Обязательно пойдешь, — забыв, зачем звонит, рассердился Горлов.
— Не ругайся! У меня настроение хорошее, и ты его не испортишь. Школы больше не будет, у нас карантин по гриппу!
— Тогда другое дело, только смотри не заболей, — предупредил Горлов.
— Я не заболею потому, что уже два часа чеснок до слез ем. Учительница сказала, кто будет есть чеснок, тот наверняка не заболеет. Ну, все! Пока!
— Подожди, — спохватился Горлов. — Передай маме, что я сейчас уезжаю. Пусть завтра утром позвонит на работу и предупредит. Ты все запомнила? Это очень важно. Не забудь и не перепутай!
— Сейчас напишу и не забуду. Пока!
Горлов повесил трубку, решив обязательно дозвониться до Нины, как только прилетит, но тут же спохватился, что не знает, сколько будет лететь, и где в результате окажется. На табло вылетов светилось девять рейсов: с востока на запад от Магадана до Кишинева и от Фрунзе на юге до Норильска на севере.
Какой-то знакомый мотив вертелся в голове до тех пор, пока он не вспомнил песню Высоцкого.
«Открыты Мурманск! Кушка! Магадан! Ташкент открыт! Но мне туда не надо!» — стало так весело, что хотелось не петь, а закричать и высоко подпрыгнуть.
До встречи с Ларисой осталось сорок минут. Он поднялся к киоску «Союзпечати», но тот оказался закрытым. С высоты нескольких ступеней огромный, с футбольное поле зал аэропорта, напоминал муравейник, в который кто-то неосторожно бросил непогашенный окурок. Ежеминутно репродукторы проигрывали несколько тактов, и диктор объявлял об отложенных рейсах, начале регистрации или приземлении очередного самолета. Беспорядочно двигающиеся люди казались сплошной серой толпой, а лица тех, кто проходил поблизости, были усталыми и озабоченными.
«Почему никто не улыбается?» — подумал Горлов и удивился, что не замечал этого раньше — на улицах, в метро или в автобусе. Выходить на холод не хотелось, и, чтобы убить время, он пошел в бар на втором этаже. Там, как назло, толпился народ и было невозможно протолкнуться к стойке.
— Борис Петрович! Присоединяйся! — крикнули ему из угла, и он узнал инженеров из КБ-44. С одним из них они часто встречались на полигонах.
— Куда летишь? — спросил тот. — Если есть время, можно по стаканчику.
— Куда лечу, по совести — не знаю, — ответил Горлов, пожав всем руки. Объяснять не хотелось и, сказав несколько слов, он ушел. «Скорей бы», — нетерпеливо подумал он.
Он прождал сверх условленного почти четверть часа, но Лариса все не приходила. Давно стемнело и ветер усилился — сырой и пронизывающий до дрожи.
— Вы — Боря? — подойдя, спросила женщина в форме, и Горлов кивнул: «Да, я»
— Вот ваш паспорт с билетом. Посадка через двадцать минут, я провожу. А пока угостите даму шоколадкой!
— Там всюду очереди, не протолкнешься, — сказал Горлов, разглядывая билет: оказалось, что они летели в Мурманск.
— А мы зайдем сбоку! — сказала женщина и, взяв его под руку, тесно прижалась. — Пусть и мне от такого мужика перепадет. А то все Лариске, да Лариске.
— Может, вы купите шоколадку без меня? — спросил Горлов и протянул спутнице десятку.
— Так вы еще и богатый! То-то, смотрю, у вас пальто и шарф импортные. Только шапка не соответствует — сразу видно, что старый кролик. Хотите ондатровую достану? У меня знакомый продает.
— Доставайте! — засмеялся Горлов. — Для полного счастья мне только ондатровой шапки не хватает.
Он думал, что Лариса встретит его у самолета, но она подошла, когда он уже устроился в кресле.
— Забыла сказать: мы летим в Мурманск…
— Уже догадался!
— Вернемся завтра утром, около одиннадцати, — она хотела что-то добавить, но ее позвали. Оглянувшись, она нагнулась и поцеловала его в щеку, даже не поцеловала, а только коснулась губами.
— Меня бабушка в пять лет крестила. Тайком свела в церковь и окрестила. Никогда об этом не вспоминала, а сегодня в автобусе вспомнила и все время молилась, чтобы Бог послал встретить тебя, — быстро сказала она.
Как только она ушла, свободные места заняли два военных моряка. Горлов уступил им крайнее место, а сам сел у прохода и по привычке закрыл глаза. Он чувствовал усталость, и тяжесть от выпитого днем снова давила на виски, однако заснуть не удавалось.
— Присоединитесь по десять капель за удачный полет? — спросил сидящий рядом капитан второго ранга, показав уже открытую бутылку коньяка.
— Не откажусь, — согласился Горлов и взял пластмассовую стопочку.
— Вижу, вы время не теряете, — сказала подошедшая сзади Лариса.
От неожиданности моряк поперхнулся и пролил коньяк на Горлова.
— Теперь вам, Борис Петрович, никакой одеколон не нужен. Подождите, пока взлетим, я кофе с лимоном принесу, — Лариса улыбалась, но Горлов чувствовал, как она нервничает.
Через несколько минут после взлета другая стюардесса принесла полный поднос. Запах крепкого кофе распространился, как только она сняла сверху салфетку.
— А почему нам не несут? Мы тоже хотим, — закричали с соседнего ряда.
— Это — по медицинским показаниям. У вас справка от врача есть? — строго ответила стюардесса.
— Спецобслуживание! На таком развороте одной бутылки мало, — уважительно поглядев на Горлова, сказал капитан и налил еще.
— Семь футов под килем! — перед тем, как выпить, сказал Горлов.
— Вы, случайно, не моряк? — спросил капитан.
— Не довелось, я — инженер, занимаюсь системами наведения, — морщась от лимона, ответил Горлов.
— По твоей части, — капитан толкнул сидящего у окна приятеля и повернувшись к Горлову, объяснил: "Толя у нас — командует БЧ-два.
— Любой ракете — грош цена, если она на цель не наводится, — прохрипел Толя. — Извини, что так говорю — простыл.
— Прибудем, жена вылечит, — сказал капитан.
— На жену надейся, а сам не плошай, — отозвался Толя. — Доставай эн-зэ, потом пополним.
— Сейчас и пополним, — сказал Горлов. Рядом как раз подкатилась тележка с сувенирами, среди которых были пятидесятиграммовые бутылочки армянского коньяка.
— Сколько стоит? — спросил он у стюардессы.
— Три сорок шесть, — ответила она, протягивая бутылочку.
— Сколько стоит все? — Горлов обвел руками тележку.
— Все? Тысячи две, две с половиной, точно не знаю, — растерялась девушка.
— Приказываю: узнать и доложить! — чувствуя, как заплетается язык, велел Горлов.
Оставив тележку, девушка ушла, а Горлов сгреб штук десять бутылочек и передал соседу: «Наливай!»
Стюардесса вернулась, ее лицо было удивленным и озадаченным.
— Одна тысяча восемьсот шестьдесят один рубль и сорок две копейки, — заглядывая в бумажку, прочитала она.
— Значит, так, — сказал Горлов, вынимая из правого кармана конверт, в котором, — он точно помнил, — было отложено ровно две тысячи. — Коньяк — нам, вино и конфеты — экипажу, вернее — его женской части, а остальное раздать пассажирам от… от совместного советско-венгерского предприятия… забыл, как называется. Короче, за дружбу. А это тоже нам, — добавил он, сняв с тележки несколько шоколадок и бутылку шампанского.
Они не успели выпить, как торопливо подошла Лариса.
— Что здесь происходит? — сердито спросила она у Горлова.
— Пьем в честь совместного «Венсовтрейда». Короче: за военно-морскую любовь! За дружбу со всей Восточной Европой! — провозгласил Горлов, протягивая ей чашку из-под кофе, до половины наполненную коньяком.
— Прекрати сейчас же, пассажиры кругом! — прошептала Лариса.
— И пассажиры с нами! — воскликнул капитан, и встав во весь рост, стал раздавать бутылочки с коньком по соседним рядам, куда мог дотянуться.
— Мужики! Офицеры! За ракетно-ядерный щит Родины! — закричал он на весь салон.
— Господи! Какой ты дурак! — выпив все, что было в чашке, тихо сказала Лариса. — Мой дурак!
— Возьмите сдачу, — стюардесса протягивала Горлову деньги, но смотрела вбок на Ларису, с таким изумлением, будто первый раз видела.
— А у вас что-нибудь еще есть? — спросил Горлов.
Девушка мялась, по-прежнему глядя на Ларису.
— Там, вроде, бутылок пять… На обратный рейс, — наконец вымолвила она.
— Неси все! Разве не видишь, у нас кончилось, — велел Горлов, отдавая назад деньги.
— Что ж тут поделаешь? Неси, — улыбаясь, подтвердила Лариса, — и командира с ребятами не забудь.
— Командир за штурвалом не пьет. У него же штурвал в руках, — засомневался капитан.
— Он за штурвалом пить не будет. Поставит на автопилот, выпьет и снова штурвал возьмет, — вспомнив анекдот, разъяснил Горлов. — И вообще: с дамами не спорят, тем более — на судне. То есть — на воздушном судне.
Самолет тряхнуло, и Горлов услышал, как на приближающейся тележке глухо звякнули бутылки шампанского.
— По полста на всех хватит, — деловито сосчитал капитан.
Бутылки пошли по рукам, захлопали пробки, где-то впереди выстрелила пенистая струя, и раздался громкий смех.
— У вас, наверное, свадьба? — спросил кто-то.
— До свадьбы далеко, а сейчас — помолвка, — громко сказал Горлов и медленно выпил, глядя на Ларису — у нее вокруг глаз появились еле заметные морщинки от сдерживаемого смеха.
— Горько! Горько, ребята, — закричал кто-то и подхватил весь салон.
Горлов встал и обнял Ларису.
— Никогда не думала, что полюблю такого дурака, что такие вообще бывают, — шептала она. — Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.
* * *
Самолет шел на снижение в кромешной мгле, и Горлов увидел огни аэродрома только после приземления. Свет прожекторов был тусклым, казалось, что он не разгоняет, а, напротив, сгущает тьму. Перед уходом моряки долго прощались и, оставив адреса с телефонами, взяли с Горлова обещание приехать на охоту, когда сможет.
— В любое время! Наш пароход списывают, мы теперь долго на суше будем, — прохрипел моряк, которого звали Толей. С опухшим от насморка носом и красными, слезящимися глазами он выглядел совсем больным.
Они ушли, а Горлов остался на месте, как велела Лариса. Салон опустел, и в нем погасили лампы, включенным осталось только стояночное освещение. Аэродромные рабочие выносили какие-то ящики, из открытых люков задувал ледяной воздух.
Через полчаса Лариса освободилась, и они вместе вышли из самолета. По взлетному полю заметала сухая поземка, мороз кусал лицо, а до здания аэропорта было с полкилометра.
— Ты уверена, что меня пустят в гостиницу? — спросил Горлов. — На всякий случай возьми деньги.
— Милый, не беспокойся, я все устрою. А деньги тут никому не нужны, им свои тратить некуда — здесь же Север! — отворачивая лицо от ветра, ответила Лариса.
Наконец они добрались до гостиницы — ветхого домишки с одним единственным фонарем над дверью. Пока Лариса шепталась с дежурной, Горлов, чтобы согреться, прислонился к батарее отопления.
— Все в порядке, нам дали «люкс», — сказала Лариса. — Повезло с погодой — нет задержек, иначе ночевать пришлось бы в общей комнате.
Они поднялись на второй этаж и прошли до конца длинного, полутемного коридора. Горлов с трудом отомкнул дверь, за которой был тамбур с покосившейся вешалкой и комнатка, где едва помещались две кровати с тумбочкой между ними, журнальный столик на трех ножках, и две расшатанные табуретки.
— А удобства в коридоре, — виновато сказала Лариса. — Не закрывай дверь, мне нужно…
Она не договорила. Горлов прижал ее к себе и, не разбирая, стал целовать ее лицо и голову.
— Нет, нет, подожди! — она слабо охнула, попытавшись высвободиться, но он наконец нашел ее губы. Она снова вздохнула и отодвинулась только для того, чтобы он мог снять пальто: сперва с нее, потом с себя.
Он чувствовал смущение и непонятную неловкость, от которых нужно избавиться, и другого способа Горлов не знал, да и не хотел знать.
Не разжимая рук, он медленно подталкивал ее к одной из кроватей, срывая с себя и с нее одежду. Старенькое покрывало полетело на пол, они упали вместе, будто провалились в мягкую, пружинящую глубину.
«Белье совсем сырое, только бы она не простудилась», — успел подумать он, и Лариса обняла его за шею, крепко прижимая к себе. Потом показалось, что от пронзившего освобождения он теряет сознание и услышал ее глухой, задавленный вскрик.
— Сегодня я самая счастливая женщина на свет, — прошептала она после. — И самая стервозная.
— Почему? — удивился Горлов.
— Затащила тебя в такую дыру! Здесь между прочим тараканы, совсем недавно клопы с блохами вовсю прыгали. Только заснешь, они тут, как тут. По утрам в самолете весь экипаж чешется. Слава Богу, в прошлом году вывели.
— Хорошо, что нет тарантулов, а на блох и тараканов — плевать, — сказал Горлов, прижимая ее к себе. Ее губы были теплыми и едва заметно дрожали.
— Сними все, — попросил он, накрывая ее поднятым с пола одеялом.
— Ты, правда, не сердишься за это убожество? — спросила она. — Я понимаю: это не для тебя. Ты — умный и богатый, ты привык к комфорту, но ты был мне так нужен, я не могла больше ждать.
— О чем ты говоришь? То, что с нами — для этого нет слов, нет названия, — говорил он. Ее глаза смотрели будто невидяще, словно затуманены, словно из них вот-вот прольются слезы.
— Погаси свет! Пожалуйста, погаси свет! — прерывающимся шепотом попросила она. — Завтра я буду самой несчастной женщиной в мире.
— Почему несчастной?
— Я слишком счастлива сейчас. Это такое счастье, как у чайки, которая первый раз взлетела в небо. Я только теперь поняла, что всю жизнь стремилась к этому. И теперь боюсь потерять, — шептала она, обнимая его все крепче, пока они не стали совсем вместе.
3.7 Так это и есть небо!
Горлов проснулся один от холода и сырости и с трудом разглядел светящиеся стрелки часов — без десяти шесть. Его одежда была аккуратно разложена на соседней кровати. Натянув брюки и рубашку, он вышел искать уборную — на их этаже была только женская, мужская обнаружилась внизу. Он подставил голову под кран, облился из ладоней до пояса и долго растирался отсыревшим вафельным полотенцем размером в два носовых платка. Через все полотно расползся жирный, черный штамп:
«АЭРОФЛОТ СССР»
Мурманское предприятие гражданской авиации.
Общежитие № 2
За пределы — не выносить!
Горлов вернулся в номер, и Лариса вошла следом с длинным пакетом из промасленной бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68