниже на сиденье, ч
тобы меня защищала бронеспинка, и стараюсь уклоняться от новых попадани
й.
В эти горькие минуты я постиг одну методическую тонкость стрельбы немец
ких истребителей по моему самолету. Они сначала выпускали длинную очере
дь из пулемета, потом посылали несколько снарядов. Это открытие спасло с
амолет и мою жизнь. Услыхав, как тарахтят в бронеспинку пули, я отсчитывал
эти удары почти так же, как толчки пульса, и улавливал момент, когда надо б
ыло, теряя драгоценную высоту, бросить самолет влево или вправо. Пушечна
я трасса проносилась мимо. Я летел дальше.
Три «мессершмитта» поочередно заходили и стреляли по мне, как по мишени.
Я знал, что они не оставят меня, пока не увидят мой самолет на земле.
Орехов остался далеко позади. Я планировал над самой дорогой. На ней не бы
ло никаких признаков жизни. Значит, передний край находился близко. Но зе
мля наша, здесь можно садиться.
Выскочил на железную дорогу. Вот будка обходчика. На лужайке девочка пас
ет корову. Наверное, эта картинка отвлекла мое внимание Ч может быть, нер
вы не выдержали. Или немецкие летчики разгадали мою хитрость. Я услыхал в
зрыв снарядов. Управление отказало. Самолет пошел к земле. Он уже не подчи
нялся мне.
Грохот пролетающего надо мной «мессершмитта». Треск чего-то ломающегос
я под машиной. Резкое торможение тела, устремленного вперед. Удар о прибо
рную доску. Мысль о том, что я забыл снять очки. Боль. И Ч провал в бездну…
По моему самолету продолжали стрелять «мессеры». Они, конечно, хотели, чт
об сгорели самолет и я. Но жизнь полна удивительных противоречий. Именно
стрельба по моему МИГу и гул моторов «мессершмиттов» спасли меня от гибе
ли. Сильные звуки вывели меня из обморочного состояния.
Первая мысль была о том, что надо вылезти из кабины и уйти от самолета. Поп
робовал Ч нет сил подняться. А нужно, обязательно нужно перевалиться че
рез борт.
Капает кровь… Может быть, именно вид собственной крови, стекавшей с лица
на грудь, помог мне воспрянуть духом. Потрясшая меня мысль о том, что выбит
глаз и что я свое отлетал, пробудила меня окончательно.
С трудом перевалился через борт, соскочил по крылу на землю и, пересилива
я боль, побежал в сторону железнодорожной насыпи, к мостику.
Сзади разорвался снаряд. Я прижался к ложбинке и ожидал, когда вспыхнет с
амолет. Гудение нарастало снова Ч надо было быстрее укрыться. Очевидно,
преследователи заметили, что я спрятался, и, покружившись, ушли на Орехов.

Где-то недалеко перестрелка и вой мин. Нужно выходить из укрытия. Вынул пи
столет. Однажды я уже заряжал его для себя, теперь снова, но не надо торопи
ться.
Подошел к будке. В глубине двора стоит полная пожилая женщина. По мере мое
го приближения на ее лице усиливается выражение ужаса. Она закрывает его
ладонями, плачет.
Ч Мамаша, здесь наши или немцы? Ч спрашиваю.
Ч Наши, сыночек, наши!
Как много смысла бывает в простом слове! Каким емким содержанием может н
аполняться оно! «Наши» Ч ведь это так много значит сейчас для меня. Круго
м стало вроде бы светлее.
Ч Дайте мне воды умыться, Ч прошу хозяйку. Женщина быстро выносит ведро
воды и прямо из него льет в мои ладони. Я плескаю себе в лицо раз, второй Ч
и вдруг замечаю, что вижу обоими глазами. Мне хочется воскликнуть что-то р
адостное, но я только повторяю несколько раз подряд «хорошо».
Ч Та що ж хорошего, сынок, увесь у крови.
Ч Ничего, мать, кровь обмоется. Главное, что глаз цел. Я с ними еще поквитаю
сь.
И она радуется. Объясняет мне, где медпункт, спрашивает, голоден ли. Я же ду
маю о том, как поднять безжизненно распластанный на земле самолет, как вы
везти его отсюда. По выстрелам нетрудно определить, что бой идет недалек
о от будки. Задерживаться здесь нельзя.
На окраине села я увидел наших бойцов с оружием в руках и в касках. Они про
вели меня по ходу сообщения на свой командный пункт. Командир стрелковог
о полка, удерживавшего оборону у села Малая Токмачка, выслушал меня и поо
бещал выделить мне солдат и машину, чтобы вы везти самолет из-под обстрел
а, но вначале он послал меня на перевязку. Я пробовал отказаться.
Ч Связной, проводи старшего лейтенанта к медпункту! Ч приказал майор и
приложил к глазам бинокль.
К сараю ближайшего двора подносили на носилках раненых. Их здесь было мн
ого. Перебинтованных размещали на повозках и увозили. Перевязку делали п
рямо посреди двора.
Я ждал своей очереди, смотрел, думал. Мимо меня пробегал какой-то человек
в халате, давно утратившем свою чистоту.
Ч Летчик? Ч спросил он, остановившись, хотя по моей одежде и так было вид
но, кто я.
Ч Летчик.
Ч Пойдемте.
Я сделал несколько шагов за ним, как вдруг над нами прожужжал снаряд и тут
же ахнул взрыв. Почти никто не обратил на это внимания. Я смотрел на осевши
й набок соседний дом. Из него через несколько минут двое солдат принесли
мальчика лет восьми. Малыш был только в стареньких штанишках. Солдаты де
ржали своими руками ребенка под мышки, и я сразу почему-то увидел синие, б
езжизненно повисшие детские тоненькие руки, затем лицо, удивительно спо
койное, маленькое, бледное, с большими, широко открытыми глазами. В глазах
не было ни слез, ни мольбы, ни ужаса, казалось, они только спрашивали всех н
ас, взрослых, на ком останавливались: «Видите, что со мной сделали? Зачем т
ак сделали со мной?»
Я еле смог оторвать взгляд от его лица и тут увидел распоротый животик…
Много я испытал за минувшие месяцы войны на фронте, потерял не одного сво
его друга. Мое восприятие крови, ран уже притупилось. Наверно, боль, гнев, ж
ажда мести врагу до краев наполнили душу и не было уже в ней места для стра
даний. Да, это было почти так. Но когда я увидел этого мальчика, все во мне пе
ревернулось. Такие потрясения очищают человека от всякого огрубения. Я з
абыл о своей никчемной ране.
Мальчика подхватили санитары и унесли в помещение.
Звук полета снаряда повторился, и снова ударил взрыв, ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65