https://wodolei.ru/catalog/uglovye_vanny/assimetrichnye/
К тому же Сурков понимал, что на загранработе у него не было перспективы роста, и возраст уже не вполне соответствовал неписаным правилам их ведомства.
Вопреки некоторым опасениям в Ленинграде все устроилось, как нельзя лучше. Подобрав толковых заместителей, Сурков редко вмешивался в текущие дела, казавшиеся мелкими и не заслуживающими никакого внимания, а вопросы основного, пятого направления казались бессмысленными, вызывая порой ощущение брезгливости. Впрочем, многотрудная работа нескольких тысяч сотрудников его управления двигалась будто сама собой, по давно отлаженным схемам, как машина съезжающая с невысокой горки по наезженной колее, а Алексей Анатольевич все чаще ловил себя на мысли, что важнейшим побудительным мотивом его решений стал короткий тезис: «лишь бы меня не трогали!».
Да, вот таким человеком был начальник Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области, в одночасье отвлекший многие беды от безвестных жителей города-героя Петра Андреевича Рубашкина и Бориса Петровича Горлова.
2.17. Один день генерала Суркова и всех других
2.17.1. Спозаранку
Утро генерала Суркова началось как обычно — с крепкого кофе, с которым превосходно сочетались в меру разогретые тосты, черная икра и ломтики швейцарского сыра, закупленного в валютном магазине для иностранных дипломатов. Вкусив пищу земную, Алексей Анатольевич раскурил тонкую сигару любимого сорта «Сигарелла», и приступил к пище для ума. Последняя, к сожалению, была не первой и даже не второй свежести: английские издания «Таймс», «Гардиан» и «Файненшнл таймс» поступали с двухдневным опозданием, а американские «Вашингтон пост» или «Чикаго трибюн» задерживались на неделю и дольше. Ясно, что особый интерес у Суркова вызывали страницы с биржевыми курсами и финансовые новости.
Однако в этот день покойный распорядок был нарушен верещанием аппарата правительственной связи. По линии ЗАС звонил первый заместитель председателя КГБ.
— Разобрался, что у тебя натворили? — не поздоровавшись, спросил он. Голос был искажен, каждое слово многократно повторялось, звуки набегали друг на друга, как в фантастических фильмах.
— Работа у нас творческая, каждый день что-нибудь творим, — осторожно пошутил Сурков.
— Готовь развернутую справку. Пришлешь с курьером, а лучше сам приезжай, если хочешь, чтобы голова на плечах осталась! Докладываем в ЦК: судя по всему, «Самый первый» уже в курсе. Такого позора наша Контора отродясь не видывала!
Сурков не понимал, что случилось, пока не услышал, что-то о «Литературной газете», но переспрашивать поостерегся. Повесив трубку, он вызвал помощника и велел срочно принести.
— Так вот же она, в докладной папке. Дежурный ночью поднес, как только из Москвы привезли, — оправдываясь, сказал тот.
Сурков отложил «Гардиан» и, брезгливо поморщившись, взялся за «Литературку». Дойдя до четырнадцатой страницы, он вслух обматерил белый свет, но тут же взял себя в руки.
— Товарищ генерал, разрешите идти? — напомнил о себе стоявший навытяжку помощник.
— Надо принимать меры, — буркнул Сурков. — Жди!
Не прочтя и половины, Алексей Анатольевич вник в главное: утвержденный им план засвечен со всех сторон. Полугодовая работа десятков сотрудников перечеркнута одной газетной страницей. Он чувствовал, что автор, — этот, как его, Щекочихин? — знает гораздо больше, а написанное — хитрый намек: дескать, стойте, ребята, не то хуже будет!" Прочитав последние строчки с благодарностью какому-то Рубашкину, Сурков понял, что именно с этого, так называемого «ленинградского журналиста», следует распутывать клубок, чтобы выйти на источник утечки.
Фамилия была знакомой, сосредоточившись, генерал вспомнил неприятный инцидент в Смольном и, что он недавно санкционировал спецмероприятие в отношение Рубашкина.
— Почему этот тип не в больнице?
— Не могу знать, товарищ генерал! — тут же воскликнул помощник.
— А должен! Должен знать, — бросив на стол очки, сказал Сурков. — Через пятнадцать минут принеси на подпись распоряжение!
— Есть! — помощник открыл блокнот и приготовился стенографировать.
— Первое: убрать все это, — Сурков показал на столик с остатками завтрака и замолчал, пытаясь вспомнить конкретных исполнителей и кодовые названия мероприятий.
— Второе: все активные действия по операциям «Дымок» и эту, как ее… «Волкоебы»…
— …"Волкодавы", товарищ генерал!
— … да, «Волкодавы». Щенки сопливые, а не волкодавы! Срать научились, а подтираться — дядя? — раздраженно воскликнул Сурков и, глубоко вздохнув, продолжил ровным, намеренно тихим голосом. — Повторяю: активность по «Дымку» и «Волкодавам» приостановить. Соответствующие шифрограммы — в адрес всех райотделов по городу и области. Начальников направлений и служб Управления ознакомить под расписку. Немедленно!
— Третье: эту пакость, — Сурков двумя пальцами приподнял над столом газету и сразу выпустил, — размножить, и в пятую службу, чтобы знали засранцы, о чем писать объяснительные.
— Понедельные сводки по операциям — немедленно на стол! К шестнадцати ноль-ноль от всех героев собрать рапорты, — Сурков сделал ударение на втором слоге, и прозвучало громко, как хлопок: «Рапорты!».
— И последнее. Совещание в девятнадцать — подготовь список. Участвуют мои заместители, начальники отделов и секторов, вплоть до ведущих по линиям, а также все причастные. Начальника инспекции по личному составу — ко мне. Какой же разбор полетов без Особой инспекции? Я им покажу волкодавов. Все!
— Десять ноль восемь! Разрешите выполнять? — прежде, чем вытянуть руки по швам, помощник демонстративно посмотрел на часы. Из отведенных пятнадцати минут генерал занял почти десять. Времени оставалось очень мало.
* * *
Пробуксовав на выезде, «Волга» зацепилась за выскобленное до асфальта шоссе и сразу набрала скорость.
— Печку за тебя, мудилу, кто будет включать? — прикрикнул Неверхов на водителя.
— Включена на всю катушку, товарищ капитан!
— На всю, говоришь, Катюшку? — передразнил Неверхов. — Хреновая у твоей Катюшки печка, хреновая! У настоящей бабы хуй в пизде теплее, чем в варежке — вот это печка. Да, как в валенке, только в мокром.
Услышав, как заржал водитель, он довольно усмехнулся: шутка — она и в Африке шутка! — Неверхов достал из кармана плоскую бутылку дагестанского коньяка и, отвинтив крышку, глотнул в полную душу. Вмиг согрело и потянуло в сон, но прежде, чем задремать, — специально сел сзади, — Неверхов мысленно перебрал все действия и остался доволен: тайник для закладки соорудили с умом. Место глухое, но трасса на Финляндию рядом. Тут же, и километра не будет, валютный кемпинг, где ночует зарубежная шоферня. И дураку ясно, откуда и как попали в лес возле села Красномайское израильские автоматы.
А дембелей, которых выдернули из саперной части копать и слаживать, уже везут в Пулково и по одному посадят в разные самолеты. Сегодня же разлетятся в свои чуркменистаны, а если и сболтнут… Что ж, пусть болтают! Подумаешь, яма под блиндаж — что тут такого? У армейских дури по самую маковку, и не такое придумают, чтобы у солдата минуты лишней не было, тем более перед отправкой!
Осталась самая малость: загрузиться на базе израильскими «Узи», довезти до места и забросать землей, а сверху снегом. Не забыть зашить ящики в мешки из-под картошки: якобы для маскировки!
Остальное сделают товарищи. Найдут какого-нибудь слабонервного, лучше в очках и с бородой, чтобы признался и указал место, а раскрыть закладку — вообще плевое дело! Глядишь, внеочередная звезда засветит. «Плох тот капитан, который не хочет стать майором!» — сам с собой пошутил Неверхов.
Загудел зуммер рации.
— Вас! — обернулся с переднего сиденья молоденький лейтенант, только что вылупившийся из Минской «вышки».
— Неверхов слушает! — взяв трубку, представился капитан. — Понял, товарищ полковник, отставить! Да, понял, что все отставить. Через час будем! Есть, сразу же к вам!
— Пожар у них, что ли? — огорченно вздохнул Неверхов, рассчитавший взять отгул и завалиться спать после суток без горячей еды, да на крепком морозе.
* * *
— Никитка не капризничал? — спросила Нина, едва Горлов вошел в квартиру.
— Все хорошо, я по дороге сказку про Русалочку рассказывал, вечером, на обратном пути обещал досказать.
— Говорят, новый садик открывается. Здесь, на Пушкарской, совсем рядом. Может переведем его туда?
— Решай, — Горлов пожал плечами и пошел на кухню завтракать.
— Чуть не забыла! Минут пять назад Лахарев звонил, что-то срочное. Я сказала, как ты велел: снежные заносы, выбраться не можешь, приедешь рано утром прямо на работу, не заезжая домой.
— Правильно! — проглотив кашу, одобрил Горлов, подумав, что Слава звонил неспроста. Видимо, его ищут и вовсе не с работы. Ему вдруг показалось, что он в последний раз сидит у себя на теплой кухне, уплетая овсянку, сваренную, как он любил: на воде, без соли, сахара и масла. Горлов представил, как в проходной вахтер отберет у него пропуск, а рядом появятся эти, в штатском. Или остановят на улице: «Пройдемте, гражданин Горлов, вы арестованы!» Нет — «Задержаны!» — и втиснут в черную «Волгу». Он думал об этом грустно, как о неизбежном.
— Почему ты не ешь колбасу? Из кооперативного ларька — жутко дорогая.
— Гадость! — сморщился Горлов. — Лучше на рынке взять кусок мяса, чем тратить деньги на эту дрянь.
— Боренька, тебе не приходило в голову, что этот обыск связан с твоими краснодарскими кооперативщиками? Цветков какой-то скользкий. Все время смеется, а сам, между прочим, себе на уме. Ты хоть сосчитал, сколько денег от него получил? За полгода тысяч сорок — не меньше. Нам их и тратить некуда, нигде ничего не достать.
— Машину купим! — буркнул Горлов.
— Это тысяч десять, ну, — пятнадцать, если с переплатой. А остальные?
— Остальные пусть лежат.
— И еще звонил Рубашкин, просил перезвонить. Он знает, что ты уже дома — невпопад добавила Нина.
— Чай совсем никакой, — заметил Горлов.
— Свежий, к твоему приходу заварила. Этот турецкий, сколько ни сыпь — бес толку. Индийский, который ты в заказе принес, давно кончился. А другого нигде нет, даже грузинский исчез, все магазины обегала, — Нина оправдывалась, будто чувствуя вину. Она еще что-то говорила, когда Горлов потянул ее со стула и крепко обнял.
— Подожди, я еще постель не убрала, — отстраняясь, сказала она.
— Ты мудрая жена. Зачем дважды делать одно и тоже? — приглушенно спросил Горлов, языком приоткрывая ее губы. — Ну, пойдем же!
— Ты — как с цепи сорвался, — притворившись недовольной, сказала Нина. Под халатом у нее ничего не было, и ему показалось, что от подушки пахнет сладким с ванилью, будто пекли сдобу.
— Ох, больно — вскрикнула Нина, но не отодвинулась, а еще теснее прижалась, до основания вбирая его отвердевшую плоть. Чувство слияния было таким острым и нежным, что он испугался, когда на миг сбилось сердце.
Они долго лежали, не размыкая объятий. Горлову не хотелось шевелиться, он чувствовал, что засыпает.
— Господи, у меня же тесто пропадет, пора пирог ставить! — словно очнувшись, спохватилась Нина.
— С корицей и ванилью? — сонно спросил Горлов, но она не расслышала. Неожиданно он вспомнил Ларису и будто услышал ее голос: «Доброе утро, мой миленький!».
— Какой же я маленький? — пробовал возражать он, пока не понял, что уже спит. И в последние, зыбкие секунды между сном и явью жуткая тоска невозвратной потери пронзила, отдаваясь почти физической болью.
«Почему мне так худо? Так не бывает, так не может быть! Ничего не надо, только бы снова ее увидеть!» — успел подумать Горлов. Шелест и перестук больших настенных часов утихли, и он ощутил покойную, обволакивающую тяжесть перед темным, абсолютным нечувствием.
2.17.2 Полдень следователя Беркесова
— Вы меня утомили, Брусницын! — потеряв терпение, воскликнул подполковник Беркесов. — Я, старший следователь по особо важным делам, вместо допроса вынужден третий час читать вам лекцию по элементарным основам уголовного права. Поймите, наконец, никому неинтересно слушать о ваших литературных пристрастиях и ваших, как вы выражаетесь, мировоззрениях. У нас за мировоззрения не сажают! Сажают за противоправные деяния! В вашем деле таковых несколько. С наркотиками мы уже закончили в прошлый раз. Сегодняшний допрос касается антисоветских материалов, изъятых при обыске. Не перебивайте, пожалуйста! Я все ваши объяснения уже наизусть выучил, они гроша ломаного не стоят, поскольку есть заключение экспертизы. Так и быть, дам прочитать, надеюсь, вы его не съедите!
— У меня очков нет, — щурясь на слабо пропечатанный текст, напомнил Брусницын, и Беркесов тут же протянул ему вынутые из стола очки: «Извините, запамятовал!»
Для служебного пользования Экз. № 1
Управление по охране государственных тайн в печати при Леноблгорисполкомах (Леноблгорлит)
Исх. № 196/дсп от 27.01.90 г.
Экспертное заключение
"…"
1. Фотография с неизвестной картины политически вредного содержания, на которой изображены главари фашизма, диссидент-антисоветчик Солженицын и другие одиозные личности негативной направленности. Изданию и распространению в СССР не подлежит.
2. Альбом на итальянском языке «Capolavoro dell'arte» содержит эскизы и рисунки непристойного содержания. Ввозу и распространению в СССР не подлежит.
— Почему непристойное содержание? Это же картины всемирно известных художников! Они в Эрмитаже висят, у нас печатались! В СССР! — размахивая очками, вскричал Брусницын.
— Не повышайте голоса, — прервал его объяснения Беркесов. — Вы — арестованный и подозреваемый. Вот отсидите, выйдете на свободу — тогда и кричите. А пока ведите себя, как положено. Никаких к вам претензий не возникло, если бы этот альбом был советским. В советских изданиях непристойностей нет и быть не может — любуйтесь, сколько влезет!
3. Альбом-фотобиография «Цветаева». Напечатано антисоветским зарубежным издательством «Ардис» (США). Содержит фотографии Гумилева, казненного за участие в белогвардейском мятеже и эмигранта Ходасевича, занимавшегося антисоветской деятельностью за рубежом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Вопреки некоторым опасениям в Ленинграде все устроилось, как нельзя лучше. Подобрав толковых заместителей, Сурков редко вмешивался в текущие дела, казавшиеся мелкими и не заслуживающими никакого внимания, а вопросы основного, пятого направления казались бессмысленными, вызывая порой ощущение брезгливости. Впрочем, многотрудная работа нескольких тысяч сотрудников его управления двигалась будто сама собой, по давно отлаженным схемам, как машина съезжающая с невысокой горки по наезженной колее, а Алексей Анатольевич все чаще ловил себя на мысли, что важнейшим побудительным мотивом его решений стал короткий тезис: «лишь бы меня не трогали!».
Да, вот таким человеком был начальник Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области, в одночасье отвлекший многие беды от безвестных жителей города-героя Петра Андреевича Рубашкина и Бориса Петровича Горлова.
2.17. Один день генерала Суркова и всех других
2.17.1. Спозаранку
Утро генерала Суркова началось как обычно — с крепкого кофе, с которым превосходно сочетались в меру разогретые тосты, черная икра и ломтики швейцарского сыра, закупленного в валютном магазине для иностранных дипломатов. Вкусив пищу земную, Алексей Анатольевич раскурил тонкую сигару любимого сорта «Сигарелла», и приступил к пище для ума. Последняя, к сожалению, была не первой и даже не второй свежести: английские издания «Таймс», «Гардиан» и «Файненшнл таймс» поступали с двухдневным опозданием, а американские «Вашингтон пост» или «Чикаго трибюн» задерживались на неделю и дольше. Ясно, что особый интерес у Суркова вызывали страницы с биржевыми курсами и финансовые новости.
Однако в этот день покойный распорядок был нарушен верещанием аппарата правительственной связи. По линии ЗАС звонил первый заместитель председателя КГБ.
— Разобрался, что у тебя натворили? — не поздоровавшись, спросил он. Голос был искажен, каждое слово многократно повторялось, звуки набегали друг на друга, как в фантастических фильмах.
— Работа у нас творческая, каждый день что-нибудь творим, — осторожно пошутил Сурков.
— Готовь развернутую справку. Пришлешь с курьером, а лучше сам приезжай, если хочешь, чтобы голова на плечах осталась! Докладываем в ЦК: судя по всему, «Самый первый» уже в курсе. Такого позора наша Контора отродясь не видывала!
Сурков не понимал, что случилось, пока не услышал, что-то о «Литературной газете», но переспрашивать поостерегся. Повесив трубку, он вызвал помощника и велел срочно принести.
— Так вот же она, в докладной папке. Дежурный ночью поднес, как только из Москвы привезли, — оправдываясь, сказал тот.
Сурков отложил «Гардиан» и, брезгливо поморщившись, взялся за «Литературку». Дойдя до четырнадцатой страницы, он вслух обматерил белый свет, но тут же взял себя в руки.
— Товарищ генерал, разрешите идти? — напомнил о себе стоявший навытяжку помощник.
— Надо принимать меры, — буркнул Сурков. — Жди!
Не прочтя и половины, Алексей Анатольевич вник в главное: утвержденный им план засвечен со всех сторон. Полугодовая работа десятков сотрудников перечеркнута одной газетной страницей. Он чувствовал, что автор, — этот, как его, Щекочихин? — знает гораздо больше, а написанное — хитрый намек: дескать, стойте, ребята, не то хуже будет!" Прочитав последние строчки с благодарностью какому-то Рубашкину, Сурков понял, что именно с этого, так называемого «ленинградского журналиста», следует распутывать клубок, чтобы выйти на источник утечки.
Фамилия была знакомой, сосредоточившись, генерал вспомнил неприятный инцидент в Смольном и, что он недавно санкционировал спецмероприятие в отношение Рубашкина.
— Почему этот тип не в больнице?
— Не могу знать, товарищ генерал! — тут же воскликнул помощник.
— А должен! Должен знать, — бросив на стол очки, сказал Сурков. — Через пятнадцать минут принеси на подпись распоряжение!
— Есть! — помощник открыл блокнот и приготовился стенографировать.
— Первое: убрать все это, — Сурков показал на столик с остатками завтрака и замолчал, пытаясь вспомнить конкретных исполнителей и кодовые названия мероприятий.
— Второе: все активные действия по операциям «Дымок» и эту, как ее… «Волкоебы»…
— …"Волкодавы", товарищ генерал!
— … да, «Волкодавы». Щенки сопливые, а не волкодавы! Срать научились, а подтираться — дядя? — раздраженно воскликнул Сурков и, глубоко вздохнув, продолжил ровным, намеренно тихим голосом. — Повторяю: активность по «Дымку» и «Волкодавам» приостановить. Соответствующие шифрограммы — в адрес всех райотделов по городу и области. Начальников направлений и служб Управления ознакомить под расписку. Немедленно!
— Третье: эту пакость, — Сурков двумя пальцами приподнял над столом газету и сразу выпустил, — размножить, и в пятую службу, чтобы знали засранцы, о чем писать объяснительные.
— Понедельные сводки по операциям — немедленно на стол! К шестнадцати ноль-ноль от всех героев собрать рапорты, — Сурков сделал ударение на втором слоге, и прозвучало громко, как хлопок: «Рапорты!».
— И последнее. Совещание в девятнадцать — подготовь список. Участвуют мои заместители, начальники отделов и секторов, вплоть до ведущих по линиям, а также все причастные. Начальника инспекции по личному составу — ко мне. Какой же разбор полетов без Особой инспекции? Я им покажу волкодавов. Все!
— Десять ноль восемь! Разрешите выполнять? — прежде, чем вытянуть руки по швам, помощник демонстративно посмотрел на часы. Из отведенных пятнадцати минут генерал занял почти десять. Времени оставалось очень мало.
* * *
Пробуксовав на выезде, «Волга» зацепилась за выскобленное до асфальта шоссе и сразу набрала скорость.
— Печку за тебя, мудилу, кто будет включать? — прикрикнул Неверхов на водителя.
— Включена на всю катушку, товарищ капитан!
— На всю, говоришь, Катюшку? — передразнил Неверхов. — Хреновая у твоей Катюшки печка, хреновая! У настоящей бабы хуй в пизде теплее, чем в варежке — вот это печка. Да, как в валенке, только в мокром.
Услышав, как заржал водитель, он довольно усмехнулся: шутка — она и в Африке шутка! — Неверхов достал из кармана плоскую бутылку дагестанского коньяка и, отвинтив крышку, глотнул в полную душу. Вмиг согрело и потянуло в сон, но прежде, чем задремать, — специально сел сзади, — Неверхов мысленно перебрал все действия и остался доволен: тайник для закладки соорудили с умом. Место глухое, но трасса на Финляндию рядом. Тут же, и километра не будет, валютный кемпинг, где ночует зарубежная шоферня. И дураку ясно, откуда и как попали в лес возле села Красномайское израильские автоматы.
А дембелей, которых выдернули из саперной части копать и слаживать, уже везут в Пулково и по одному посадят в разные самолеты. Сегодня же разлетятся в свои чуркменистаны, а если и сболтнут… Что ж, пусть болтают! Подумаешь, яма под блиндаж — что тут такого? У армейских дури по самую маковку, и не такое придумают, чтобы у солдата минуты лишней не было, тем более перед отправкой!
Осталась самая малость: загрузиться на базе израильскими «Узи», довезти до места и забросать землей, а сверху снегом. Не забыть зашить ящики в мешки из-под картошки: якобы для маскировки!
Остальное сделают товарищи. Найдут какого-нибудь слабонервного, лучше в очках и с бородой, чтобы признался и указал место, а раскрыть закладку — вообще плевое дело! Глядишь, внеочередная звезда засветит. «Плох тот капитан, который не хочет стать майором!» — сам с собой пошутил Неверхов.
Загудел зуммер рации.
— Вас! — обернулся с переднего сиденья молоденький лейтенант, только что вылупившийся из Минской «вышки».
— Неверхов слушает! — взяв трубку, представился капитан. — Понял, товарищ полковник, отставить! Да, понял, что все отставить. Через час будем! Есть, сразу же к вам!
— Пожар у них, что ли? — огорченно вздохнул Неверхов, рассчитавший взять отгул и завалиться спать после суток без горячей еды, да на крепком морозе.
* * *
— Никитка не капризничал? — спросила Нина, едва Горлов вошел в квартиру.
— Все хорошо, я по дороге сказку про Русалочку рассказывал, вечером, на обратном пути обещал досказать.
— Говорят, новый садик открывается. Здесь, на Пушкарской, совсем рядом. Может переведем его туда?
— Решай, — Горлов пожал плечами и пошел на кухню завтракать.
— Чуть не забыла! Минут пять назад Лахарев звонил, что-то срочное. Я сказала, как ты велел: снежные заносы, выбраться не можешь, приедешь рано утром прямо на работу, не заезжая домой.
— Правильно! — проглотив кашу, одобрил Горлов, подумав, что Слава звонил неспроста. Видимо, его ищут и вовсе не с работы. Ему вдруг показалось, что он в последний раз сидит у себя на теплой кухне, уплетая овсянку, сваренную, как он любил: на воде, без соли, сахара и масла. Горлов представил, как в проходной вахтер отберет у него пропуск, а рядом появятся эти, в штатском. Или остановят на улице: «Пройдемте, гражданин Горлов, вы арестованы!» Нет — «Задержаны!» — и втиснут в черную «Волгу». Он думал об этом грустно, как о неизбежном.
— Почему ты не ешь колбасу? Из кооперативного ларька — жутко дорогая.
— Гадость! — сморщился Горлов. — Лучше на рынке взять кусок мяса, чем тратить деньги на эту дрянь.
— Боренька, тебе не приходило в голову, что этот обыск связан с твоими краснодарскими кооперативщиками? Цветков какой-то скользкий. Все время смеется, а сам, между прочим, себе на уме. Ты хоть сосчитал, сколько денег от него получил? За полгода тысяч сорок — не меньше. Нам их и тратить некуда, нигде ничего не достать.
— Машину купим! — буркнул Горлов.
— Это тысяч десять, ну, — пятнадцать, если с переплатой. А остальные?
— Остальные пусть лежат.
— И еще звонил Рубашкин, просил перезвонить. Он знает, что ты уже дома — невпопад добавила Нина.
— Чай совсем никакой, — заметил Горлов.
— Свежий, к твоему приходу заварила. Этот турецкий, сколько ни сыпь — бес толку. Индийский, который ты в заказе принес, давно кончился. А другого нигде нет, даже грузинский исчез, все магазины обегала, — Нина оправдывалась, будто чувствуя вину. Она еще что-то говорила, когда Горлов потянул ее со стула и крепко обнял.
— Подожди, я еще постель не убрала, — отстраняясь, сказала она.
— Ты мудрая жена. Зачем дважды делать одно и тоже? — приглушенно спросил Горлов, языком приоткрывая ее губы. — Ну, пойдем же!
— Ты — как с цепи сорвался, — притворившись недовольной, сказала Нина. Под халатом у нее ничего не было, и ему показалось, что от подушки пахнет сладким с ванилью, будто пекли сдобу.
— Ох, больно — вскрикнула Нина, но не отодвинулась, а еще теснее прижалась, до основания вбирая его отвердевшую плоть. Чувство слияния было таким острым и нежным, что он испугался, когда на миг сбилось сердце.
Они долго лежали, не размыкая объятий. Горлову не хотелось шевелиться, он чувствовал, что засыпает.
— Господи, у меня же тесто пропадет, пора пирог ставить! — словно очнувшись, спохватилась Нина.
— С корицей и ванилью? — сонно спросил Горлов, но она не расслышала. Неожиданно он вспомнил Ларису и будто услышал ее голос: «Доброе утро, мой миленький!».
— Какой же я маленький? — пробовал возражать он, пока не понял, что уже спит. И в последние, зыбкие секунды между сном и явью жуткая тоска невозвратной потери пронзила, отдаваясь почти физической болью.
«Почему мне так худо? Так не бывает, так не может быть! Ничего не надо, только бы снова ее увидеть!» — успел подумать Горлов. Шелест и перестук больших настенных часов утихли, и он ощутил покойную, обволакивающую тяжесть перед темным, абсолютным нечувствием.
2.17.2 Полдень следователя Беркесова
— Вы меня утомили, Брусницын! — потеряв терпение, воскликнул подполковник Беркесов. — Я, старший следователь по особо важным делам, вместо допроса вынужден третий час читать вам лекцию по элементарным основам уголовного права. Поймите, наконец, никому неинтересно слушать о ваших литературных пристрастиях и ваших, как вы выражаетесь, мировоззрениях. У нас за мировоззрения не сажают! Сажают за противоправные деяния! В вашем деле таковых несколько. С наркотиками мы уже закончили в прошлый раз. Сегодняшний допрос касается антисоветских материалов, изъятых при обыске. Не перебивайте, пожалуйста! Я все ваши объяснения уже наизусть выучил, они гроша ломаного не стоят, поскольку есть заключение экспертизы. Так и быть, дам прочитать, надеюсь, вы его не съедите!
— У меня очков нет, — щурясь на слабо пропечатанный текст, напомнил Брусницын, и Беркесов тут же протянул ему вынутые из стола очки: «Извините, запамятовал!»
Для служебного пользования Экз. № 1
Управление по охране государственных тайн в печати при Леноблгорисполкомах (Леноблгорлит)
Исх. № 196/дсп от 27.01.90 г.
Экспертное заключение
"…"
1. Фотография с неизвестной картины политически вредного содержания, на которой изображены главари фашизма, диссидент-антисоветчик Солженицын и другие одиозные личности негативной направленности. Изданию и распространению в СССР не подлежит.
2. Альбом на итальянском языке «Capolavoro dell'arte» содержит эскизы и рисунки непристойного содержания. Ввозу и распространению в СССР не подлежит.
— Почему непристойное содержание? Это же картины всемирно известных художников! Они в Эрмитаже висят, у нас печатались! В СССР! — размахивая очками, вскричал Брусницын.
— Не повышайте голоса, — прервал его объяснения Беркесов. — Вы — арестованный и подозреваемый. Вот отсидите, выйдете на свободу — тогда и кричите. А пока ведите себя, как положено. Никаких к вам претензий не возникло, если бы этот альбом был советским. В советских изданиях непристойностей нет и быть не может — любуйтесь, сколько влезет!
3. Альбом-фотобиография «Цветаева». Напечатано антисоветским зарубежным издательством «Ардис» (США). Содержит фотографии Гумилева, казненного за участие в белогвардейском мятеже и эмигранта Ходасевича, занимавшегося антисоветской деятельностью за рубежом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68