— Какие будут вопросы? — оглядев собравшихся в зале, спросил Сурков.
Никто не шелохнулся, и если бы не зима, то было б слышно, как летит муха.
— Если вопросов нет, я подписываю, — объявил Сурков.
— Майор Арцыбулин! — скомандовал начальник Особой инспекции, едва Сурков оторвал перо от бумаги.
— Я! — встав навытяжку, хрипло ответил тот.
— Сдать оружие, удостоверение личности и служебные документы!
— Разрешите, товарищ генерал…
— Проводите его! — приказал особист. — А по дороге разъясните сотруднику… — э-э-э, бывшему сотруднику, порядок увольнения из Органов. Сдавайте дела, Арцыбулин. Остальное — в рабочем порядке.
Стук каблуков двух сотрудников Особой инспекции провожал уход Арцыбулина. Он шел, сосредоточенно глядя в пол, будто опасаясь споткнуться, и на него никто не смотрел. В гробовой тишине маслянисто щелкнула дверь, и шорох облегчения пронесся по залу.
— Подполковник Марков! — раздалось после недолгой заминки. — Разрешите вопрос, товарищ генерал!
Сурков неодобрительно взглянул на поднявшегося в задних рядах непомерно тучного офицера и молча кивнул.
— За что наказан подполковник Коршунов? Он ведь не участвовал в реализации…
Генерал Голубев приподнялся, чтобы осадить подчиненного, но Сурков тронул заместителя за локоть и, кашлянув, ответил:
— Вопрос не по существу, но вопрос правильный, и на него надо ответить. Да, Коршунов, не был задействован в активных мероприятиях, но фигуранты — с его «земли», из его зоны ответственности. Переводя, — подчеркиваю: не наказывая, а переводя, — подполковника Коршунова на другую должность, хочу напомнить линейным подразделениям: все, что делается на закрепленной территории — ваша забота. Подчеркиваю — все! Вне зависимости от того, какая служба проводит у вас операцию! Прошу всех учесть и принять к сведению. Понятно, товарищ подполковник?
— Так точно, товарищ генерал! — пытаясь вытянуться по стойке «смирно», откликнулся Маркин и, тяжело опустившись на стул, достал носовой платок утереть вспотевшее лицо.
— Распустились! Не офицеры, а беременные бабы, — сказал Сурков Голубеву.
— Марков очень толковый и работящий следователь. Вот и надорвал сердце. Месяц отлежал с гипертоническим кризом, только что из госпиталя. Видно придется комиссовать, а жаль, очень жаль, — тихо ответил Голубев.
— Если характеризуете положительно, то перед увольнением представьте к внеочередному званию. Толковых людей надо ценить, чтобы другим в назидание, — вставая, заключил Сурков.
— Товарищи офицеры! — скомандовал заместитель Суркова по службе.
Не в лад загрохали стулья. Все встали, приветствуя уходящих из зала генералов.
— Пронесло! — уже выходя, расслышал Сурков чей-то облегченный возглас.
* * *
Дверь отворилась без стука, едва Сурков сел в свое кресло.
— Явился, аки привидение, — улыбаясь, повторил старую армейскую шутку начальник Особой инспекции.
— Заходи, Михал Матвеич. Погоняй чаек, пока я читаю, — махнул ему рукой Сурков.
Пока помощник возился с чаем и закуской, Сурков открыл принесенное особистом личное дело. Пропустив пару десятков листов, подколотых сверху, Сурков остановился на документе, составленном несколько лет назад.
Сов. Секретно. Экз. — единств
СЛУЖЕБНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
на майора КГБ СССР Кошелева Павла Константиновича — оперативный псевдоним — Коршунов Павел Васильевич (Николаевич)
Кошелев Павел Константинович, 1952 г.р., русский,
член КПСС, образование высшее, женат, имеет сына,
воинское звание — майор, проходит службу в
должности заместителя начальника отделения
5— й службы УКГБ с 1979 г.
Кошелев Павел Константинович родился 26 сентября 1952 года в поселке Назия Волховского района Ленинградской области в семье служащих. После окончания средней школы поступил на юридический факультет Ленинградского государственного университета, который окончил с отличием в 1974 году по специальности «юрист-правовед».
В том же году после проведения специальных проверочных мероприятий зачислен в УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Стажировку с исполнением обязанностей по направленности 5-й службы прошел успешно, зарекомендовав себя энергичным и добросовестным сотрудником.
Принимал непосредственное участие в ряде оперативных разработок и их реализации, связанных с предотвращением идеологических диверсий, с распространением антисоветских и иных запрещенных материалов, а также с противодействием распространению нездоровых настроений в среде творческой интеллигенции, включая выявление и нейтрализацию их активных носителей. В своей работе тов. Кошелев особое внимание уделял работе с неформальными объединениями и отдельными группами негативной направленности.
По инициативе и при участии тов. Кошелева П.К. был проведен широкий комплекс мероприятий по установлению контроля над определенными кругами ленинградской молодежи с неустановившимися мировоззренческими ориентирами. В частности, в тесном взаимодействии с отраслевыми отделами ОК КПСС и ОК ВЛКСМ были организованы: объединение самодеятельных литераторов «Клуб-81», Товарищество экспериментального изобразительного искусства, а также музыкальный рок-клуб.
В результате соответствующих оперативных мероприятий, смело и решительно проведенных под руководством тов. Коршунова, действовавшего в негативной среде под прикрытием ОК ВЛКСМ и Управления культуры Ленгорисполкома, резко повысился уровень агентурных разработок, пресечены попытки западных спецслужб повлиять на умонастроение отдельных категорий советских людей, негативные процессы среди творческих работников и работников идеологического фронта были взяты под усиленный контроль.
Следует отметить глубокие знания особенностей контрразведывательной деятельности, незаурядное мастерство, выдумку и предприимчивость, постоянно проявляемые тов. Кошелевым П.К. при планировании, также личное мужество при проведении оперативно-агентурных, установочно-розыскных и вербовочных мероприятий.
В условиях обострения идеологической борьбы под руководством и при непосредственном участии тов. Кошелева П.К. были арестованы и привлечены к уголовной ответственности свыше 30 человек; в отношении более чем 160 проведено профилактирование различных категорий.
В числе указанного контингента — организаторы так называемого «феминистского» клуба «Мария» и издатели подпольного журнала антисоветской направленности с аналогичным названием Н. Лазарева и Г. Григорьева, бывший член СП СССР Л. Друскин, редакторы подпольного Информационного бюллетеня Долинин и Евдокимов, распространитель антисоветской литературы М. Поляков, диссидентка-антисоветчица Ю. Вознесенская, распространитель непристойных и антисоветских картин Г. Михайлов и другие, изобличение и осуждение которых было с удовлетворением встречено общественностью, получило положительную оценку в советской и партийной печати.
Плановые задания по вербовке агентуры и привлечению доверенных лиц выполняются тов. Кошелевым П.К. с показателями не ниже, чем 107,6 %. Он блестяще владеет различными видами боевых единоборств, является мастером спорта СССР по самбо, постоянно совершенствует морально-психологическую, политическую и физическую подготовку
Тов. Кошелев П.К. пользуется заслуженным авторитетом и доверием в коллективе, неоднократно избирался в выборные органы, был секретарем комсомольской организации Управления, будучи членом парткома Управления, отвечал за культурно-массовую работу.
Характеристика выдана в связи с представлением к награждению почетным знаком «70 лет органам ВЧК-ОГПУ-КГБ».
«…»
— Черт ногу сломит, прежде чем до сути доберешься. Разве ж можно так о живом человеке? — сбросив очки на стол, воскликнул Сурков.
— Кадры — дело тонкое. Не мы придумали, не нам изменять, — дружелюбно откликнулся особист.
— Скажи, Михал Матвеич, по человечески: можно с Кошелевым кашу сварить или нет? Я тут, понимаешь, глубокую комбинацию задумал, хочу его задействовать.
— В принципе я бы характеризовал парня положительно. Но надо смотреть по какой линии. На заграницу или по направленности 2-й службы я бы воздержался.
— Почему?
— По складу характера он нуждается в коллективе. Как говорят наши психологи — «человек команды». Кстати, и коллектив нуждается в нем. Если, где собирается компания, то Паша всегда тут, как тут. Гитара, песни — все при нем. Как говорится, первый парень на деревне… на русской деревне! А в загранке не потянет, нет не потянет.
— И черт с ней, есть у нас еще дома дела! Они важнее. Кстати о делах: помнишь наш пароль для явки в этом, — как его — в Суррее?
— А то! Разве ж забудешь: «Дело было вечером, делать было нечего!» — ухмыльнулся Михаил Матвеевич
— Мне как раз шотландского привезли, «Блю лейбл»! — сказал Сурков, доставая из сейфа квадратную бутылку. — Вечно путаю, где «блю», а где «бля». Эх, раньше водку делали! Вспомнишь — слеза прошибает. Впрочем и виски неплохо.
— Самый генеральский напиток. Нам, полковникам не положено.
— Брось, Михал Матвеич! Такой полковник трех генералов стоит. А твой тонкий намек понял: завтра пришлю, чтобы нашу с тобой молодость не забывал.
За разговорами выпили почти всю бутылку, и, проводив старого приятеля, Сурков стал собираться. Перед тем, как надеть пальто, он вызвал помощника, чтобы тот сдал в спецотдел подписанные документы.
— Товарищ генерал! Что с Беркесовым делать? Вы его на четырнадцать двадцать вызвали, с тех пор сидит, — виновато спросил помощник, принимая папку с подписанными за день бумагами.
— Я Черкесова не вызывал, — удивился Сурков.
— Не Черкесова, а Беркесова! Их все путают: оба из следствия и оба подполковники. Вы недавно на Черкесова наградные документы утверждали, а Беркесов — это тот, кто ведет дело Брусницына, — деликатно напомнил помощник.
— На этом деле орден не высидишь, так чего же он дурью мается? Я на совещании всем задачи поставил, пусть выполняет, — рассудил Сурков.
— Он на совещании не был. Весь день в приемной, как пришитый, ждет, как вы приказали.
— Черт с ним, давай его сюда, — поморщился Сурков, взглянув на часы. — Предупреди, чтобы коротко. Сейчас двадцать один пятьдесят семь. Машину на выезд — в двадцать два десять… Нет, не успею — в двадцать два пятнадцать!
Едва закрыв за собой дверь Беркесов доложил, что следствие идет по плану и затруднений нет.
— Повторять то, что говорил на совещании не буду, — не дав договорить, сказал Сурков. — Но, как говорится, на короткой ноге… Операцию свертываем. Твоего подследственного придется выпускать. Все подробности — у Голубева…
— Как же так, товарищ генерал? До завершения осталось двенадцать дней Если надо, я в неделю уложусь, — растерялся Беркесов.
— Это — приказ! — воскликнул Сурков.
— Нельзя его выпускать, товарищ генерал, нельзя!
— Что предлагаете?
— Прекратить дело по нашим статьям и передать в милицию. Наркотики — их подследственность, пусть дорабатывают и передают в суд, как по закону положено, — в ту же секунду выпалил Беркесов.
— Грамотную комбинацию выстроил! Обделались мы, а мордой в кучу — милицию. Пусть нюхают! Ох, хитер ты, подполковник, — тут же оценив предложение, восхитился Сурков. — Завтра согласуй с Голубевым на немедленную реализацию.
— Разрешите задействовать службы для прикрытия по милицейской линии? — торопясь за выходящим из кабинета Сурковым, на ходу спросил Беркесов.

2.18 Под утро высветились звезды
Талая, слякотная ночь давно перевалила за половину, и ближе к утру подул ровный северный ветер. Он был не слишком сильным и за пару часов только чуть подсушил улицы. Однако холод оказался сильнее, и мало-помалу город покрылся ледяной коркой, тяжелые наросты замерзшего снега зависли с крыш и карнизов над безлюдными тротуарами.
— Плетешься, как телега по теплому дерьму. Давай быстрее! — прикрикнул Волконицкий на шофера. Тот что-то буркнул и резко прибавил скорость. Но на ближайшем перекрестке машину занесло, водитель с трудом увернулся от сфетофорного стояка.
Лариса задремала, едва выехали из авиагородка, и проснулась от негромкого, с хрипотцой голоса шофера. Было почти пять, машина стояла возле их парадной, и в салоне горел свет.
— Зима на поворот зашла, заметно светает, да и день стал длиньше. Вон, гляньте, звезды какие яркие, — уютно говорил шофер, ожидая, пока Волконицкий подпишет путевой лист.
От свежего морозного воздуха прояснилось, она вспомнила все, что случилось вчера, и стало безумно стыдно за сумасшедший звонок Борису.
Едва зайдя в лифт, Николай потянулся обнять, но она отвернулась.
— Ради Бога, не трогай меня! Потом, потом поговорим.
Войдя в квартиру, Лариса тут же заперлась в ванной и долго плакала, сама не зная о чем. Потом залезла под душ и полчаса хлестала себя горячей водой, почти кипятком попеременно с холодной. От мысли улечься рядом с мужем ее била дрожь, и становилось гадко.
Укутавшись в два махровых халата — свой и Николая, — она уселась на кухне и наугад открыла книгу, которую почти всегда носила с собой:
"…
— Помоги мне, — шептала лежавшая на песке птица еле слышно, будто была готова вот-вот расстаться с жизнью. — Больше всего на свете я хочу летать…
— Что ж, не будем терять времени, — сказал Джонатан, — поднимайся со мной в воздух — и начнем.
— Мое крыло! Я совсем не могу шевельнуть крылом.
— Ты свободен, ты вправе жить, как велит твое "я", твое истинное "я", и ничто не может тебе помешать. Это Закон Великой Чайки, это — Закон!
— Ты говоришь, что я могу лететь?
— Я говорю, что ты свободен!
Так же легко и просто, как это было сказано, птица расправила крылья — без малейших усилий! — и поднялась в темное ночное небо. Вся стая проснулась услышав одинокий голос, прокричавший с высоты пяти тысяч футов:
— СЛУШАЙТЕ ВСЕ! Я МОГУ ЛЕТАТЬ! СЛУШАЙТЕ! Я МОГУ ЛЕТАТЬ!
На восходе солнца почти тысяча чаек толпилась вокруг Джонатана.
Им было безразлично, видят их или нет, они слушали и старались понять, что говорит Джонатан об очень простых вещах:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68