— "Твиши", — не раздумывая, сказала она, когда официант подкатил столик с вином на выбор. Однако не выпила, скорее чуть пригубила.
— Никогда не видел, чтобы бутерброд ели вилкой и ножом, — сказал Горлов, следя за ее пальцами — каждый двигался будто сам по себе.
— Бабушка приучила! Она меня не так дрессировала — на всю жизнь хватит и еще на моих внуков останется!
— У вас есть дети?
— Сын! Ему скоро восемь. Раньше я чувствовала его неотрывно, а теперь иногда мне страшно, что он вырастает и становится все дальше и дальше. Я так мало с ним бываю. Его свекровь воспитывает больше, чем я, — она на секунду поникла, но тут же улыбнулась.
— Не будем о грустном! Лучше расскажите, как вы устроились в Челябинске, не скучаете по Ленинграду?
«Притворяется, только делает вид, что забыла, все-то она помнит», — догадался Горлов.
— Я не та редкая птица, которая может долететь до Челябинска, — признался он и неожиданно для себя стал рассказывать обо всем, что случилось после их встречи в Москве. История с обыском вдруг показалась совсем не страшной, и он смеялся, рассказывая, как в панике удирал из Ленинграда.
— И ничего такого у вас не нашли? — спросила Лариса.
— Даже не догадываюсь, что они искали, — продолжая смеяться, воскликнул Горлов.
— Я слышала, муж говорил по телефону, что у «дерьмократов», — он их только так называет, — нашли оружие и наркотики из-за границы, — сказала Лариса. — Вы знаете, он очень радовался, говорил, что это большая удача. Кого-то даже арестовали. Как хорошо, что это не вы.
«Рубашкин! Рубашкина арестовали!» — трезвея от страха, подумал Горлов. Только знакомством с Рубашкиным можно было объяснить то, что у него сделали обыск.
«Так, вот что искали. Но откуда у Пети оружие и наркотики, тем более — из-за границы? Разве мог он столько лет притворяться? А вдруг Рубашкин все-таки передал на Запад секретные данные о нашей системе наведения? Меня же предупреждали! Надо лететь домой, найти телефон этого, который ко мне приходил, надо объяснить. Ну, не посадят же меня, я же хотел, как лучше, я ни в чем не подозревал Петра», — думал Горлов, выпивая третью рюмку коньяка подряд и не чувствуя вкуса.
— Вам не плохо? Вы очень побледнели, не пейте пока, покушайте — все так вкусно, — она ласково коснулась его руки.
— Разве ваш муж работает в КГБ, а не в Обкоме? — невпопад спросил Горлов.
— Да, он работает в Обкоме… Вы столько обо мне знаете: телефон, и про мужа, и даже, что он ревнивый?
— Осенью я летел домой из Краснодара. Когда садился в самолет, думал опять вас встретить. Потом разговорился со стюардессой. Она вас хорошо знает — вместе учились на каких-то курсах.
— И что еще она обо мне рассказала?
— Скорее обо мне, что я влюблен…
— Влюблены в меня? Почему вдруг? — удивилась Лариса.
— Потому, что в вас все влюбляются, и все стюардессы Советского Союза вам завидуют, а вы на мужчин даже не смотрите, вам никто не нужен. Так во всяком случае она говорила.
— Господи! Какая чушь! — засмеялась Лариса, и, помолчав, тихо сказала: -Однажды мы взлетали на Челябинск и долго ждали высоту — диспетчер напутал, нужно было пропустить краснодарский. Я тогда вспомнила о вас. Вспомнила как-то мимолетно, не знаю, как объяснить…
— Мне очень легко с вами, — сказал Горлов и отпил вина потому, что стало сухо во рту и часто, с перебоями забилось сердце.
— Все совсем остыло, а вы даже не притронулись, — не глядя на него, сказала Лариса.
Луч прожектора неожиданно ударил им в глаза, динамик щелкнул и захрипел.
— Для нашего дорогого гостя, Бориса Петровича из Ленинграда и его не менее прекрасной спутницы исполняем старинное танго «Город над вольной Невой». Белый танец — дамы приглашают кавалеров! — на весь зал загремел искаженный акустикой мужской голос.
— Вы популярная личность, Борис Петрович! Придется вас пригласить, — вставая, сказала Лариса.
Свет метнулся к потолку, дробясь от вращающегося зеркального шара. В ресторане почти никого не осталось, они были одни на подсвеченной снизу танцевальной площадке.
— Вы забыли мое имя и сразу не спросили, а потом было неудобно, — догадался Горлов.
— Иногда кажется, что вы читаете мои мысли, — она откинула голову и посмотрела ему в глаза.
— Да, я владею сенсорикой двадцатого дэна, акапунктурным суперпрограммированием, методами трансцендентного сверхгипноза и знаю, что вам больше всего нужно, — ответил Горлов. От ее взгляда и близости у него закружилась голова.
— Я не очень поняла, чем вы владеете, но хотелось бы узнать…
— То же, что и всем — счастья, — тихо сказал Горлов.
— Теперь верю: вы настоящий экстрасенс, — засмеялась она.
Музыка кончилась, они вернулись. Пока их не было, со стола убрали.
— Есть мороженое. Вам кофе или чай? — спросил официант.
— Кофе! — сказал Горлов и передал официанту две десятки для оркестрантов.
Пока они ели мороженое и допивали кофе, со столиков начали снимать скатерти, и на голые столешницы ставили стулья вверх ножками.
— Помните, у Леонтьева есть такая песня: «Куда уехал цирк?» Или что-то в этом роде об уехавших артистах и празднике, который кончился? — спросила Лариса.
— Говорят, есть книжка с противоположным названием. Кажется: «Праздник, который всегда с тобой», — сказал Горлов.
— Говорят, кажется…, — передразнила его Лариса. — Неужели вы не читали Хемингуэя?
— "Старик и море" — конечно, читал. Потом про бой быков и это — «Снег в Африке» — что-то о жене, которая вместо тигра подстрелила мужа за то, что он ее разлюбил…
— Вы шутите? — изумилась она.
— Почему? Я читал Хемингуэя и все хорошо помню.
— Вы — как мой муж, который не видит разницы между сионизмом и супрематизмом! — смеясь, воскликнула Лариса.
Свет мигнул и погас, осталась только лампочка над входом в служебные помещения, и на их столе, мигая, догорала свеча.
— Жалко, но пора уходить, — вставая, сказал Горлов.
— Вы и здесь не будете расплачиваться? — спросила она.
— Живу в кредит, — пожал плечами Горлов. — Если разбогатею, то заплачу.
Они пошли в номер за ее пальто, и он все больше нервничал, стараясь говорить о мелочах.
Прежде, чем одеться и уйти, она позвонила по телефону.
— Диспетчер сказала, что погоды до полудня не будет. Слава Богу, можно спать спокойно, — рассеянно объяснила она, повесив трубку.
— Я не буду вас тревожить, но обещайте, что сами позвоните мне, — сказал Горлов, подавая ей пальто. — Не сердитесь, но ваша знакомая была права: я действительно в вас влюблен.
— Почему сердиться? Разве можно за это рассердиться? — повернувшись, она оказалась совсем близко, лицом к лицу и он обнял ее за плечи. В последний миг она отклонила голову и его губы коснулись ее щеки.
— Обещайте, что позвоните, — тихо сказал Горлов.
— Посмотрим, может быть… Наверное позвоню, — так же тихо ответила Лариса и, помолчав, неожиданно спросила: «Вы не боитесь, что я не смогу отказать себе в желании звонить вам каждый день?»
Он не подумал, скорее почувствовал, что если оставит ее сейчас, то будет всегда жалеть, а она, что бы ни говорила, никогда ему этого не простит.
— Не уходи, ты не можешь просто так попрощаться и уйти, — твердо, как о решенном, сказал он.
— Хорошо, я останусь, — спокойно и, как ему показалось, равнодушно, ответила она.
* * *
Горлов будто знал, что ее губы окажутся мягкими и теплыми, а поцелуй вызовет у него желание, такое сильное, что станет больно. Но когда они наконец оказались совсем вместе, он испытал потрясение, которое не мог объяснить и выразить. Ничего подобного не бывало с ним раньше, он не представлял, что такое вообще может быть, и вдруг подумал, что не будет никогда больше.
Она порывисто дышала, сквозь стиснутые зубы иногда прорывался стон. Потом с силой прижала его руку к своей груди, там где билось ее сердце. Он чувствовал нарастающую жажду освобождения, и ее тело отвечало радостной и взаимной готовностью.
После она отворачивала голову, пряча слезы.
— Первый раз в жизни мне тоже хочется заплакать, — прошептал он, целуя ее ладонь, -… от счастья!
— Господи! Я так боялась, что ты скажешь что-нибудь не так.
Время и мир вокруг не изменились, но стали совсем другими, каждое прикосновение было неторопливым и упоительно прекрасным. Они больше не испытывали скованности и стеснения — их близость была естественной и необходимой, как воздух, которого не замечаешь, пока дышишь.
— Я люблю тебя, — сказал Горлов. Он хотел сказать другое, но не нашлось нужных слов — только эти, которые прежде говорил только жене. Вспомнив о ней, он удивился, что его совсем не мучит совесть.
Лариса еле слышно вздохнула и, повернувшись к нему, прошептала:
— Как странно! Я подумала о тебе, как о мужчине, которого давно знаю и который принадлежит только мне.
Он медленно, едва касаясь, гладил ее всюду, куда доставала рука, чувствуя, как пробуждаются ощущения любви и нового желания. Отзываясь на его прикосновения, она едва слышно застонала, и он вошел в нее сразу и сильно. Она вскрикнула, едва он начал двигаться и почувствовал, как сотряслось ее тело. Он замер, ощущая себя только в ней, будто весь он, вся его сила сосредоточилась там.
Они долго лежали, не разжимая объятий, словно боялись выпустить друг друга. Потом она поцеловала его, и он стал медленно двигаться, наращивая ритм, пока не настало освобождение.
— Я не знала, что возможно такое, — прошептала она.
— Это редкий дар, и, знаешь, я всегда верил, что любить можно только один раз в жизни, — помолчав, ответил Горлов.
— Ты так легко говоришь: «Люблю, любовь, один раз в жизни…» Мы даже не узнали толком друг друга. Всего одна ночь, я не могу объяснить…
— Я чувствую… — Горлов не договорил, и, не зная, что сказать дальше, поцеловал ее сильно и нежно.
— Тебя я за плечи возьму, сама не знаю, что к чему, — прошептала она, но он не расслышал последних слов и переспросил.
Лариса не ответила, и, прислушавшись к ее ровному дыханию, он понял, что она уснула, положив голову ему на грудь. Скоро у него онемело плечо, но он боялся пошевелиться и, в конце концов тоже уснул.
2.12. С земли до самых верхних нот
За окном уже брезжил предутренний свет. Было пасмурно, но туман рассеялся, тучи неслись в небе высоко и быстро.
«Почему? Почему она осталась? Как ей удалось сделать нечто такое, что я почувствовал себя абсолютно счастливым? И почему она так красива?» — думал Горлов, оставаясь в легкой и призрачной дремоте.
Никакая женщина не обнимала его с такой нежностью и самоотречением. Горлов чувствовал ее близость с такой глубиной и силой, что это не вмещалось в рамки его представлений, а подразумевало какую-то загадочную, — он подумал, что предначертанную, — духовную необходимость. Он не отдавал себе отчета и не понимал причину, почему обычное для него приключение обратилось всепоглощающим желанием.
Еще не совсем проснувшись, она провела рукой по его груди. Горлов чуть-чуть отстранился и, глядя ей в глаза, прошептал:
— Ты… Я не могу сказать… ты — волшебная!
Их близость была внезапной, бурной и сладостной. Потом они лежали, не двигаясь, и крепко обнимали друг друга. Наступил покой и отрешенность, и они, не сговариваясь, наслаждались абсолютной полнотой только что разделенной страсти.
— Милый! Ты не считаешь меня распутницей? Я очень хочу, чтобы ты улетел сегодня вместе со мной. Расставаться — невыносимо, — наконец сказала она.
Они одновременно посмотрели друга на друга и, еще не сказав ни слова, поняли, что должны быть вместе очень долго, может быть, всегда.
* * *
Взглянув в окно, Лариса испуганно вскрикнула и вскочила к телефону.
— Мы улетаем по расписанию, в четырнадцать — ноль десять. Так ты летишь со мной? — быстро одеваясь, спросила она.
Он знал, что мест на Ленинград в ближайшие дни не было. Ему, правда, достали билет, но только на рейс через два дня, и он не представлял, как обменять его на сегодня.
— Пустяки, у меня знакомый начальник смены, он все сделает, — рассеянно сказала Лариса.
На всякий случай Горлов собрал вещи и предупредил дежурную. Лариса позвонила после одиннадцати и сказала, что через сорок минут будет ждать у входа в аэропорт.
— Успеешь? — торопясь, спросила она, и Горлову показалось, что она волнуется.
В аэропорту она увидел его первой и побежала навстречу. Горлову показалось, что сейчас она бросится ему на шею — так стремительно было ее приближение. Но она остановилась в двух шагах.
— Господи! Я так боялась, что ты опоздаешь, а я бы всю жизнь мучилась, что ты специально не захотел придти, — она запыхалась и часто дышала, виновато и умоляюще глядя на Горлова, и он не нашел, что ответить.
— Все будет хорошо, — наконец сказал он.
Она провела его к стойке, регистрация еще не начиналась, и в толпе заволновались.
— Давай назад! Куда без очереди? — угрожающе кричали со всех сторон.
— Спецобслуживание! Вы что, не видите? — Лариса вроде бы не повысила голос, но все сразу притихли.
— Так бы и сказали, на лбу не написано! — буркнул стоявший у самой стойки толстяк в толстой, неповоротливой овчине.
— А вот я сейчас милиционера! Отведет, куда надо — там тебе и на лбу, и, где хочешь, напишут, — воскликнула дежурная и ласково обратилась к Ларисе: — Дайте билет и паспорт.
Горлов протянул паспорт, но Лариса перехватила и сама отдала его дежурной.
— Последнюю бронь отдаю, ты уж не забудь, Ларисочка, что я просила! — сказала та, отдавая паспорт с билетом и талонами на посадку.
Лариса провела Горлова через незаметную дверь в углу зала. За дверью обнаружилась уютная комната с глубокими кожаными креслами, большим телевизором и буфетом. Стоявший у входа милиционер вытянулся и отдал честь.
— Вот, пассажира привела, обслуживай! — сказала Лариса буфетчице.
— Тебе что взять? — спросил Горлов.
— Это же зал спецвылета, мне здесь нельзя и вообще пора. А ты успеешь позавтракать, на посадку тебя пригласят и проводят, — она посмотрела на него, будто хотела что-то сказать, но только улыбнулась, — едва заметно, и ему показалось, что улыбка была печальной. — Я тебя встречу у трапа, скоро увидимся.
Было тепло, и Горлов снял куртку, подумав, что правильно сделал, надев в дорогу рубашку и галстук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68