Я реагировал на ее замечания по-разному: то поступаясь чем-
либо, то ощетиниваясь против нее. Погостив целый день, я собрался к вечеру
улетать. Мария захотела проводить меня на аэродром, к самолету. Я не согла
сился. Она удивилась. Объяснить ей свои мотивы я не мог: все летчики на фро
нте считали, что женщина у самолета Ч дурная примета. Мария этого, очевид
но, не знала, но не настаивала на своем. Я простился с ней в станице и ушел на
аэродром.
Здесь обнаружилось вдруг, что нечем заправить мой УТ-2, так как для него ну
жен особый бензин. Такой бензин был только на соседнем аэродроме. Я улете
л туда, а когда снова поднялся в воздух, было уже поздно. Что ж, пришлось опя
ть садиться у станицы Старой и стучать в окно к Марии...
Рано утром я улетел на Кубань. Тот же маршрут, те же степи и станицы. Но и зем
ля, и сегодняшняя моя жизнь, и будущее казались обновленными. Все вокруг с
тало родней, дороже. Моим чувствам словно прибавилось силы. Мечта о завтр
ашнем дне приобрела конкретность. Имя Марии слышалось в звуках мотора. Э
х, скорее бы покончить с этой войной!..
На нашем аэродроме было очень мало самолетов. Такое в последнее время сл
учалось довольно редко. Я подрулил к стоянке. Вижу, от моей машины ко мне б
ежит техник Чувашкин. Почему он так торопится? Это удивляло и тревожило. З
апыхавшись, он на расстоянии перешел на шаг и что-то прокричал. Я посмотре
л в небо Ч там ничего не видно.
Ч Слышали?.. Сегодня...
Мне хотелось посмеяться над всегда спокойным, даже медлительным Чувашк
иным.
Ч Поздравляю, товарищ капитан!.. Сегодня по радио... Вы Герой Советского Со
юза!
Стараясь скрыть мгновенно наполнившую меня радость, я спросил:
Ч Еще кто?
Чувашкин обеими руками схватил мою руку, я обнял его за плечо другой. Мы пр
ижались друг к другу.
Ч Поздравляю! Как это хорошо! На Кубани!.. Еще кому? Крюкову, Борису Глинке,
Речкалову, Фадееву. Еще из других полков ребята.
Имена летчиков, руки техника... Они говорили мне о годах, о боях, о дорогах во
йны... Эх, Вадим! Не дожил...
Мы шли по мягкой, молодой траве. В небе нарастал гул. Он был необычно мощны
м. Прямо через наш аэродром с востока на запад шли одна за одной, целой арм
адой девятки «Петляковых». Звонким ревом наполнился весь небосвод.
Ч Наступают, Ч просто сказал Чувашкин.
Ч Да.
Ч За два дня столько событий. Сегодня наши наступают. А вчера они, гады... Т
акая неприятность в полку.
Ч Что случилось?
Ч Налетели «фоккеры» и обстрела и стоянки. Ранили летчика, убили инжене
ра. Как будто знали, что вас нет дома.
Ч Ну, при чем тут я!
Ч Может, побоялись бы. Все ж говорят, когда вы там, наверху, они такой галде
ж в эфире поднимают: «Ахтунг, ахтунг, Покрышкин в воздухе!»
Ч Кого убили?
Ч Урванцева. Единственная пуля попала в его будку и прямо в висок. Из лет
чиков молодого ранило. Ногу ампутировали ему, умер.
Вот так и воспринимай все как есть: свою радость вместе с общим горем. Дели
свою радость на всех, бери на себя часть гнетущей печали утрат.
Фамилии «молодого» Чувашкин не смог назвать. Это подсказывало мне, что о
н не из тех, кто уже был на виду, имел свою машину. Неужели Березкин?..
Мы подходили к землянке КП Ч оттуда вышло несколько человек. Они привет
ливо улыбались. Первым среди них я узнал Погребного. Он погладил свою бор
оду и поднял над собой обе руки. Рядом с ним стояли Березкин, Коротков, Пыж
иков Ч мой земляк из Новосибирска, друг по ФЗУ, недавно назначенный в наш
полк на должность пропагандиста. Где-то из-за них показалась голова майо
ра Краева. «Да, летчики все на работе», Ч подумалось мне. Погребной первы
й шагнул мне навстречу, и я обнял его как родного.

16. Знакомые маршруты

До свидания, Кубань!
Эти слова звучали гулом наших моторов над уже колосившимися нивами, над
рекой, затененной вербами, над станицами и городами чудесного края, пере
жившего короткую, но тяжелую, опустошительную немецкую оккупацию.
Кубань... Она уже трудилась для фронта, для победы. Наш полк в числе других ч
астей оставлял ее, чтобы влиться в другие фронты. Небольшой плацдарм на Т
аманском полуострове, еще удерживаемый немцами, был окружен надежным ко
льцом.
Полк перелетел в район Донбасса. Августовская жара, грозы, высокое, пепел
ьного цвета небо, пыльные дороги, духота южных ночей, хорошо знакомый мар
шрут, пролегавший через Тихорецкую, Ростов, Новочеркасск, Ч все это напо
минало ветеранам нашего полка о прошлогоднем лете. Сегодня мы летели на
другой участок фронта, чтобы громить, гнать врага на запад. Мы чувствовал
и в себе силу, уверенность, ждали решительных боев, победоносных наступл
ений нашей армии.
Мы помнили лето сорок первого и сорок второго годов. Противник отброшен
далеко, но он силен, его резервы еще огромны. Не прорвутся ли где-нибудь ег
о танковые армии и е заставят ли нас снова отходить, бросать города?
Что таила в себе эта тишина на переднем крае, пролегавшем по нашей земле н
а тысячи километров, тишина, слышимая в каждодневных сводках Совинформб
юро: «Существенных изменений не произошло»?
Да, мы чувствовали это затишье. Когда вели бои на Кубани, понимали, что это
были схватки «местного значения», хотя и очень тяжелые. Мы ждали больших
событий, наступления наших войск. Нам хотелось участвовать именно в таки
х крупных операциях.
Все, что ожидало нас впереди, было пока что неопределенным, но оно рисовал
ось нам в светлых красках потому, что на Кубани мы победили.
Небо Кубани... Здесь, в районе наступления, собиралось одновременно неско
лько сот наших и немецких самолетов. Взятые в плен немецкие летчики засв
идетельствовали, что сюда в конце мая были переброшены свежие отборные ч
асти из-под Харькова. На Кубани их здорово потрепали. В одном бою, который
длился около часа Ч он расчленился на мелкие группы, нарастая, охватыва
я огромное пространство, Ч было сбито сорок два самолета противника. Кс
тати, вражеский ЯК был сбит здесь таким образом: в один день запретили поя
вляться в воздухе всем нашим ЯКам, и тот, оказавшись в небе один, был сраже
н летчиками соседнего полка.
В боях над Таманским полуостровом получили первое испытание наши молод
ые летчики Ч они показали, что гвардейский стиль истребителя им по душе.
Основные неприятности и тревоги при вводе их в сражения уже были позади.
В мае мы провели трудный бой с «мессершмиттами», в котором Трофимов откр
ыл свой счет в нашем полку. Трофимов, Кетов, Клубов, Сухов, Жердев, Голубев з
десь сдали «экзамены» на зрелость. Однажды во время боя Сухов включил вы
сотный корректор мотора вместо форсажа. Мотор ужасно задымил. Я спросил
летчика по радио, в чем дело, но он не смог мне ответить. На земле определил
и его ошибку.
Ч Спокойней надо действовать, Ч сказал я ему.
Ч Понимаю и знаю, товарищ капитан, Ч ответил он. Ч Но этому как раз я еще
не научился. К нам подошел Клубов.
Ч Здорово у вас получилось, Ч сказал он.
Ч Что получилось? Ч спросил я.
Ч Атака «мессера» на спине.
Ч Я что-то не обратил внимания.
Ч Точно, на спине. Это все видели. Отличное попадание Ч сразу вспыхнул.
В эти дни наш Искрин, гармонист, весельчак, друг певучего Труда, выпрыгнув
с парашютом из горящего самолета, ударился о киль и раздробил ногу. Тепер
ь уже не быть ему летчиком. Еще одного своего ветерана лишился полк.
Кубанская земля... Она уже была где-то за голубым горизонтом, а я все думал о
ней, о друзьях, навсегда оставленных в ее могилах, на дне морском... Они поги
бли недаром. Поглядывая на боевой порядок группы, я радовался, что смена п
огибшим так четко идет в строю. Наши бои, наши могилы на Кубани помогут тем
, кто сражается на других фронтах. Выстояв на Кубани, мы верили, что враг те
перь не пройдет нигде.
На Кубани я почти все время воевал на самолете под № 13, сбил на нем более дву
х десятков вражеских машин. Когда пришли новые «аэрокобры», я решил заме
нить свою на одну из них, более мощную по вооружению. Мою передали Степано
ву. Он не пожелал летать на «тринадцатой», и ему дорисовали 0. В первом же бо
ю его сбили. Сейчас на моей машине трехзначный номер, и мне приказали не на
зывать себя по фамилии, потому что немецкие истребители уже охотились за
мной. Попробовав представиться летчикам этой цифрой, я чуть не сломал се
бе язык. У ребят эта тарабарщина вызывала общий смех. «Нарисуйте мне сотк
у, Ч сказал я. Ч Я сотка, я сотка. Кратко и хорошо, не правда ли?» С тех пор я л
етал на самолете под №100.
...Как-то в начале июля меня подозвал к себе Погребной.
Ч Есть для тебя общественное поручение, Александр.
Ч Что, тренировать молодых летчиков? Ч пошутил я.
Ч Нет, дорогой. Завтра тебе надо быть в Краснодаре. Там начинается судебн
ый процесс над изменниками Родины. Послушаешь, потом расскажешь нам, что
там происходило.
Ч Сами бы поприсутствовали и лучше бы рассказали, Ч ответил я.
Ч Тебе, летчику, Герою, оно сподручней. Там представители из Москвы будут
. Алексей Толстой, говорят, прибыл.
Ч Писатель? Ч спросил я, хотя понимал, что речь идет именно о нем.
Ч Конечно.
Уж куда тут отказываться! На второй день я полетел на ПО-2 в Краснодар.
Здание, где происходил судебный процесс, окружала огромная толпа народа
. Меня провели в помещение через двор. Я очутился в комнате, где собралась
коллегия, представители общественности. Заседание еще не началось. Знак
омясь с присутствующими, я искал глазами Алексея Толстого. Его романы я ч
итал. «Петр Первый» вызывал во мне восхищение не только как художественн
ое произведение, изображавшее выдающуюся личность в истории России, но и
как свидетельство большого творческого, научного труда писателя.
В тесном кругу гражданских людей увидел рослого, полного человека в серо
м костюме, с покатыми плечами, чуть сутуловатого, с крупным лицом, седоват
ыми, обильными на затылке волосами.
Ч Познакомьтесь, Ч произнес кто-то, обращаясь к Толстому. Ч Летчик-гер
ой с нашего фронта.
Писатель обернулся ко мне, не изменив серьезного, даже немного угрюмого
выражения на своем лице. Он подал мне руку. Я назвал свою фамилию. Толстой
кивнул головой и продолжал прерванный разговор. Я стоял, слушал, смотрел
на него. Вскоре нас всех пригласили в зал заседаний.
Несколько часов мы слушали обвинительное заключение по делу военных пр
еступников, изменников Родины, действовавших в Краснодаре в дни оккупац
ии города немецкими войсками. Здесь впервые я постиг всю сложность событ
ий, которые разыгрывались в наших оккупированных городах, всю глубину па
дения отдельных людей, продавшихся врагу, услышал, какие тяжелые злодеян
ия творили гитлеровские офицеры и солдаты. Концлагеря, машины-душегубки
, рвы, заполненные расстрелянными стариками, женщинами, детьми... От этих с
трашных подробностей в жарком зале по спине пробегал мороз. Хотелось ско
рее идти в бой.
На скамье подсудимых я узнал учителя танцев, который в Доме офицеров обу
чал молодых военных, в том числе и меня. Среди замученных я услышал фамили
ю краснодарского врача, с дочерью которого я был знаком. Факты, предъявле
нные комиссией по расследованию злодеяний, потрясали своей неимоверно
й жестокостью. Приговор преступникам краснодарцы Ч те, кто был в зале и т
ам, за окнами, на улице, встретили бурными аплодисментами.
После суда нам, приглашенным на процесс, устроили здесь же, в этом здании,
обед. Когда все зашли в тесную комнатку, я снова обратил внимание на Алекс
ея Толстого. Он стоял мрачный, угнетенный. Усаживаясь, я взялся за спинку с
тула.
Ч Летчик, садись-ка тут, Ч услышал я. Толстой подзывал меня к себе.
Завязался разговор. Я задал ему несколько шаблонный, но законный вопрос:
почему литераторы так мало пишут об авиации? В то время действительно о л
етчиках-фронтовиках в литературе ничего серьезного, значительного ска
зано не было.
Ч Это верно, Ч согласился Толстой. Ч Но надо полагать, что это не потому
, что авиация не заслужила очерков, повестей, романов. Просто ее мало знают
наши писатели. Я считаю, что каждый воздушный бой истребителей Ч это неп
овторимое произведение военного искусства. Кто из нас, писателей, разбир
ается в нем? Никто. Ч Алексей Толстой все горячей увлекался темой нашей б
еседы. Ч Вот я читал в газете о том, что летчик во время боя неожиданно вып
олнил какой-то маневр, кажется, переворот, и это сразу изменило всю ситуац
ию. А что такое этот переворот? Каждый такой специфичный термин Ч это сли
ток опыта, мысли, энергии, заложенных в нем, а я не понимаю его. Мне нужно изу
чить ваше дело, прежде чем взяться писать о вас.
Он предложил выпить за летчиков, и все наполнили бокалы вином.
Возвращаясь домой, я думал над тем, что расскажу товарищам о процессе, всп
оминал все, что сказал Толстой. Да, если писатель не берется за тему, котор
ую он не знает, считая, что прежде ее нужно глубоко изучить, это говорит о е
го талантливости, о серьезном отношении к своему труду и к труду других.

Кубань... Ты будешь помниться мне всю жизнь и встречей с большим русским пи
сателем, посетившим тебя в трудное время.
До свидания, Кубань!
На горизонте уже показались знакомые приметы шахтерского края. Террико
ны, терриконы...
Приземлились в городе Н. Оставив самолет на стоянке, я направился к коман
дному пункту: по поручению Краева, который задерживался в Поповической,
мне надлежало присмотреть за полком на новом месте.
Дул горячий, порывистый ветер, было жарко. Кажется, точно такой день на это
м же аэродроме с чем-то связан в моей жизни... Да, это было год тому назад. Я пр
илетел сюда за «мессершмиттом», чтобы перегнать его в Славяносербск. Тог
да я услыхал у изрешеченного самолета рассказ о подвиге капитана Середы
. Точно так же дул обжигающий степной ветер, под которым никла молодая тра
ва.
Наши прибывали поэскадрильно, аккуратно заходили на посадку, отруливал
и к стоянкам. Кто-то промазал, протянул дальше, чем надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65