хлипкий какой-то, задач не понимает. Правда, теперь жалею — все лучше, чем этот Микин, — заметил Котов.
— Еще одно, Виктор Михайлович, но существенное, — продолжил Косинов. — При ожидаемом количестве участников события в зоне митинга вероятно разовьются в сторону неуправляемого варианта…
— Что значит: в сторону неуправляемого варианта?
— Массовое скопление не позволит вводить ситуационные изменения. Наши люди могут распылиться в толпе, потеряется связь, а с нею и оперативное управление. Опыт Тбилиси показывает, что в такой сложной оперативной обстановке неизбежны силовые эксцессы, не исключены, а скорее весьма вероятны жертвы и тяжелые поражения. Последствия могут свести к отрицательному балансу всю нашу работу.
— Так, что вы предлагаете? Вообще не вмешиваться? Есть конкретные предложения? — неуверенно спросил Котов.
— Мы подготовили план мероприятий с учетом имеющихся сил, технических средств и агентурных ресурсов. Для ограничения числа участников предлагается за полчаса до начала митинга блокировать метро, чтобы поезда шли без остановок, и перекрываем движение наземного транспорта. Мы посмотрели: всего четыре трамвайных маршрута и три автобусных, — Косинов встал и, подойдя к столу, разложил перед Котовым несколько аккуратно вычерченных схем. — Блокирование осуществляется выведением на трамвайные пути заранее подготовленных групп с антисоветскими и антикоммунистическими лозунгами. В парковом массиве между «Мюзик-холлом» и театром имени Ленинского комсомола будет организован параллельный митинг, который будет происходить под нашим контролем. В назначенный час, наши люди выводятся из оперативной зоны, после чего там возникнут потасовки, переходящие в массовые беспорядки. Для их пресечения на законных основаниях должна вмешаться милиция. Для объективного освещения происходящего и формирования общественного мнения будут привлечены тележурналисты из числа доверенных лиц. Телерепортаж выйдет в эфир в максимально сжатый срок.
Автобусы 46-го, 49-го и 134-го маршрутов не смогут работать ввиду того, что здесь и здесь… — Косинов показал на карту, — группы хулиганов выйдут на проезжую часть, и перекроют дорожное движение.
— Неплохо, неплохо, — подумав, кивнул Котов.
— По нашим расчетам намеченными мерами от основного мероприятия может быть отсечено до шестидесяти процентов негативного контингента. А с остальными мы справимся, — улыбаясь, заключил Косинов.
— Толково, считай, что заметано. С метрополитеном я сам договорюсь, по такому случаю пусть влажную уборку на станции сделают, — одобрил Котов, просмотрев уместившиеся на половине страницы предложения райотдела УКГБ. — Дельные мысли предлагаешь: поговорить — и то приятно. Действуй, товарищ полковник!
После его ухода Котов вызвал заведующего идеологическим отделом Федоровского. Тот был сравнительно молод, чуть больше тридцати, хорошо прошел через комсомол, одно время ему даже прочили секретарство в Обкоме ВЛКСМ. Поначалу, когда Котов только пришел в райком, Федоровский сильно ершился, всюду лез со своим мнением, дошло до того, что через голову первого секретаря выходил на отделы Обкома. Пришлось пару раз крупно поговорить, и парень, вроде бы, понял. Однако на первом совещании по выборам Федоровский заявил, что не будет работать, если ему не подчинят организационный отдел. Котов кричал, грозил, но тот уперся и ни в какую:
— Не будем повторять ошибки прошлых выборов, когда кандидатов отбирал орготдел, а за их избрание отвечали «идеологи». Все дело должно быть в одних руках. Либо отдавайте орготдел под меня, либо — как хотите!".
Надо было бы выгнать упрямца из партии или в крайнем случае вкатить «строгача», но Котов перешагнул через себя, проявил гибкость и после не пожалел.
Федоровский повел дело с отменным пониманием обстановки. Кандидатов в депутаты подбирал сам, предпочитая тех, кто живет в своем избирательном округе. Каждый проходил тестирование у психологов и социологов, без их одобрения никто к участию в выборах не допускался.
Особый разговор о встречах с избирателями. Редкий посторонний кандидат попадал на собрания, а уж демократам и близко не подойти! Как-то случился прокол с каким-то Раммом, не удалось его отсечь. Так перед самым входом в зал этот самый Рамм затеял драку и, разумеется, попал в руки народных дружинников, которые и сдали его в милицию.
В общем дельным парнем оказался Федоровский, полезное дело делал и делал хорошо. По предварительным данным положение в их районе было лучшим по городу.
— Звали, Виктор Михайлович? — заходя в кабинет, спросил Федоровский.
— Не звал, а вызывал, — поправил Котов и указал на стул. — Был у меня товарищ из райотдела…
— Косинов! Он от вас ко мне зашел, кой-какую информацию сверить.
«Все же надо приструнить! Должен был спросить у меня разрешение на разговор, а не спросил. Проведем выборы, надо поправлять, всех поправлять — и Федоровского тоже. Распустились!» — подумал Котов, но своего недовольства подчиненному показывать не стал.
— Если верить товарищам, то в целом по городу ситуация сложная, но в частности по нашему району дела не так уж безнадежны, — сказал Котов.
— По выборам в райсовет от 75 до 80 процентов гарантированы. Наши оценки совпали с тем, что есть у Косинова. Но по городским избирательным округам…
— О них пусть город печется, это их забота. Мы чужие каштаны из огня таскать не будем. По результатам всем станет ясно: кто работает, а кто языком треплет. Как англичане говорят: «Ху-из-ху», — Котов выдавил из себя подобие улыбки. — А дальнейшее — в оргвыводах!
— По митингу я уже дал все команды. Наши люди выйдут с демократическими лозунгами на проезжую часть и перекроют движение. Телевидение и корреспонденты все отфиксируют и покажут людям, кто помешал им нормально добраться куда надо. Очень удачно, что начало сборища подпирает под плановый перерыв в расписании электричек. Кто поедет за город, часа три потеряет. Представляю, как пенсионеры поблагодарят неформалов, — засмеялся Федоровский. — А нам каждый голосочек — на вес золота. Так и победим, Виктор Михайлович, наверняка победим!
— Мы-то победим, иначе быть не может, — вздохнул Котов. — Но один район погоды не сделает. Район — не город, а город — не вся страна. Нужно бить по верхам. Пока Мишка-в-головку-меченый верховодит, толку не будет. Из ЦК мне сигнализировали, что он новую пакость задумал. На Съезде хочет сдать 6-ю статью Конституции, нашей Советской Конституции, за которую люди кровь проливали, жизнь свою миллионами ложили. А он хочет все это сдать за тридцать Иудиных серебреников. Хочет, чтобы за это его Президентом сделали. Сколько наш народ вынес, какие победы одержал — и без всяких президентов. А этот вдруг придумал. Но не выйдет! Не пройдет такая штука. Я сам в Москву поеду, что смогу сделаю. А ты согласен с оценкой положения? — неожиданным вопросом закончил Котов.
— Согласен, Виктор Михайлович! — побледнев, тихо ответил Федоровский. — Другого пути нет!
4.2 Мы летим под уклон, давим газ на крутом вираже
— Никто не спорит, что нельзя допустить этот шабаш, тем более накануне выборов. Но есть ли твердая гарантия, что наше и ваше участие в этих, — как вы говорите, — в пресекательных мероприятиях не выплывет наружу? — спросил Гидаспов.
— Если бы операция проводилась только нашими сотрудниками, то — гарантия безусловная, на все сто процентов. Однако Управление такими силами не располагает даже если задействовать по максимуму доверенных лиц и определенную часть конфидентов. Именно поэтому запланировано привлечь более широкий контингент, включая комсомольский и партийный идеологический актив, а также членов ряда контролируемых общественных организаций. В такой ситуации исключить утечку информации невозможно и, следовательно, ненужно. Другое дело явные доказательства нашего участия: их быть не может и не будет. Это я гарантирую абсолютно, — будто на одном выдохе ответил Сурков.
Гидаспов молчал, перебирая лежавшие перед ним разноцветные карандаши, и Сурков решил, что пора переходить к следующему вопросу.
— Борис Вениаминович, вы просили доложить по ситуации со Съездом, — начал он, но Гидаспов вдруг нацелил в его сторону острие синего карандаша.
— Надо закончить с митингом. Вы просчитали последствия утечки информации? Политические последствия?
— Да, такая работа выполнена. Оценки базируются на подсчете информационных возможностей противной стороны, включая устные каналы передачи информации, а также вышедшие из-под контроля газеты, радио— и телепередачи типа «600 секунд» и «Пятого колеса»…
— Слухи о бесконтрольности «600 секунд» сильно преувеличены, — улыбнувшись, заметил Гидаспов.
— … по нашим подсчетам сведения распространятся среди подавляющей части населения за три, максимум — четыре, дня, — закончил Сурков.
— Я спросил о политических последствиях, — напомнил Гидаспов.
— Мы не располагаем методами, позволяющими давать точные оценки, однако наши специалисты считают, что на результаты голосования это не повлияет.
Мнения специалистов Сурков не знал потому, что таких специалистов у него не было, но говорить об этом первому секретарю Обкома было нельзя, а сказать «Я считаю…» показалось недипломатично. «На самом деле на итоги выборов уже ничто не повлияет, разумеется, кроме их отмены», — подумал генерал.
— Боюсь, ваши специалисты ошибаются, — сказал Гидаспов и, сощурившись, чтобы не надевать очки, заглянул в лежавшую перед ним бумагу. — Ваш вариант очень опасен, да, очень опасен. Мы рискуем прогреметь на весь Союз, причем скверно прогреметь, как уже случилось с нашим митингом. Его ославили на весь Союз как отрыжку сталинизма и навязали имя собственное: «гидасповский»! А какие-то оголтелые мерзавцы умудрились прилепить мне кличку «Гестапов». Согласитесь, что при всей вздорности, узнавать такое — радости мало.
— В наших сводках ничего подобного не было, — возмутился Сурков, прекрасно знавший, что первый секретарь Обкома ничуть не преувеличивает.
— Да, в еженедельных справках, которые поступают в Обком, этого не было. Но я узнал из других, не менее надежных источников. По-человечески вас понимаю — вы не хотели меня расстраивать. С одной стороны я ценю вашу деликатность, но с другой — имею основания думать, что мое УКГБ может лукавить: что-то скрыть, а что-то подать в искаженном свете.
Сурков вспомнил о разносах и выволочках, которые по разным поводам устраивал ему Гидаспов, но говорить об этом или даже дать понять, что он таит обиду, было совершенно ненужно и вредно.
— Пожалуй, вы правы, Борис Вениаминович, — подумав, согласился Сурков. — Должен признать, что я лично запретил включать эту информацию в обобщающие справки. И вы верно вскрыли мотивы этого решения. Мы с вами знакомы не первый год, и я уважал вас задолго до того, как вы стали Первым, а после мое личное, как вы точно подметили, человеческое отношение к вам нисколько не изменилось.
— Я никогда не сомневался в вашем добром товарищеском отношении, равно как и в вашем высоком профессионализме и вашей принципиальности. Тем более, мне хотелось бы слышать ваше откровенное мнение о возможности предотвращения митинга таким способом, чтобы полностью исключить риск какого бы то ни было скандала. А в предлагаемом вами варианте риск недопустимо велик. Вы согласны, Алексей Анатольевич?
— Риск, безусловно есть, Борис Вениаминович, и немаленький…
— Немаленький — значит большой?
— Очень большой! — глядя в глаза собеседнику, ответил Сурков. — И я хорошо понимаю, что — извините за каламбур — если прогремим, то наверняка и загремим. Мягкого выхода из ситуации, аналогичной тбилисской, сейчас не будет.
— И все-таки настаиваете на вашем плане? — спросил Гидаспов.
«Хочет завязать на меня всю ответственность», — подумал Сурков и четко ответил:
— Работа проводилась по поручению Обкома. Я не настаиваю на реализации именно данного оперативного плана, но другого, лучшего — нет.
На самом деле другой план был, — точнее не план, а предварительные проработки. Но Сурков пока не решил, надо ли делиться этим с Гидасповым. Первоначальный замысел предложил Беркесов, тот самый, который нашел замечательный выход из проваленной операции «Волокдавы». Беркесовская комбинация была задумана блестящей, хитроумной и при полном напряжении всех сил реально осуществимой.
«Подожду, пусть сам что-нибудь предложит», — подумал Сурков, чуть подав вперед корпус. Это движение было хорошо заученным, из того арсенала приемов, которые применялись всеми разведчиками во время речевых контактов с объектом, воспринимающим его подсознательно как предельное внимание и сосредоточенность собеседника.
— Так-таки нет? — хитро подмигнув, переспросил Гидаспов.
— Можно, например, превентивно изолировать сотни две зачинщиков. Мы с такой задачей справимся за сутки. Но в этом случае, как вы понимаете, огласка неизбежна. Она при таких операциях, можно сказать, заранее запланирована. Поэтому для задействования подобного мероприятия необходимо политическое решение ЦК.
— ЦК на это никогда не пойдет, а нашего уровня, думаю, вам не хватит! Но даже, если бы бюро Обкома приняло такое решение, в чем я, признаться, не уверен, реакция была бы хуже атомного взрыва. Вообразите, что затрубят наши враги: дескать, на шестом году перестройки и перед самым открытием Съезда народных депутатов у нас, в Ленинграде начались массовые репрессии!
— Мы предвидим все это и поэтому не предлагаем, хотя порой терпение на пределе и вот-вот истощится, — вспомнив недавнюю встречу с Крючковым, сказал Сурков.
— А что вы скажете относительно переноса митинга к «Юбилейному»? — спросил Гидаспов.
«И дался же ему этот митинг! Грамотный аналитик должен считать на десять шагов вперед, а этот уперся, будто от митинга зависит конец света», — с досадой подумал Сурков. Он специально тянул время, затягивая нудный разговор, пытаясь определить, следует ли предлагать Гидаспову собственный вариант решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68