«Спасибо, Николай Владимирович! Садитесь».
«Пронесло», — с облегчением подумал Волконицкий, надеясь, что его больше не спросят.
— … поскольку мнения разделились, и поскольку у нашего совещания нет решающих функций, а общегородской митинг, как говорится, на носу, и времени выносить на бюро нет, предлагаю довести до Бориса Вениаминовича Гидаспова обе точки зрения, как они записаны в двух вариантах тезисов, оставив этот вопрос на его решение, — подводя итог, говорил Ефимов. — Кто против? Возражений нет! Идем дальше, по порядку…
«Надо бы спросить про Степашина», — вспомнил Волконицкий, когда перешли к утверждению ораторов, но Котов опередил.
— Степашина предложил Борис Вениаминович. Сам, своей рукой вписал, — ответил Воронцов, поглядев на Белова и Котова с таким видом, будто показывал кукиш: мол, накось, выкуси!
От волнения у Волконицкого кружилась голова, во рту пересохло, и он неожиданно вспомнил, как после дня рождения, — ей тогда исполнилось двадцать восемь, — Лариса разодрала на мелкие кусочки комсомольский билет и выбросила их в мусор.
— Отмучилась! — облегченно воскликнула она, а он уже был на взводе, — как не выпить с гостями? — только засмеялся, не одернул, не внушил как следует. Скольких воспитал, скольким помог понять, что нужно, а жену распустил!
— Совсем распустилась! — не заметив, что повторяет вслух, подумал Волконицкий.
— Что ты сказал, не расслышал? — наклонился к нему Кузин.
— Пора гайки подвернуть, совсем, говорю, молодежь распустилась, — шепотом ответил Волконицкий и сделал вид, что внимательно слушает выступающего.
3.5 Экономика должна быть экономной!
Горлов вышел на работу во вторник. Подходя утром к Объединению, он невольно замедлил шаг, почувствовав, как сбилось сердце. Вахтер секунду помедлил, и не отдавая пропуск, сказал: «Пора продлить, этот уже не действует».
Уходя перед Новым годом в отпуск, Горлов действительно не обменял пропуск. Раздевшись, он пошел в отдел кадров, рассудив, что чему быть, того не миновать. Но никто им не заинтересовался. Инспектор равнодушно поставила галочку, он расписался, и тут же получил новый пропуск, испещренный замысловатыми штампами, каждый из которых что-то разрешал: две скрещенные стрелы означали свободный вход и выход из Объединения, прямоугольник — проход с портфелем без досмотра, цифра «19» в кружочке позволяла проходить в режимно-секретные цеха. Появился и новый: три круга один в другом, перечеркнутые двумя линиями.
— Это что? — спросил Горлов, показывая на незнакомую отметку.
— Проход в «директорский» буфет с двенадцати до двух, — мельком заглянув в открытый пропуск, сказала инспекторша и захлопнула окошко.
Лахарева он встретил в коридоре. Тот торопился на совещание и на ходу спросил, как прошел отпуск. За месяц обстановка на работе сильно изменилась. Сотрудники начинали пить чай с утра, завтрак переходил в обед, во время которого на столе появлялись бутылки с подкрашенным спиртом. Расходились только в конце рабочего дня, как говорили шутники, усталые, но довольные.
Горлов делал вид, что не замечает, и избегал вопросов поскольку и сам не знал, как выйти из положения. Финансирование по медицинским лазерам так и не открыли, новых разработок не предвиделось. Не только над их сектором, но и над всем Объединением ощутимо нависла близкая перспектива массового сокращения.
Пожалуй, только Слава Лахарев сохранял оптимизм, и улыбка по-прежнему не сходила с его лица.
— Переживем, — успокаивал он Горлова, — главное, чтобы этот год продержаться, а в следующем все наладится. Страна не может без армии, а армия не может без нас. Сам подумай: если нас разгонят, кто будет средства поражения на цели направлять — Пушкин или маршал Язов лично?
Но время шло, и ничего не произошло. Мало-помалу тревожное ожидание, когда он вздрагивал от каждого телефонного звонка или стука в дверь, стало забываться. В конце концов Горлов окончательно успокоился, решив что уж в этот-то раз КГБ оставил его в покое насовсем.
Неожиданно прилетел Цветков, а на следующий день из Москвы приехал Нестеренко. Учредительные документы, о которых говорили в Краснодаре, уже были готовы, но это оказался не кооператив, как предполагал Горлов, а совместное советско-венгерское предприятие «Венсовтрэйд».
Перечень видов деятельности, которым собиралось заниматься новое СП, занимал две с лишним страницы. Планировалось производить все, что можно производить, а торговать чуть ли не по всему свету; разве что вооружение и военная техника остались за бортом разносторонних интересов учредителей.
— Вот уж не гадал, что придется продавать женское белье и предметы гигиены, — вздохнул Горлов, возвращая Цветкову красиво переплетенный устав СП «Венсовтрэйд».
— Не бери в голову, так все пишут, а делают, что хотят. Если не запрещено, значит разрешено, — отмахнулся Цветков. — К тому же все нам даром не нужно — не переварим. Наша задача: быстро схватить, что плохо лежит, и еще быстрее продать.
Оказалось, что «плохо лежат» цветные металлы. Предъявив письмо министерства, Нестеренко легко добился, чтобы отдел снабжения провел инвентаризацию. Получив итоговую ведомость, он взял с собой Горлова, и они вместе провели сверку и актировку излишков. От полученного результата голова пошла кругом.
— На ваших запасах меди, олова, молибдена и никеля все предприятия Главка могут спокойно работать полторы пятилетки, — расслабившись после обильного ужина в загородном ресторане «Волна», говорил Цветков. — Но это не главное! Главное, что нормативы по остаткам металла и сырья превышены в девять-двенадцать раз! А ведь это — нарушение государственной дисциплины в чистом виде! Разве не так, Александр Петрович?
— Почему не так? Так! Неликвиды должны быть ликвидированы! Срочно. Всех разгоню, если не ликвидируют неликвиды, — запинаясь, соглашался Нестеренко.
— Слышишь, Боря? Министерство дает добро! Завтра встречусь с Котовым, чтобы надавил по партийной линии. Поставим этим тараканам срок в четыре дня. Не сделают — партбилеты на стол и за ворота, на свежий воздух. Завтра Котов их подработает, а послезавтра наше СП предложит свои услуги, — сказал Цветков.
— Где ж столько денег взять, чтобы все это выкупить? — воодушевляясь, спросил Горлов.
— Зачем нам деньги? Не нужны деньги! Никому деньги не нужны, — будто бы осмысленно сказал Нестеренко.
— Ценю в тебе, Боря, не острый ум, а большущее простодушие. Объединению и, в первую очередь, твоему начальнику Славе Лахареву нужно как можно скорее сплавить излишки и отчитаться, что все довели до нормы. Им деньги до лампочки: в карман не положишь, и купить на них нечего, — разъяснил Цветков. — У них под задом горячая сковородка, и они нас, как манну небесную встретят: берите, милые, только увезите скорей! А у меня договор давно готов, осталось только цифры вставить. И все законно: оплата — через два месяца после приемки металла на наш Краснодарский склад. А за время, пока этот металл в дороге, плюс два месяца, мы десять покупателей за бугром найдем. Через неделю наша медь будет гореть синим пламенем в плавильных печах какого-нибудь Хумингэма или Жопенгагена.
— А деньги откуда? — спросил Горлов.
— С деньгами есть проблема: получать валюту нам пока никто не позволит. Но мы выкрутимся бартером. За металл получим ширпотреб и быстренько его раскидаем по оптовикам. По срокам должно получиться: две недели на вывоз металла, столько же на завоз товара. Еще пару недель — на реализацию и получение бабок.
Нестеренко слушал вполуха, он уже все знал, и Горлов понял, что цветковский ликбез предназначался только ему. Он задал несколько вопросов. Сперва Цветков подробно отвечал, потом ему надоело, и он поднял рюмку: "Тебе, Боря, крупно повезло, что пролетел с назначением в Челябинске. Там такие умельцы, что, кого хочешь, под статью устроят, а сами под хиханьки бабками захрустят! С твоим простодушием, ты бы уже через месяц кололся в «восьмерке».
— В КГБ? — спросил Горлов, и Цветков с Нестеренко одновременно рассмеялись.
— КГБ держат, чтобы шпионов ловить, а «восьмерка» — это восьмое Главное управление МВД по охране особо режимных объектов. Называется «по охране», но по сути — тот же БХСС, только вдвое круче, — еще не отсмеявшись, объяснил Нестеренко.
Главное Горлов понял и вопросов больше не задавал. Однако прошла неделя прежде, чем на территорию Объединения вкатились три вагона и началась погрузка. За это время Нестеренко трижды ездил в Москву и обратно утрясать и согласовывать, а Горлов раздал нужным людям полтора ящика дагестанского коньяка и десяток хрустящих конвертов с разным наполнением: от тысячи до пяти в зависимости от важности и нужности получателя.
В последний день он предупредил такелажников, что за последним штабелем слитков спрятан ящик водки, который и вправду там оказался. И когда маневровый электровозик выкатил последний из нагруженных вагонов за ворота, довольный бригадир такелажников позвал Горлова отметить. Собрались в опустевшем ангаре за двумя перевернутыми ящиками.
— Работе — баста, и весна на подходе. За нашего Бориса Петровича, чтобы не оскудел! — поднимая первый стакан, сказал бригадир. Дальнейшее запомнилось плохо, но очнулся Горлов на двуспальной кровати гостиничного номера завернутым в покрывало и совершенно голым.
— Ну как самочувствие? — не отрываясь от телевизора, спросил Цветков.
— По-о-огуляли! — с трудом ворочая языком, прохрипел Горлов.
— Кончил дело — гуляй смело! Но поправляйся вовремя, — сказал Цветков.
Дрожа от озноба, Горлов ушел в ванну и стоял под обжигающе горячим душем, пока не согрелся. Завернувшись в полотенце, он вернулся в комнату.
Ухмыляясь, Цветков показал на накрытый стол: «Хотя некоторые и считают нас малокультурными, но Булгакова мы усвоили: подобное исцеляется только подобным!»
Они выпили по рюмке коньяка, и, закусив осетриной с лимоном, Горлов почувствовал, что возвращается в нормальное состояние.
— Куда делась одежда? — кутаясь в полотенце, спросил он.
— То, что ты необоснованно назвал этим замечательным словом, отправлено в чистку и глажку. Скоро принесут, — откусывая бутерброд с бужениной, сказал Цветков. — А пока давай по второй. За успех нашего безнадежного предприятия!
Минут через десять в дверь постучали, и Горлов получил идеально отутюженные пиджак с брюками.
— Рубашку спасти не удалось, придется пожертвовать из собственных запасов, — сказал Цветков.
Пока Горлов одевался, выяснилось, что Цветков должен сегодня же улететь домой. Допив кофе, они сдали номер и вышли из гостиницы.
Рядом с входом их ждала новенькая белая «Волга» с краснодарскими номерами.
— Оставляю для служебного пользования. Водителя подберешь по вкусу, а моего через недельку отпусти. Документы на машину и доверенность возьмешь потом у него, — открывая дверцу, сказал Цветков. — Считай, что твой аванс полностью погашен, включая «девятку» которую я обещал. Если сам не сможешь за ней приехать, я организую, чтобы перегнали. Окончательный расчет — после поступления денег. Раньше, извини, не смогу.
По дороге они прикинули сумму: на долю Горлова выходило еще тысяч пятьдесят, и Цветков предложил вложить их в дело.
— На кой черт тебе столько налички? Представительские и прочие расходы будут оплачены, а держать лишние — только вводить братву в искушение, — назидательно объяснил Цветков, и Горлов согласился.
— Давай на посошок, — предложил Цветков, когда подъехали к аэропорту.
— Пожалуй, мне хватит, — сморщился Горлов.
— Впредь наука: никогда не пей с грузчиками. Кстати, какую Ларису ты во сне звал?
Смутившись, Горлов не нашел, что ответить. Они подошли к стойке регистрации, и оказалось, что посадка уже началась и времени совсем не осталось.
— Что делать — всем ясно: получать больше металлов, хороших и разных, — прощаясь, сказал Цветков.
— Цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи! — в тон ответил Горлов.
Махнув напоследок рукой, он вышел на улицу. Воздух был холодным и влажным, почти без ветра. Похмельная тяжесть прошла, Горлов чувствовал себя бодрым, будто закончил трудные испытания и сдал завершающий отчет.
«Что же я наговорил у Цветкова про Ларису?» — вдруг подумал он, но ничего не смог вспомнить.
— Подожди минут двадцать, — велел Горлов водителю и пошел вдоль здания туда, где был служебный вход. Вряд ли он смог бы объяснить, почему и зачем он идет.
Горлов не дошел до служебного входа метров двадцать, когда увидел Ларису. Она шла навстречу и не сразу заметила его, а, заметив, резко остановилась.
— У тебя такое лицо… Ты не рада меня видеть? — остановившись в метре от нее, спросил Горлов.
— Ты мне не позвонил. Я все время ждала, каждую минуту, — медленно ответила она.
— Ты сама запретила звонить. Не помнишь?
Лариса шагнула навстречу и взяла его за руку.
— Ты сейчас полетишь со мной, — сказала она.
— Взять и полететь? Я не могу! Ты не представляешь, сколько дел, — растерялся Горлов.
— Ты должен решить сейчас, и я не хочу знать, что может тебе помешать! — воскликнула Лариса.
— Хорошо, я полечу, куда хочешь, — больше не раздумывая, согласился Горлов и, улыбнувшись, добавил: «Только надо отпустить водителя. Иначе он будет ждать до конца века».
3.6 Розовая чайка на лазоревом льду
— Я полечу с тобой, куда хочешь. Сейчас! — повторил Горлов.
— Не надо лететь потому, что хочу я. Только, если мы этого хотим! Мы! Хотим мы — вместе и одновременно!
— Я не хочу, но… но не смогу, невозможно представить, если ты улетишь без меня. Это будет, как… — не знаю как объяснить, — будто клок из сердца вырван, — запинаясь, признался Горлов.
Лариса отпустила его руку и улыбнулась — радостно и доверчиво.
— Дай паспорт и жди меня здесь ровно через час, — сказала она.
Отпустив шофера, Горлов нашел работающий автомат и позвонил домой. Трубку сняла Маша.
— Мама ушла в магазин, а я завтра в школу ни за что не пойду, — ответила она, и ее голос был звонким от гордости.
— Почему не пойдешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68