За своих отвечаешь лично! За каждого! А я — за тебя! Чуть от кого запашок, будем перед директором отдуваться. Чуть не забыл: запаси на меня граммов двести, вдруг замерзну.
3.9 Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой…
По автобусам рассаживались чуть ли не час. У каждой машины стоял ответственный дежурный, который по списку отмечал явившихся. Ставя в списке галочку против нужной фамилии, он впускал человека внутрь, но никого не выпускал наружу. Но, как обычно бывает, что-то перепутали, где-то кого-то ждали, а перед самой отправкой выяснилось, что забыли взять флаги.
Наконец вдоль колонны пошла комиссия из четырех человек во главе с секретарем парткома. Вместе с дежурным они заходили в автобус и считали сидящих по головам, сверяясь со списком. У Горлова все сошлось, и дежурный велел шоферу закрыть дверь.
Уже стемнело и зажглись фонари, когда автобусы тронулись. Все сразу стали доставать запасы, и Горлов на всякий случай еще раз предупредил, чтобы знали меру.
— Не волнуйтесь, Борис Петрович, мы по чуть-чуть, не в первый раз, — успокоил его Евтюхов.
— Дай, Бог, не в последний! — пошутил кто-то сзади. Но веселья не получилось. Ехали молча: многие уснули, остальные клевали носом усталые и сонные. Никто не знал, когда попадет домой, и женщины волновались, хотя их предупредили, что ясли с детскими садами будут работать в продленном режиме, и всех детей накормят ужином.
Стекла покрылись изнутри толстой наледью, на поворотах темнота разрывалась синими и красными сполохами от милицейских машин, сопровождавших колонну спереди и сзади. Горлов продышал дырочку сквозь мохнатый иней и бездумно глядел в окно. Людей на улицах почти не было, только у дверей магазинов на неубранном снегу змеились черные очереди. Вскоре, не останавливаясь проехали Невский, вдоль которого ярко мельтешили огни реклам, и было светло от витрин Гостиного двора. Но дальше все снова погрузилось в темноту. Перед площадью Мира свернули на Фонтанку и, проехав до Московского проспекта, надолго застряли у перекрестка. Поперек нескончаемо двигались вереницы автобусов, разделенные милицейскими машинами сопровождения.
Пока стояли, Горлов незаметно для себя задремал. Но это был не сон и не явь: он чувствовал и осязал окружающее, вздрагивал от толчков и поправлял сползавшую на лицо шапку. Она щекотала лоб и веки, и, казалось, только шапка мешает погрузиться в окончательное забытье.
Он очнулся от внезапно подувшего холода. Через открытую дверь кто-то снаружи кричал в мегафон: «Всем выходить! Строиться в колонну! Всем выходить!»
Автобус стоял возле «Электросилы», и дорогу перегородила толпа, выходившая из открытых ворот. Шли не по порядку, как на демонстрациях, а редкими группами с хмурыми, недовольными лицами. Внезапно заревела заводская труба, за ней другая и, раздирая воздух, взвыли сирены.
Горлов топтался вместе со своими сотрудниками возле автобуса до тех пор, пока, размахивая руками, не подбежал Лахарев и не велел выстроиться, чтобы идти пешком. Галя Устинцева попыталась в суматохе пробраться в метро, но стоявшие вдоль тротуара милиционеры не пропустили, и ей пришлось вернуться назад.
Двинулись нестройно, потихоньку ругаясь. Гудки и сирены вдруг смолкли, и из уличных репродукторов грянул духовой оркестр.
— Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой — в горе, в надежде и в радости… — нестройно подхватило несколько голосов.
— Глоточек, Борис Петрович, для согреться, — предложил державшийся рядом Евтюхов и протянул плоскую, чтобы умещалась в кармане, флягу из нержавейки — их издавна наладились делать на экспериментальном участке. Брали по божески: «объем за объем» — сколько спирта вмещалось, во столько и обходилась фляга. Несмотря на всевозможные карательные меры, искоренить халтуру никогда не удавалось, а нынешний директор даже дарил фляги с гравировкой почетным гостям в качестве сувениров.
Напротив центрального входа в Парк Победы проспект был перегорожен самосвалами, перед которыми одна за другой выстроились три цепочки курсантов. Стоявшие в переднем ряду прикрывались алюминиевыми щитами в три четверти роста, они были одеты в каски с опущенными над лицами щитками из прозрачного пластика.
— Эй, рыцари, никак воевать собрались? Айда с нами, — закричала какая-то женщина, но ее заглушил хриплый голос из мегафона: «Поворачиваем налево! Поворачиваем налево и двигаемся организованно! Повторяю: двигаемся, товарищи, организованно!»
Дальше шли центральной аллеей, по обе стороны которой стояли курсанты вперемежку с милиционерами. Галя Устинцева и здесь попробовала улизнуть, но ее опять вернули обратно. По дороге Горлов еще раз приложился к фляге, закусив замерзшим на холоде бутербродом.
Площадь перед СКК была запружена народом, мощные прожектора высвечивали каждый уголок, в их свете было видно, как поверху над толпой клубится пар от дыхания тысяч людей.
— Чего ждете, разворачивайте ваш транспарант, — приказал подошедший член парткома с красной повязкой на рукаве, Горлов забыл его фамилию.
— У нас нет транспаранта, первый отдел запретил, — ответил Евтюхов.
— Как нет, почему? — посветив себе фонариком, парткомовец нашел нужную строчку: «Вдохновенным трудом укрепим обороноспособность Родины!» — этот лозунг на ваш сектор записан.
— Я же сказал: первый отдел запретил! — повторил Евтюхов.
— Партком разработал, в райкоме утверждено, а они отменяют. Безобразие! Но раз нет транспаранта, идите за флагом — в штабной машине есть запасные.
Брать под расписку флаг, а потом стоять в очереди, чтобы его сдать, никто не хотел, мужчины потихоньку отходили назад за спины женщин, а те мялись, поглядывая на Горлова.
— Лахарев велел, чтобы никто не отлучался с выделенного места, — ответил за всех Горлов.
— Приказываю отправить людей за флагом! — закричал член парткома.
— Без указания Лахарева никто отсюда не уйдет!
— Кто вы такой, как ваша фамилия?
— Я начальник сектора Горлов. Лахарев — парторг научной части.
— Вы за это ответите! Завтра, на парткоме разберемся, кто парторг, а кто БЫЛ начальником сектора!
— А Борис Петрович беспартийный, вы его в партию отказались принять, теперь получайте, — пискнул кто-то сзади, и Горлов узнал голос Светочки Петровой.
— Что вы издеваетесь? Будете придираться, мы все отсюда уйдем! И других уведем! — не скрываясь, закричала Галя Устинцева.
Беспомощно пригрозив, что этого так не оставит, член парткома отошел, и вслед за этим над площадью громко хряпнуло, раздались свист и скрежет, потом где-то постучали по микрофону и хорошо поставленный баритон возгласил: «Дорогие товарищи! Общегородской митинг трудящихся города-героя Ленинграда разрешите считать открытым!»
Послышались жидкие хлопки в ладоши тех, кто стоял возле микрофона, издалека, от передних рядов у трибуны донеслись нестройные крики «Ура-а-а!».
— Слово предоставляется первому секретарю Ленинградского Обкома КПСС товарищу Гидаспову Борису Вениаминовичу!"
В репродукторах что-то зашипело, потом затихло и голос Гидаспова зазвучал над площадью громко и отчетливо:
"Дорогие товарищи, друзья! Пришло время выверить наши ориентиры, обстоятельно разобраться с тем, что происходит в нашей стране и в нашем замечательном городе. Если не сделаем этого сегодня, то завтра будет еще сложнее, а послезавтра — может быть, вообще поздно. Люди ждут четких политических оценок.
Главный вопрос: можно ли сейчас разрешить острейшие проблемы без КПСС?
Нет и еще раз — нет!"
Гидаспов сделал паузу и над площадью раздались крики и свист, многократно усиленные репродукторами.
"Могут ли нигилизм, эгоизм, бездуховность, культивируемые на фоне безудержного шельмования партии и всего нашего прошлого породить созидательные начала?
Нет и еще раз — нет!"
«Ура-а-а!», -невпопад закричали где-то впереди, но крики тут же смолкли.
«Идеология КПСС коренится в марксизме-ленинизме, составляющем фундамент социализма. Только на этой основе может формироваться идейное единство советских людей — непобедимого блока коммунистов и беспартийных.»
Горлов приподнялся на цыпочки, но не увидел ничего, кроме красных флагов и транспарантов в мечущемся над толпой свете прожекторов.
— Как впечатляет? — кто-то тронул сзади за рукав и, повернувшись, Горлов увидел Петю Рубашкина и с ним кого-то смутно знакомого.
— Аллегро бордачиозо в темпо модерато, — вспомнив одну из семейных шуток, сказал Горлов.
— У Бори жена пианистка, — пояснил Рубашкин для своего спутника. — Вы ведь у меня встречались?
Горлов вспомнил Таланова и пожал ему руку.
— А вы зачем сюда?
— Где же еще изучать противника и его методы работы с электоратом? — пожал плечами Таланов.
— Хороших противников выбрали. Могу представить, если на ринг выйдет Рубашкин против Гидаспова, а судья ударит в гонг. От маленького Пети мокрого места не останется, как танком по лягушке, — засмеялся Горлов.
— Подожди, дай послушать! Самое интересное началось, — прервал его Рубашкин.
— … сегодня именно из их стана громче всех кричат «Держи вора!» Глашатаев своих «идей» так называемым демократам не занимать. Заполнив телеэкраны и страницы газет, они убиваются о том что коммунисты ведут наступление на демократию и гласность", — гремел над площадью голос Гидаспова. — А мне вспоминается горький упрек простого рабочего, Героя Социалистического труда товарища Арефина: «Почему лидеры различных фронтов чувствуют себя на нашем телевидении, как дома, а я — рабочий и член горкома КПСС, ни разу не был допущен там выступить?»
Давайте говорить открыто! Сегодня, на страницах печати псевдодемократической дубиной громят всех, кто осмеливается отстаивать партийную точку зрения на происходящие события. Вместо честной и открытой дискуссии нагнетаются представления об обреченности Советского строя.
Сегодня накануне выборов демократы и левые радикалы ведут массированное наступление на избирателя, надеясь любой ценой захватить власть, даже если это потребует развалить Советский Союз!
Сегодня все, кому не лень, говорят о наших просчетах и наболевших задачах, но никто не пытается приступить к их решению. Никто, кроме руководящей и движущей силы нашего общества — Коммунистической Партии Советского Союза!
Гидаспов снова сделал паузу, и от трибуны, подхваченный усилителями разнесся над площадью дружный рев сотен голосов: «Ле-нин! Октябрь! Со-циа-лизм! Ура-а-а!!!»
— Борис Петрович! Мы с Галкой нашли проход к метро. Там ребята хорошие, обещали пропустить. Можно, мы уйдем потихоньку? — тихо спросила Света Петрова.
— Только потихоньку. Так, чтобы никто не заметил, — разрешил Горлов.
— Пожалуй, и нам пора. Пойдешь с нами, Боря? — спросил Рубашкин.
— Подожди, надо послушать что он скажет про Народный фронт и ОФТ, — остановил его Таланов.
— Зачем? Он на полчаса тягомотину разведет, а суть — в двух фразах: "С лидерами ЛНФ надо бороться, но при этом не отпугивать простых советских людей, которые искренне заблуждаются — надо перетягивать их на свою сторону. А про ОФТ Гидаспов скажет, что там хорошие ребята, настоящие патриоты, но чуть перегибают палку, следует их поддержать и подправить. Или сперва подправить, а потом поддержать. Это называется сохранением поля для политического маневра. Короче: ни нашим, ни вашим!
— Откуда ты знаешь? — удивленный уверенным тоном Рубашкина спросил Горлов.
— Так я речь Гидаспова целый день правил для газеты, наизусть каждое слово помню, даже когда аплодисменты в трансляцию должны включать, — ухмыльнулся тот. — Завтра прочтешь и сам убедишься.
3.10 Значит, нет для любви возвращенья
Таланов вышел на станции «Технологический институт», чтобы пересесть на Кировско-Выборгскую линию, а Горлов и Рубашкин проехали вместе еще две остановки. Горлов так устал, что не мог связно разговаривать. За эти два дня все смешалось: погрузка и отправка металла, неожиданный полет в Мурманск и этот нелепый митинг на морозе и ветру. К тому же все это время он пил все, что попадалось — от коньяка до чуть разбавленного спирта. Голова разболелась до рези в глазах, даже говорить было трудно, и Горлов только кивал, едва понимая, о чем говорит Рубашкин.
Он едва дошел до дома, чувствуя себя совершенно обессиленным. Увидев его, Нина хотела что-то сказать, но промолчала и сама повесила его пальто.
— Ничего не хочу, приготовь пожалуйста ванну, — попросил ее Горлов.
Пока наливалась вода, он разделся и в одних трусах присел на бортик ванны. Было такое ощущение, что стоит закрыть глаза — и он тут же отключится.
— Выпей немного чая, — сказала Нина, протягивая чашку. Она была горячей до того, что трудно держать, но Горлов сделал несколько обжигающих глотков, и стало легче.
— Что случилось, Боренька? — спросила Нина.
— В общем, все в порядке. Сперва закончили отгрузку, потом пришлось улететь, — отвечал Горлов и, опускаясь в горячую воду, тяжело охнул.
— У тебя рубашка до того грязная, что можно испачкаться, и к тому же чужая, — сказала она, собирая его белье.
— Цветков перед отъездом свою отдал, — объяснил Горлов и откинув назад голову, закрыл глаза.
— Он, кстати, уже три раза звонил, просил связаться, как только появишься, ты ему срочно нужен.
— Поем и позвоню, — сказал Горлов.
— У тебя серьезные неприятности?
— Очень! Серьезней не придумать: не знаю, куда деньги девать.
— Ты в самом деле или шутишь? — обеспокоено спросила она.
— Совершенно серьезно. За эти дни заработал больше пятидесяти тысяч и еще «Жигули» — то ли «девятка», то ли «шестерка», не помню. На днях из Краснодара пригонят.
Горлов открыл глаза и увидел, что Нина улыбается.
— И это все проблемы? — спросила она.
— А это, по-твоему, пустяки? — почему-то рассердился Горлов.
— Вот почему ты последнее время какой-то странный, будто сам не свой, и дома тебя почти не было. Из-за этого?
Горлов молча кивнул и, уцепившись за края ванны, медленно, с трудом поднялся. Держа наготове развернутое банное полотенце, она привстала на цыпочки, чтобы накрыть ему спину, и ее лицо оказалось совсем близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68