— С детьми подождем. Я летать буду, я еще летать хочу.
— Вижу, что не налеталась! Экая у тебя подружка! Посмотри в зеркало: глаза-то бесстыжие, да шальные, как из-под хорошего мужика только что вылезла.
— Все-то вы видите, Евгения Васильна, — легко рассмеялась Лариса. — И почему я раньше не знала, что вы добрая?
— Потому что дура, в голове ветер, и жизни не знаешь. А я всегда дочку хотела, но не получилось. Среди мужиков жила, так без внучки и помирать придется, — уходя, беззлобно проворчала свекровь.
— Чуть не забыла, тебе из отдела кадров звонили. Если до послезавтра не привезешь заявление, уволят по статье, — крикнула она из кухни.
— Фигушки им, а не заявление! Не дождутся! Здорова я, Евгения Васильна, здорова, как… Как, не знаю кто! — зайдя следом, воскликнула Лариса.
— Как кошка недраная, вот, как кто! — буркнула свекровь, и Лариса, не удержавшись, чмокнула ее в щеку.
— Иди, мойся, сейчас пирог вынимать стану! — смущенно отворачиваясь, сказала Евгения Васильевна.
* * *
— Что вы мне эти бумажки тыкаете? Почему я должна верить вашему заключению, а не себе и не врачам из Свердловки? — кричала на Ларису врач-гинеколог. Ее лоб покрылся испариной, она то и дело вытирала его марлей, а на щеках выступили красные пятна.
— Но вы меня только осмотрели, и в Свердловке — тоже. А в институте Отто провели полное обследование и эту… — Лариса замялась, забыв, как называется эта штука, которую вводили ей внутрь. — Я же принесла полостную, — кажется она так называется? — фотографию. Мне говорили, что по ней даже первокурсник может сказать, что никакой болезни у меня нет.
— Хоть десять фотографий и справок принесите, к полетам не допущу!
— А кто может допустить? Главный врач может? — чувствуя, что спорить бесполезно, спросила Лариса.
— Главный врач может! Идите к нему, он решит ваш вопрос, — врачиха сразу успокоилась и, вложив Ларисины бумаги в ее подшивку, велела медсестре, чтобы та позвала следующую.
— Отдайте, пожалуйста мою справку, — вставая, попросила Лариса.
— Она останется в вашей истории болезни, — снова занервничала врачиха. — Идите, не мешайте работать!
Главврач был у себя, но Ларисе пришлось ждать почти час, пока ее приняли. Главный врач был сравнительно молод, из-под накрахмаленного белого халата выглядывала импортная сорочка и модный шелковый галстук — Лариса видела такие в спецотделе «Березки», когда выбирала подарок мужу на день рождения.
— Ваше заболевание не входит в перечень профессиональных, поэтому направить вас в нашу больницу я не могу. У вас есть прикрепление к Свердловке. Там хорошие врачи, думаю, вас вылечат, — сказал он, перекладывая лежавшие на столе бумаги.
— От чего меня лечить, если я совершенно здорова? — удивилась Лариса. — Я принесла справку и прошу допустить меня к полетам.
— Относительно вашей справки не все ясно. Кто вам ее выдал, на каком основании вы проходили обследование в институте Отто? Туда вас никто не направлял. Ведь у вас не было направления, не так ли? Во всем этом мы разберемся и виновные в том, что ввели вас в заблуждение, будут серьезно наказаны, — он смотрел куда-то в сторону, и Ларисе показалось, что он недоговаривает.
— Кто будет наказан? — спросила она.
— Те, кто организовал вам незаконное обследование и выдал на руки ложное заключение, — вежливо улыбнувшись, объяснил главврач.
— Организовал мой муж, он работает в Обкоме, — соврала Лариса, испугавшись, что у обследовавших ее врачей из Отто будут неприятности.
— Ваш муж? Это меняет дело, — удивился главврач, но, спохватившись, тут же добавил: «Все равно, пока не будет полной ясности, я не могу допустить вас к работе».
— Я буду жаловаться! — воскликнула Лариса.
— Ваше право, — ухмыльнувшись, пожал плечами главврач.
— Я буду жаловаться в Обком! — уточнила она.
— Это — самое лучшее решение. Полагаю, ваш муж поможет принять верное решение, — с видимым облегчением заключил главврач.
Лариса не могла понять, почему в медсанчасти наотрез отказывались допустить ее к полетам. Всю дорогу до дома она вспоминала, что ей говорили, и тем более странным ей это казалось. Как будто никто не интересовался, больна она или нет, их это совсем не интересовало, главное — чтобы она не вернулась к летной работе. И при чем здесь муж? Почему главврач так облегченно вздохнул, когда она пригрозила пожаловаться в Обком? Другой на его месте, наверное, испугался, а он нет — словно обрадовался.
Остаток дня она провела с сыном. Они долго гуляли, потом вместе делали уроки, и Лариса даже смогла решить две задачи.
— Мамочка, ты больше не улетишь? — укладываясь в кровать, спросил Миша.
— Почему ты так решил? — удивилась Лариса.
— Папа сказал бабушке, что тебя уволят.
— Папа пошутил, откуда он может знать, что меня уволят?
— Нет, не пошутил. Он знает, он сказал что ты всегда будешь дома, или он переломает все самолеты.
— Все самолеты папа не сломает, — засмеялась Лариса, в который раз решив, что надо больше бывать с сыном.
Дождавшись, пока Миша уснет, она решила дождаться Николая и включила в спальне телевизор. Показывали передачу «Взгляд» и говорили о политике. Ведущий был чем-то похож на мужа в молодости, когда они только поженились, и он работал в Обкоме комсомола. Смотреть было скучно, и она заснула, сидя в кресле.
Николай пришел почти в двенадцать. У него был усталый вид, лицо какого-то землистого цвета, и Ларисе стало его жалко.
— Раздевайся, я согрею ужин, — сказала она.
— Налей полстакана, там в холодильнике, — хмуро сказал он, усаживаясь за стол.
— Ты не слишком много стал пить? Даже Евгения Васильевна тревожится, — осторожно спросила Лариса, подавая ему начатую бутылку «Столичной».
— Все не так, как надо. Если комитетчики правы, то выборы уже проиграны. А виноваты будем мы, всех собак повесят на наш отдел. Но, главное: никто не знает, что теперь делать, и что будет после, — рассеянно объяснил Николай. Перед тем, как выпить, он зачем то поболтал стакан с водкой и, зажмурившись, опрокинул его в рот.
— Вроде, полегчало, — буркнул он через минуту и взялся за еду.
— Может, найдешь другую работу? — спросила Лариса не решившись добавить: «… пока не поздно».
— Я уже присмотрел одно совместное предприятие. Сам же его и организовал, но не отпускают. Говорят, либо работаешь до последнего, либо иди, куда хочешь, но без партбилета. А куда мне без партбилета? Вот Кузин — молодец! Ушел тихо, по-хорошему со всеми попрощался, теперь главный редактор в «Ленправде». Если разобраться, так это даже повышение — на этой должности может стать членом бюро Обкома, должность позволяет, — Николай налил себе еще, и будто, не замечая, что делает, быстро выпил.
— У меня неприятности. Врачи в нашей медсанчасти и слышать не хотят, что я здорова, — сказала Лариса.
— Ну и черт с ними, пусть не хотят, — рассеянно сказал Николай.
— Но меня не допускают к работе! И главврач сказал, чтобы я посоветовалась с тобой.
— А что тут советовать? Увольняйся, я тебя положу в Свердловку, отдохнешь, поправишься…
— Зачем мне в больницу, если я здорова? — повысила голос Лариса.
— С этой дурой, что тебе справку выписала, завтра разберутся, чтобы не лезла, куда не просят, — со злостью сказал Николай.
— С какой дурой, куда не лезла? — Лариса вдруг вспомнила, что никому не говорила про обследование в институте Отто, тем более — Николаю — Откуда ты узнал про справку?
— Ты же сама мне вчера рассказала, — смутился он.
— Я не ночевала дома и тебя не видела, — чувствуя что-то неладное, сказала она.
— А где же ты ночевала?
— С любовником! — начиная злиться, буркнула Лариса.
— Небось, опять с мамочкой полночи шепталась? — равнодушно предположил Николай. — Давай еще по капельке, и пора спать. Завтра с утра три совещания — одно за другим, вздохнуть некогда, а без толку. Все пойдем ко дну. Помнишь песня была такая: «Мы сами взорвали „Корейца“, нами потоплен „Варяг“!» Что мы за народ: сами себя топим и этим гордимся. Представь: тихое, синее море и только пузыри со дна: буль-буль-буль. Наши советские пузыри — самые плавучие в мире. Советский Союз — родина великих пузырей.
— Перестань дурака валять! Объясни, откуда ты знаешь про справку? И, вообще, мне кажется нам надо серьезно поговорить…
— Давай завтра! Если говорить серьезно — то завтра. Кто ж ночью серьезно говорит? Ночью спать надо! Сперва трахнуться с мужем, потом спать, чтобы все было. Как у людей! — с трудом пробормотал Николай. Его щеки порозовели, но он говорил и двигался замедленно, будто засыпал на ходу, и Лариса поняла, что говорить с ним сейчас бесполезно.
— Завтра, так завтра! Но не думай, что отвертишься. Я хочу знать, что со мной происходит, — сказала она.
3.20 Возьми на прикус серебристую мышь
В начале одиннадцатого свекровь позвала Ларису к телефону.
— Кто это? Какая Ася Залмановна? — спросила она, и тут же вспомнила, что это ее врач из института Отто. — Извините, я еще не совсем проснувшись…
— Лариса Вадимовна, мне надо с вами встретиться. Дело касается вас. Нет, по телефону нельзя. Буду ждать на набережной, у главного входа в Университет. В двенадцать успеете? Так, ровно в двенадцать! — и в трубке раздались короткие гудки.
— Кто звонил? Голос, будто она не в себе. Я сказала, что ты еще спишь, но она все равно попросила разбудить, — сказала свекровь.
— Спасибо, Евгения Васильна. Это с работы, по делу, — Лариса решила не говорить, кто звонил, но в словах Аси Залмановны было что-то тревожное.
— Все остыло, завтракать давно пора, — кивнув головой, сказала свекровь.
Лариса так торопилась, что вышла из автобуса через остановку от дома и поймала такси. За сорок минут до срока она уже была около Университета. Не зная, как убить время она зашла в вестибюль филологического факультета. Там все было знакомым, но показалось, что все стало меньше и какое-то запущенное. Мимо сновали студенты, в углу у подоконника как всегда курила большая кампания, но Лариса не могла представить себя среди них. Она вдруг почувствовала, что не смогла удержать в памяти то вроде бы недавнее время, когда была студенткой; оно стало чуждым и отдаленным, будто смотришь в перевернутый бинокль.
Бесцельно постояв у доски с расписанием, она поднялась в буфет, но там было закрыто, и она вышла. На улице ярко светило солнце, было сухо и ветер взметал в лицо сухую колючую пыль, какая бывает в Ленинграде только весной. От пыли слезились глаза, и першило в горле, она даже пахла особенно, это были остатки тысяч тонн песчано-солевой смеси, которой посыпали мостовые после снегопадов. Еще оставалось время, и, перейдя через дорогу, Лариса спустилась по ступеням к самой воде. Нева уже очистилась, только кое-где, у самого берега прилепились ноздреватые, пожухшие до черноты остатки льда, такие же льдины, раскачиваясь на волнах, проплывали мимо. Это еще был не настоящий, ладожский ледоход, льдины были маленькие и темные, а лед с Ладоги пойдет позже — в конце апреля или даже в мае.
«Да, настоящий ледоход еще впереди», — подумала Лариса, представив, как белая, слепящая от солнца масса заполнит пространство между берегами, и будет издалека слышно, как шуршат и трутся друг о друга края огромных, тяжело ворочающихся льдин.
Заглядевшись на воду, Лариса чуть было не прозевала назначенное время. Однако Ася Залмановна опаздывала, и, прождав четверть часа, Лариса занервничала.
Неожиданно напротив нее остановилась черная «Волга» с двумя усиками радиоантенн. Вышедший из нее человек был невысок, в распахнутом пальто ослепительно белела рубашка с узеньким темным галстуком. Лариса успела разглядеть ровный пробор и скрытую зачесанными волосами лысину. Мужчина прошел рядом и посмотрел как бы вскользь — глаза были светлыми и пронизывающими; от его взгляда Ларисе стало зябко, будто дунуло холодным сквозняком.
— Извините, я на всякий случай сделала крюк, — не отдышавшись, Ася Залмановна взяла Ларису под руку. — Давайте куда-нибудь отойдем, здесь так людно, и все на виду. Тут недалеко кофейная, там студенты собираются, да что я рассказываю, вы же здесь учились.
Они вошли в ворота и повернули под галерею — она тянулась вдоль всего двора, залитого лужами так, что было трудно пройти. Они молча прошли до конца, и перейдя площадь перед Библиотекой Академии наук, спустились в подвал, в маленькое всего на несколько столиков кафе. Когда-то, чтобы только войти внутрь, нужно было простоять в очереди не меньше часа, но теперь в кафе было безлюдно.
— Теперь здесь кооператив, и студенты не ходят потому, что слишком дорого, — сказала Ася Залмановна и, увидев, что Лариса достает кошелек, замахала руками. — Не надо, я сама за себя заплачу.
Они немного поспорили, но в конце концов Лариса заплатила за два кофе и пирожные. Себе она взяла «корзинку» и «картошку» — она любила их с детства.
— Не знаю с чего начать, — боязливо оглянулась Ася Залмановна, когда они устроились за угловым столиком. — Прежде всего успокою: вы абсолютно здоровы. Даю вам честное слово, вы совершенно здоровы и никаких отклонений по моей специальности у вас никогда не было.
Не понимая, о чем хочет она сказать, Лариса только кивнула.
— Но кто-то хочет, чтобы вы оказались больны!
— Кому это надо, кто хочет? — начиная волноваться, спросила Лариса.
— Утром, как только пришла на работу, меня вызвали в отдел кадров. Там сидел какой-то мужчина, назвался Владимиром Петровичем. Но, думаю, он соврал. Когда я входила, начальник отдела назвал его по-другому, я не расслышала, но что не Владимиром Петровичем — точно. Впрочем, это не важно. Он стал расспрашивать о вас, как вы ко мне попали, уверена ли я в правильности диагноза, и знаю ли, что будет, если диагноз ошибочен. Я сказала, что уверена, и спросила, кто он такой. Вмешался начальник отдела кадров, закричал, что я из государственного института устроила частную лавочку, беру с пациенток деньги и с вас тоже, и что меня надо отдать под суд. Я ответила, что никаких денег не брала, и мои выводы не могут быть ошибкой.
Лариса заметила, что ее руки трясутся так, что она не может донести чашку до рта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68