— Нет, что-то подобное я действительно говорил, но в контексте! Совершенно в другом контексте! — волнуясь, закричал Филиппов.
— В каком?
— Я говорил в том смысле, что нынешнему, подлинно демократическому составу Ленсовета выпала тяжелая и почетная обязанность: решительно и непреклонно взять в Ленинграде власть в свои руки. У кого эта власть сейчас? С одной стороны у насквозь коррумпированного аппарата Обкома КПСС, с другой — у аппарата Ленгорисполкома. Прежний состав депутатов играл роль статистов, это была машина для голосования за нужные Обкому КПСС решения. Самоуправство и бесконтрольность хорошо заметны на примере нашего ленинградского телевидения. Инструкторы Обкома всеми правдами и неправдами блюдут неприкосновенность ТВ, препятствуют появлению правдивой информации о взглядах сотрудников Демократической платформы в КПСС, блока «Демократические выборы-90», Ленинградского народного фронта и других неформальных общественных организаций. Я привел еще один пример: Лениздат, распоряжаюйщийся всеми ленинградскими газетами принадлежит Обкому, а прибыль от продажи изданий идет в партийную кассу ЦК КПСС. Я говорил — и это есть в моей предвыборной программе, — что Лениздат должен перейти в подчинение Ленсовету, а всю прибыль нужно направить на нужды города! Кроме того, Смольный следует отдать Университету, а все дворцы, которые сейчас заняты райкомами, передать музеям и детским учреждениям, — увлекшись, Филиппов говорил громко и внятно, будто перед многолюдным залом.
— Куда же девать Обком? — спросил Рубашкин. Ему стало скучно, все это он слышал уже много раз.
— Это не наш вопрос! Пусть выкупают небольшое здание где-нибудь на окраине. Почему у Ленинградского народного фронта нет собственных зданий в центре, а у КПСС — есть?
— Петр Сергеевич, вы же слово в слово повторяете то, что напечатано, — дочитав до середины, удивился Рубашкин.
— Читайте внимательней! То, что напечатано, не соответствует действительности и высказанным мною мыслям, — приподняв подбородок с окладистой бородой, заявил Филиппов.
— Хорошо, ответьте мне на один вопрос: вы говорили, что собираетесь брать власть в свои руки или не говорили? — теряя терпение, спросил Рубашкин.
— Тогда говорил, а сейчас это политически нецелесообразно!
— Какого же опровержения вы от меня ждете?
— Если не хотите слушать, что вам говорят, я найду других журналистов, гораздо более ответственных. Любой профессионал будет благодарен, что я дал ему возможность выступить с политически значимым материалом! Мы учтем вашу позицию, когда встанет вопрос о вашей работе в Ленсовете. Я буду категорически против, предупреждаю заранее! — вставая, сказал Филиппов и, не попрощавшись, вышел.
«Семь бед — один ответ», — подумал Рубашкин, но настроение окончательно испортилось.
— Эй, политик! Ты подготовил письмо, которое в номер запланировано? — заглянув в открытую дверь, крикнул Кокосов.
— Сейчас сделаю, — буркнул Рубашкин и взял тетрадочый листок с корявыми, наползающим друг на друга строчками:
"Уважаемая редакция! Пишет вам ветеран Советского демократического движения, четыре раза участвовавший в демонстрациях Народной Демократии, несмотря на угрозы быть арестованным и брошенным в сталинские застенки.
Несмотря на победу прогрессивных сил всего Советского народа над мракобесием, партийной мафией и застоем, в нашем городе до сих пор наблюдается большой беспорядок, а именно — давка в автобусах и на остановке в него невозможно попасть.
Поэтому в свете предстоящих важных решений Ленинградского Совета, в победе которого есть и моя немалая заслуга, предлагаю для ликвидации толкотни и антисанитарных условий проезда в общественном транспорте впускать в него пассажиров только по предъявлению паспорта с непросроченным штампом о постоянной ленинградской прописке…"
«Действительно, непорядок! Следует немедленно установить норму на потребление воздуха: для жителей Ленинграда двадцать кубометров в день, для приезжих — по десять, а Главное управление торговли должно прекратить отпуск иногородним (кроме иностранцев) продовольственных и промышленных товаров, в том числе — соли и спичек», — быстро дописал Рубашкин и, подчеркнув заголовок рубрики «На заметку депутатам!», отнес заметку в набор.
— Готово! — сказал он встретившемуся в коридоре Кокосову.
— Зайду, как только закончу. Не уходи, есть маленький вопрос.
— На двоих? — понимающе улыбнулся Рубашкин.
— Потапенко с Черенком зайти обещали. Выходит — на четверых, и закуску принесут, — радостно сообщил Кокосов.
4.14 Этот тайм мы уже отыграли…
Волконицкий выглядел жалким. Да, жалким — Котов подумал и решил, что сказать по-другому не получается. Впрочем, так и должен выглядеть предатель или трус, когда под давлением обстоятельств вынужден признаться в собственной подлости — с трясущимися руками, избегая смотреть в глаза старшему товарищу, с растерянным и потным лицом.
— Однако, прохладно! — заметил Котов. — Будешь уходить, напомни позвонить в ЖЭУ, чтобы не жалели мазута. Забыли разгильдяи, что Ленинград не в тропиках.
— Так вы сможете мне помочь, Виктор Михайлович? — заискивающе улыбнулся Волконицкий и в который раз вытер лоб измятым носовым платком.
— Смочь-то смогу, нежилых помещений в районе хватает, это не вопрос, но надо ли?
— Надо, Виктор Михайлович, очень надо! Я всегда относился к вам с уважением, всегда старался помочь…
«Этого говорить не следовало! Мало ли что было раньше? Да и ничем особо хорошим Волконицкий себя не проявил», — подумал Котов, так и не вспомнив ни одной по настоящему значимой услуги.
— Если я выделю помещение, ты уйдешь из Обкома? — будто невзначай спросил Котов.
— К тому идет, и так складывается. Поговаривают, что аппарат Обкома сократят, отраслевые отделы уже получили разнарядку. Объясняют, что отменили 6-ю статью, и теперь курировать отрасли будут другие структуры — видимо, по линии горисполкома. Хотя толком никто ничего не знает, но выборы мы проиграли, и во всем винят меня.
— Ну, и загнул! Ты кто? Кто ты такой, чтобы во всем тебя винить? Свой участок завалил с треском и не в первый раз — это факт. В 89-м была такая же картина. Еще тогда нужно было решать, да пожалели и, пожалуй, прошляпили. Твое счастье, что я тогда еще не был в бюро Обкома, другой был бы разговор! Кстати, не ты ли тогда слушок пустил: дескать, Котов против перестройки, против линии партии? Что говоришь? Повтори, не расслышал…
— Что вы, Виктор Михайлович, слова худого о вас не было! Злые люди нашептали, не верьте, Виктор Михайлович, — откашлявшись, сказал Волконицкий.
— Вот ты и выясни, что это за люди, кто они, откуда и почему, — тут же нашелся Котов и, переложив несколько бумажек с одного края стола на другой, продолжил: — Эти шептуны еще при Григории Васильевичи Романове себя проявили, после того, как он меня всему городу в пример поставил: «Учитесь большевистской принципиальности у товарища Котова!» Вот они и зашевелились, и ясно почему: испугались! Вместо того, чтобы за дело душой болеть, они в интриги ударились. И ты с ними был, не спорь, — был! Я знаю, мне все докладывают: кто с кем и зачем. Эх, не хватило времени Борису Вениаминовичу, не успел разобраться с кадрами среднего звена, кто, как говорится, есть ху. А выборы тем и полезны, что стало ясно, кому какая цена. Возьми, например, мой район! Больше восьмидесяти процентов в райсовете — это наши люди. Что посчитаем нужным и правильным, то и проведем. Сперва на бюро райкома порешаем, по-ленински проголосуем, а через Совет само пойдет! И никакие горлопаны нам не помешают, они нам только на руку, чтобы мы духом крепчали и бдительность не теряли. Это и есть партийная демократия, если вдуматься — ленинский демократический централизм на современном этапе. А отмена 6-й статьи коммунистам не помеха. Сейчас отменили, без нее пока обойдемся, а завтра — бац! — и восстановим. Да так восстановим, что вся шелуха сразу осыпется, будто и не было. Вот, скоро во всех райсоветах будут выбирать председателей. Мы своего человека наверняка проведем, а остальные — большой вопрос. Тогда и посмотрим, кто как умеет работать, — монотонно говорил Котов, будто забыл, о чем шел разговор.
— В Ленсовете тоже готовятся, но ничего не выходит. Салье с Филипповым разодрались, никак поделиться не могут. Кресло одно, а голосов у каждого — поровну, — поддакнул Волконицкий.
— Это дело поправимое. Пусть меж собой грызутся, нам на пользу, — нарочито зевнув, Котов поглядел на часы.
— Так, Виктор Михайлович, как с моим вопросом? — видя, что Котов собирается закончить разговор, спросил Волконицкий.
— Не вижу вопроса! — вдруг воскликнул Котов. — Ты дело делай, что партия поручила и доверила, а ты крысятничать вздумал, выходы туда-сюда роешь, ищешь, где потеплее, а на товарищей, на общее наше дело — плевать! На своем посту каждый должен, до последнего!
Волконицкий замялся, не зная, что ответить.
— Виктор Михайлович, вы просили напомнить про ЖЭУ, — наконец промямлил он.
— Сам помню, склерозом не балуюсь. Помещение для твоего «эс-пэ» поищем, если докажешь, что дело на общую пользу, а ты за это повыясняй, кто чем дышит. Что прослышишь или узнаешь, как про меня слухи пускают, сразу приходи, сразу, не стесняйся. А я тем временем подумаю, посоветуюсь, посмотрю, как ты усвоил то, о чем тебе было говорено, — буркнул Котов и, не взглянув на протянутую Волконицким руку, нажал кнопку селектора: «Федоровского сюда, срочно».
В кабинете было душно и пахло пылью. Обогнув стол, Котов настежь распахнул форточку и с удовольствием вдохнул резкий, прохладный воздух.
— Видишь, весна на двор просится, а не теплеет, — сказал он вошедшему Федоровскому.
— Прошел марток, одевай пять порток, — тут же нашелся тот.
— Каких порток? — не расслышав, переспросил Котов.
— Пословица такая, Виктор Михайлович, в том смысле, что март прошел, а одеваться надо теплее.
— Вроде анкета в порядке, проверенная, а я никак не пойму: кто ты по роду-племени — русский или, черт знает, кто. Если русский, то не искажай выверенную веками линию народной мудрости. Это, что сейчас сказал, все переврал! Во-первых, не прошел, а пришел. Во-вторых, не пять, а семь! Правильно надо цитировать, не ошибаться. Разницу хорошо усвоил? — Котов дождался утвердительного кивка и приказал: — Тогда повтори!
— Пришел марток — одевай семь порток! — громко отчеканил Федоровский.
— То-то, а то искажать вздумал. Сегодня — народную пословицу, а завтра? Ну, ладно, давай к делу. Встреча с депутатским активом подготовлена?
— Люди собираются: ветераны, пенсионеры, как всегда, первыми. В целом уже половина на месте. Через двадцать восемь минут начнем, как намечено.
— Продуктовые наборы готовы?
— Сейчас ваши персональные поздравления дораскладывают. После окончания в фойе раздадим.
— Почему не сразу? Людей перед началом надо воодушевлять, а не после.
— Не хочется, чтобы в зал входили с пакетами. Начнут рассматривать, перебирать, а там и стеклянные банки. Вдруг у кого-нибудь разобьется? Отвлекутся, не до дела будет, и эффект отрицательный, — объяснил Федоровский.
«Вот и пригодились Цветков с Горловым для общего дела. Небось, не обеднеют, других бы тоже тряхнуть как следует, чтобы знали, откуда ноги растут», — подумал Котов и спросил:
— Как у нас в этом квартале с динамикой роста кооперативного движения?
— Точная статистика дойдет где-то через неделю, но по предварительным данным имеется увеличение на восемь с половиной процентов. Несмотря на принятые меры по ограничению, растут, как грибы, я хотел сказать, как поганки, — удивленный неожиданным вопросом, ответил Федоровский и не, дождавшись реакции начальника, неуверенно продолжил: — В разрезе специализации картина лучше. Торгово-закупочные сокращены на шесть процентов, по производственным, включая сферу бытовых и прочих услуг, имеется повышение — точно не помню — около пятнадцати процентов.
— Не в процентах дело, — Котов как всегда сделал ударение на первом слоге, — а в том, как кооператоры помогают району: сколько детсадов отремонтировали, как райкому помогают с наборами для ветеранов и актива, как о трудящихся, о рабочем классе заботятся. Скажи, чтобы справочку подготовили в данном плане. На первой же сессии Совета поставим вопрос жестко: кто только о себе думает, как карман набить, с теми — все отобрать и без проволочек! Как Ленин при НЭП'е, чтобы знали толстопузые, по чьей земле ходят, чей хлеб едят и кто им прибавочную, так сказать, стоимость создает. А нормальных кооператоров, которые делятся, которые понимают, что делиться надо — те пусть работают, пусть жиреют — нам больше достанется, когда эту нечисть прихлопнем.
— Я с юристами райисполкома проект решения завизирую, чтобы все по закону, — Федоровский сделал пометку в маленьком блокноте, который всегда носил в кармане.
— Думаю, минут за десять выйти, с активом пообщаться запросто, без чинов. Ленин так поступал, и даже Сталин Иосиф Виссарионович в молодости на съездах выходил в партийную массу. Сам смотрел, что происходит в среде, как товарищ, как первый среди равных. Это уж потом, после такая мода пошла, чтобы от делегатов отгораживаться. Не наш это стиль партийной работы, искаженный. Ты как считаешь?
— Хорошо бы, Виктор Михайлович, прямо сейчас выйти. Народу много, вам бы со всеми поздороваться, так сказать, в индивидуальном порядке, — согласился Федоровский, но Котову показалось, что тот усмехнулся.
— Волконицкий приходил, на жизнь жаловался, тепленькое местечко себе подыскивает. В Обкоме, говорит, совсем плохо стало, — не подав вида, что недоволен, сказал Котов.
— Работать надо хорошо, тогда и плохо не будет, — со значительным видом заметил Федоровский.
— Говоришь верно, но мыслишь мелко. Место освобождается, важнейшее на современном этапе место! Если с умом взяться, то в короткое время можно вырасти до завотделом. А заведующий идеологическим отделом Обкома КПСС — не фунт изюма. Собрались там сейчас мудрецы хреновы, доценты с кандидатами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68