Бой начинается б
ез прощупывания.
Оторвавшись от преследующего меня «мессера», я с набором высоты иду влев
о, чтобы навалиться сверху на тех истребителей, которые атакуют «чаек». Н
ужно дать возможность нашим штурмовикам сбросить бомбы и изготовиться
к бою. Но обстановка заставляет меня тотчас же отказаться от этого замыс
ла. Взглянув влево, вижу, что в хвосте самолета Карповича завис «мессер». Б
оевого опыта у нашего летчика нет, и вряд ли он сумеет уйти из-под удара. Ес
ли бы у нас было радио, я бы подсказал ему, как лучше поступить.
Спешу на помощь Карповичу. Нельзя допустить, чтобы его сбили в первом же б
оевом вылете. Такая травма заживает так же медленно, как срастается пере
ломленная кость.
Сближаясь с «мессершмиттом», пытаюсь понять, почему мой правый ведомый К
арпович очутился ниже меня. Все ясно: опять дал о себе знать строй тройки.
Когда я делал левый разворот, Лукашевич пошел за мной, Карповичу тоже сле
довало идти за нами. Но это нелегко было сделать. На крутом развороте само
лет мог свалиться в штопор, на медленном Ч неминуемо отставал. И ведомый
поступил так, как мы делали иногда во время учебных воздушных боев, Ч раз
вернулся вправо. А поскольку скорость у меня на форсаже была большая, Кар
пович моментально оторвался от нас. Тут и пристроился к нему «мессер», пр
едвкушая легкую победу.
На предельной скорости атакую «мессера», преследующего Карповича. Пули
прошивают кабину вражеского истребителя сбоку, и он, клюнув носом, летит
к земле.
Мой ведомый только теперь увидел меня и понял, что произошло. Но мне неког
да «брать его за руку». Внизу ведут неравный бой с фашистами наши «чайки»
и «ишаки». Их много, но «мессершмиттам» не удается достать кого-нибудь из
них. Я провожаю взглядом самолет Карповича, который почему-то взял курс н
а Котовск, и ищу глазами Лукашевича. Но его нигде нет. Тогда я бросаюсь на «
мессершмиттов», атакующих штурмовиков.
На обратном маршруте восстанавливаю в памяти подробности боя, пытаясь о
пределить тот момент, когда мог быть атакован Лукашевич. На первом разво
роте влево я видел его. Потом мое внимание отвлек «мессершмитт», преслед
овавший Карповича. Куда же исчез Лукашевич?
Снова возвращаюсь домой без ведомых. Пролетая над аэродромом, вижу, что с
амолет Карповича уже на стоянке. Сажусь, заруливаю машину и подхожу к Вик
тору Петровичу, который беседует с моим правым ведомым. Карпович подробн
о рассказывает, что с ним произошло в воздухе. Я слушаю, с трудом сдерживая
нетерпение: хочется спросить, почему он отвернул вправо, когда я делал ле
вый разворот? Именно здесь исток всех его последующих ошибок. Выбрав мом
ент, задаю ему, наконец, этот вопрос.
Ч Отстать боялся, Ч откровенно признается Карпович.
Ч Тогда почему же на малом вираже разворачивался? У нас был уже такой лет
чик, который не признавал глубоких виражей, Ч Овчинников. И он погиб в пе
рвом же воздушном бою. Ты тоже сегодня был на волосок от смерти. Есть пробо
ины?
Ч Есть.
Ч А мотор хорошо работал?
Ч Хорошо.
Ч Уходить домой тоже не следовало. Карпович молчит. Виктор Петрович смо
трит то на него, то на меня. Потом спрашивает у меня о Лукашевиче:
Ч Сбили?
Ч Не видел.
Ч Что же с ним случилось?
Командир полка глубоко вздыхает и медленно идет вдоль стоянки. Я шагаю с
ним рядом.
Ч Какое-то загадочное исчезновение, Ч говорю. Ч Получилось в точност
и, как с Соколовым и Овсянкиным. Опять полная неизвестность.
Ч О них-то уже все известно, Ч спокойно возражает Виктор Петрович.
Я невольно подаюсь вперед, чтобы взглянуть в лицо командира. Оно суровое,
непроницаемое.
Ч Что с ними, товарищ командир?
Ч Вечером расскажу всем…
Лукашевич появился на пороге столовой, когда мы все, кто там находился, с з
атаенным дыханием слушали рассказ Виктора Петровича о Соколове и Овсян
кине. Летчик сразу понял, о ком идет речь, и тоже замер у двери. Он видел, как
метнулись к нему короткие, полные радости взгляды, как на минуту умолк ко
мандир, посмотрев на него своими большими грустными глазами, будто сказа
л свое самое ласковое слово Ч «хорошо».
От радости у Лукашевича даже слезы навернулись на глаза. Это была счастл
ивая минута в его жизни. Он снова возвратился в свой родной полк, в дружную
крылатую семью.
Ч Летая на запад, мы все верили, очень верили Днестру, Ч говорил Виктор П
етрович. Ч Подбитые старались перетянуть через реку, оставшиеся без са
молета тоже спешили к ее берегам. И Днестр никого из нас не подвел. Помог б
ы он Соколову и Овсянкину, если бы они от Бельцев полетели прямо на восток
. Кто-то из них, видимо Соколов, был подбит. Овсянкин не оставил своего кома
ндира, и они вместе полетели на северо-восток, в направлении Ямполя. Если
посмотреть на карту, то сразу видишь, что Ямполь от Бельцев в два раза ближ
е, чем Григориополь. Поэтому они и избрали этот самый короткий маршрут.
Недалеко от Ямполя летчики сели, считая, что здесь еще находятся наши. А та
м уже были немцы. Они окружили Соколова и Овсянкина, хотели взять их живым
и. Наши товарищи отбивались до последнего патрона. Поняв, что вырваться н
е удастся, они решили, что лучше остаться мертвыми на родной земле, чем муч
иться в фашистском плену. Вы спросите, как мы узнали о мужестве наших боев
ых друзей? Об этом рассказал на допросе немецкий летчик, взятый недавно в
плен. «Я каюсь, Ч говорил он, Ч что не поступил так, как ваши летчики под Я
мполем. У нас тоже есть понятие воинского долга!» Он и сообщил подробност
и этого события на левом берегу Днестра. Дорогие друзья, Ч сказал в заклю
чение командир полка, Ч пусть навсегда сохранится в нашей памяти образ
бесстрашных летчиков нашего полка, славных сыновей советского народа А
натолия Соколова и Алексея Овсянкина!
Мы встали со своих мест и почтили память боевых друзей минутой молчания.
Были слышны лишь всхлипывания официантки да пронзительный свисток пар
овоза, долетевший со станции.
После ужина летчики окружили Лукашевича. Он рассказал, что при выполнени
и левого разворота самолет вошел в штопор; чтобы вывести его, не хватило в
ысоты, пришлось прыгать с парашютом. Приземлился Лукашевич почти рядом с
о сбитым мною немецким летчиком. Преследуя фашиста, наши пехотинцы стрел
яли и по нему до тех пор, пока не услышали русскую речь.
Ч Вот вам еще один печальный результат полета тройки! Ч не сдержал я св
оего возмущения. Ч Летишь, а по бокам два ведомых, словно телохранители.
Но ведь я не комдив, чтобы меня так охраняли. Дайте мне такую свободу в стр
ою, чтобы своими разворотами я не заставлял одного выбрасываться с параш
ютом, а другого уходить черт знает куда!
Ч Спокойно, Покрышкин! Ч остановил меня майор Иванов. Ч Расшумелся, ка
к самовар. Сегодня тройкой летали последний раз. Ч Эти слова он произнес
решительно, как приговор.
Вернувшись в общежитие, я увидел на своей подушке треугольное письмецо.
Первая за время войны весточка из Новосибирска.
«Во первых строках» сестра Мария писала, что домой пришло печальное изве
стие о младшем брате Петре Ч пропал без вести. Я знал, что этот сильный, во
левой крепыш никогда не сдастся в плен. Значит, погиб. Значит, война уже за
брала одного из нашей семьи. Теперь на фронте нас осталось двое. Третий по
драстает, идет по моим стопам. Дождется ли мать кого-нибудь из нас после в
ойны?.. Далее Мария сообщала, что ее муж Павел тоже ушел на фронт, перечисля
ла имена всех двоюродных братьев, надевших солдатскую форму. «Деньги от
тебя пришли, Ч говорилось в конце письма, Ч мама и я шлем тебе спасибо». «
Хорошо, Ч подумал я, Ч что они получили, наконец, от меня подмогу. Завтра
же, как приедем на аэродром, напишу им ответ».
На рассвете, под грохот артиллерии, долетавший со стороны Балты, наш полк
поднялся с аэродрома и спешно перебазировался на новое место.
Отступление продолжалось.

6. Море и девушки

Теперь мой дом Ч самолет. Под его крылом я обедаю, в перерывах между полет
ами читаю газеты, пишу письма, веду свою тетрадь.
Когда полк начал менять аэродромы, я решил было записывать названия насе
ленных пунктов, в которых мы останавливались. Но в конце июля и в первой по
ловине августа перелеты стали настолько частыми, что мне пришлось отказ
аться от своего намерения.
Немецкие войска стремительно продвигались в направлении Киева. Наш пол
к, как и другие авиачасти, вынужден был отходить на восток вдоль моря. Мы о
тступали, конечно, под прикрытием наземных войск, всеми силами помогая п
ехотинцам сдерживать гитлеровские полчища.
После Котовска полк всего на день задержался на аэродроме у Фрунзевки. О
тсюда мы сделали несколько вылетов на штурмовку и сразу же перебазирова
лись в Березовку. Здесь летное поле находилось у самой дороги.
Пока мы стояли вблизи наших границ, почти не видели беженцев, отступающи
х солдат рассеянных частей. А у этой дороги…
Медленно продвигаются повозки, запряженные лошадьми, волами. На них нава
лена домашняя утварь, сидят старики, женщины, дети, измученные, опаленные
солнцем, серые от пыли. Кто-то натянул над собой «цыганский» шатер, и из не
го выглядывают ребячьи лица. Стада коров, овец, лошадей, перемешиваясь, ра
збегаются по дороге. Пыль движется тучей, окутывает все. Тракторы тащат п
о три-четыре комбайна. Гудят, безнадежно требуют проезда автомашины.
Стоим, углубившись в лесополосу, чтобы не так обдавало пылью, и смотрим на
эту печальную реку. Да, мы, наша армия, не смогли сдержать натиск врага. И мы
, как и эти люди, отступаем в надежде на подкрепление, на свежие силы.
Идут бойцы, раненые и здоровые, в ботинках и обмотках, в потных гимнастерк
ах, некоторые с котелком на ремне и без винтовки. Скатки шинелей кажутся и
м грузом. За плечами тощий вещевой мешок, в кармане или за обмоткой ложка.

Мы подступили к ним ближе, заговорили:
Ч Почему без оружия?
Ч Нет оружия.
Ч Как так?
Ч Не выдали. Говорят, не хватает.
Горько слышать и видеть все это.
Вспоминаются страницы «Войны и мира», фильмы о гражданской войне. И прих
одят мысли о большом терпении народа, о могучей силе нашей страны, котора
я еще не всколыхнулась вся, не вздыбилась от ярости.

Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война.

Напев этой песни словно слышится в гуле, который стоит над пыльной дорог
ой.
Ч Ракета!
От КП взлетела одна, другая ракета. Мы бежим сколько есть сил к машинам. За
деревьями дробится огненно-красный диск заходящего солнца. А может быть
, там что-то горит.
Несколько МИГов поднимаются в воздух и сразу же ввязываются в бой.
Вокруг «юнкерсов» вьется целая стая «мессершмиттов». К «юнкерсам» проб
иться трудно, но любой ценой надо.
Селиверстов полез напролом к ведущему группы «юнкерсов». На него навали
лись два «мессершмитта». Из наших никто не успел поддержать его: преслед
уем уходящую группу. Оглядываюсь и вижу: самолет Селиверстова уже тащит
за собой черный шлейф дыма. Вот выбросился летчик, и МИГ продолжает свой п
оследний полет без человека. Пламя его взрыва на земле сливается с крова
вым закатом.
Внимательно смотрим на спасенную дорогу. На ней как раз появилась больша
я колонна наших войск. Машины, разваливая копны хлеба, обгоняют орудия на
конной тяге. У бойцов за плечами винтовки, все в касках. Хочется смотреть н
а них, почувствовать их силу и уверенность. Это так необходимо душе.
Селиверстов возвратился в полк на колхозной автомашине. По его виду мы п
оняли, что если бы он задержался в самолете еще хотя бы на минуту, то, возмо
жно, и не остался бы в живых.
Друзья сразу же окружили Селиверстова и начали над ним подтрунивать. Оди
н из летчиков оттягивал покоробившуюся от огня полу реглана, второй пред
лагал поменяться сапогами.
Ч Теперь походишь за командиром БАО, Ч под общий смех заметил Фигичев.
Ч Прежде чем что-либо выдать или заменить, он тебе прочтет несколько лек
ций о сроках носки обмундирования.
На следующее утро, едва мы сели завтракать, послышался гул моторов.
Ч Наши! Пошли на бомбежку, Ч сказал Матвеев, указав на появившуюся в неб
е группу самолетов.
Я взглянул в ту сторону: с востока к аэродрому приближались «хейнкели».
Ч Это немцы! Ч крикнул я и кинулся к самолету. Моя машина стояла на самом
краю аэродрома. Пока добежал до нее, несколько раз упал, запутавшись нога
ми в густой гречихе.
Когда схватил лежавший под крылом парашют, услышал свист падающих бомб.
Инстинктивно прижался к фюзеляжу, словно он мог защитить меня от осколко
в.
Несколько взрывов качнули землю, и в воздухе снова повис гул «хейнкелей»
. Они делали второй заход.
Ч Чувашкин! Ч звал я техника. Ч Убирай маскировку!
Никого. Я успел отбросить несколько больших веток. А вот и бомбы…
Они легли около моего самолета. Я слышал, как самая близкая ко мне ударила
сь о землю.
И на этот раз мое счастье, моя судьба таились где-то в тех огромных железн
ых болванках, которые упали в землю и остались там.
Бомбы не взорвались. Они заставили меня поверить в то, что я сильнее самог
о страшного оружия, что я пройду все испытания. В те минуты тишины после на
лета я подумал об этом проще: никогда не буду прятаться от врага и останус
ь жив. С точки зрения военной такой вывод был безрассудством, но он пришел
ко мне.
Много бомб насыпали немцы на наш аэродром, но мы отделались, как говоритс
я, испугом. А после завтрака сразу же объявили приказ: готовиться к переле
ту. Наша новая точка Ч Тузлы.
У КП столпились летчики: Никандрыч выдает новые карты. На них один угол го
лубой.
Море!
На наших потертых картах его не было.
Море на карте напомнило мне об одном чудесном человеке Ч летчике, с кото
рым я встретился в доме отдыха, в Хосте. Я давно ничего не слышал о нем. Если
бы он сегодня узнал о том, что я стал истребителем, что я сражаюсь с врагам
и на фронте, он был бы рад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65