«Не верю!» Так меня чуть из школы не выгнали, хотели в аттестат четверку по поведению влепить — это похлеще волчьего билета, ни в один институт близко бы не подпустили. Отец еле-еле уговорил, чтобы мне жизнь не портили, поскольку молод еще и глуп, — сказал Рубашкин.
— В таком духе и напиши, — надевая пальто, сказал Таланов. — Только без четверки по поведению. Я в школе отличником был и комсомольским активистом.
Рубашкин не успел лечь, как зазвонил телефон.
— Петр Андреевич, это Мигайлин. Таланов у вас?
— Только ушел, — сухо ответил Рубашкин.
— Тогда сообщу вам две новости — хорошую и плохую.
— Давайте! — сказал Рубашкин и зевнул, едва успев закрыть трубку ладонью.
— Звонил Болтянский: горисполком аннулировал разрешение на предвыборный митинг.
— Ну и черт с ним, без горисполкома проведем, — ответил Рубашкин.
— Вторая новость — хорошая, — сказал Мигайлин. — Через три дня в Ленинград приедет Борис Николаевич Ельцин.
— Это замечательно! — сразу оживился Рубашкин. — Надо срочно оповещать людей. Весь город придет, чтобы послушать Ельцина!
— Вы имеете в виду на митинг?
— Конечно, куда же еще!
— Не получится! Ни Ельцин, ни Собчак не согласятся выступать на несанкционированном митинге. Представьте, какой будет резонанс, если возникнут беспорядки.
— Никаких беспорядков на наших митингах никогда не было, — возразил Рубашкин.
— А если Обком организует провокацию? Например, развернут рядом свободную торговлю водкой, якобы от кооператива. Вмешается милиция…
— Пожалуй, вы правы. Митинг придется перенести и все силы бросить на организацию встреч в трудовых коллективах, — подумав, согласился Рубашкин.
— Болтянский считает, что надо собрать утром Координационный совет и принять решение. Вы, Петр Андреевич, согласны?
— Я член редакционной комиссии, а не Координационного совета. Так что за мной только совещательный голос. Но в принципе — одобряю.
— Тогда до завтра, Петр Андреевич! — вежливо пожелав спокойной ночи, Мигайлин повесил трубку.
* * *
Сурков снял трубку на особом, Смольнинском пульте: звонил Гидаспов, звонил сам, минуя помощников.
— Хочу, Алексей Анатольевич, посоветоваться, — не поздоровавшись начал он. — Недавно из Москвы звонил Собчак. Я с ним, конечно, говорить не стал, но он передал через референта, что к нам едет Ельцин, и просил, чтобы мы не слишком препятствовали его визиту. Что вы об этом думаете?
— Думаю слухов о приезде Ельцина не опровергать, наоборот всячески им способствовать, чем собственно и занимается вверенное мне Управление, — Сурков едва удержался, чтобы не засмеяться — он знал, что смеяться вслух полезно для здоровья и старался смеяться, когда его никто не видел. Но сейчас он только улыбнулся краем рта.
«Лучшего подтверждения успешно проведенной операции и вообразить нельзя», — подумал он.
— Но зачем нам здесь нужен Ельцин? Опять начнутся разговоры о митингах, — огорчился Гидаспов.
— Разговоры о митинге, Борис Вениаминович, — это далеко не то же, что сам митинг.
— Вы хотите сказать, что…
— Именно так, Борис Вениаминович! Слухи о приезде Ельцина — составная часть оперплана по профилактированию уличных сборищ, — ответил Сурков.
— Можно понять, что Собчак действует по вашему плану? — осторожно спросил Гидаспов и Сурков понял, на что тот намекает.
— Не обижайтесь, Борис Вениаминович, у чекистов свои секреты. Скажу только, что благодаря умелой и самоотверженной работе одного из наших офицеров мы имеем в окружении Собчака практически неограниченное влияние, — сказал Сурков и сделал вид, что не удержался от хвастовства. — Впрочем, и в других кругах тоже!
— Кстати, Алексей Анатольевич, не подбросили бы вы ваших кадров для укрепления милиции. Некоторые секретари райкомов очень жалуются, а надежный резерв практически исчерпан, — Гидаспов умело перевел разговор на другую тему и, выслушав, ни к чему не обязывающее обещание Суркова доложить в Москву, попрощался.
Повесив трубку, генерал вызвал помощника и приказал готовить документы на премирование подполковника Беркесова.
— Пожалуй, представим нашего Чер… — тьфу, опять ошибся — Беркесова к награждению именными часами от Председателя КГБ. Заслужил, шельмец, заслужил, — добавил Сурков, когда помощник уже собрался уходить.
* * *
Интервью с Талановым вышло через два дня в «Вечерке». Это был его первый крупный материал, который занимал весь подвал. Рубашкин перечитал несколько раз, задерживая взгляд на подписи, набранной полужирным шрифтом: «Беседу вел наш внештатный корреспондент Петр Рубашкин».
— Поздравляю! — сказал накануне Кокосов. — По такому случаю выбил для тебя удостоверение, но отдавать боюсь — корочки, понимаешь, пересушены, от сухости развалятся.
Пришлось пустить в ход десятку, которую Рубашкин держал на самый крайний случай, но было не жалко — обмывали первое в его жизни корреспондентское удостоверение.
Вечером в автобусе прицепились контролеры. Билета не было, но Рубашкин махнул красной книжицей, весомо, со значением сказал: «Пресса! По служебному заданию!». От него тут же отстали, и до самого дома Рубашкин глупо улыбался, чувствуя необыкновенную радость.
Утром позвонил Горлов и испортил настроение:
— Ты хоть думаешь, что вы с Талановым лепите?
— А что плохого?
— Вот, послушай: "… решение проблемы требует увеличить объемы строительства в два-два с половиной раза путем неограниченного развития строительных кооперативов. Нужно акционировать предприятия стройиндустрии, срочно предоставить им неограниченные государственные кредиты и отменить все запреты на их деятельность.
— Правильно и очень хорошо написано. Так и надо действовать, — подтвердил Рубашкин.
— Очнись, Петя! Дело не в запретах, а в том, что каждый гвоздь на счету и всего не хватает. Кредиты на хрен никому не нужны потому, что под них нужны ресурсы, которых нет! Понимаешь, нет? В колхозах на Кубани один разговор: «Нам твои деньги не нужны, свои некуда девать. Хочешь продукты, гони сюда шифер, цемент, кирпич, древесину или в крайнем случае моноблоки».
— Если дать кредиты и свободу, народ сам решит, что производить, и дефицит сразу исчезнет, — раздраженно сказал Рубашкин.
— Кредиты разворуют, а дефицит так и останется дефицитом! Ты эту кооперативную публику только по телевизору видел, а я ими так наелся, что блевать хочется. Среди них треть — круглые дураки, а остальные — помесь волка с голодным шакалом. Этим всегда мало! Получат кредиты и вместо кирпича джинсы-варенки под «Леви Страус» начнут выпускать! — кричал Горлов.
— Не кипятись, Боря! Статья напечатана, так зачем волну гнать. Вот выиграем выборы, тогда и решим, кто прав, — сказал Рубашкин.
— Не хочешь слушать, так черт с тобой, — буркнул Горлов и, будто вспомнив, добавил:
— Я улетаю в командировку недели на полторы.
— А как же выборы? — растерялся Рубашкин. — Как же наш план? Без тебя все развалится.
— Ничего не развалится! Все налажено, как у Кутузова перед Бородино.
— Ты не должен уезжать. Мы на тебя надеялись, мы тебе доверяли. Послезавтра должен Ельцин приехать, мы хотели тебя познакомить, — растерянно бормотал Рубашкин.
— Сперва сам с ним поговори. Если он подпишется под вашей бредятиной, то, значит, он такая же манда как ты, и меня он не интересует.
— Все-таки нельзя тебе уезжать!
— Пойми, Петя, не могу. Десятки людей от меня зависят и деньги, очень большие деньги.
— Далеко летишь? — чувствуя, что уговоры бесполезны, спросил Рубашкин и, услышав, что в Северодвинск, обрадовался. — Это же совсем рядом. Если понадобишься, два часа лета. Дай слово, что вернешься, если без тебя зарез.
— Вернусь, если зарез, обещаю. Устроюсь, позвоню, как связаться, — усмехнувшись, ответил Горлов. — Только ты уж, пожалуйста, больше не пудри людям мозги. Кисельных рек с молочными берегами еще долго не будет.
4.4. Мы ночного солнца не заметим
Горлов чувствовал, что, уезжая за полторы недели до выборов, поступает нехорошо, но после разговора с Цветковым ничего другого не оставалось.
— Ты на Котова бочки катишь, а он тебя уже второй раз выручает, — кричал Цветков. — И, между прочим, расплачиваться за твои выкрутасы приходится мне.
— Вычти из моей доли! — обиделся Горлов.
— Еще пару таких приключений, и от твоей доли ничего не останется!
— Эту потратим, другую заработаем, — попробовал пошутить Горлов, но Цветков продолжал кричать:
— Ни хрена мы не заработаем, если ты в политику ввязываешься! Да еще не с теми, с кем нужно. Я бы понял, если бы ты Котову помогал — это дело стоящее, с властью надо крепко дружить. А ты связался с какими-то засранцами.
— А если эти засранцы придут к власти? — спросил Горлов.
— Ни в жизнь! Наши казаки уже нагайки сплели: так задницы прочистят, что они своего папу Мойшу навек забудут.
— Ты имеешь в виду Михаила Сергеевича?
— Конечно его… — начал Цветков, но вдруг замолчал на полуслове.
— От Кубани до Москвы далеко, а до Питера еще дальше. Пока твои казаки шашки наточат и коней напоят, поздно будет. Против танков не выдюжат казачки с сабельками, — сказал Горлов, не заметив, что слово в слово повторяет Рубашкина.
— Ты думаешь, у этой шелупони есть шанс? — помолчав, спросил Цветков.
— Будто ты газет не читаешь?
— Почему же? Почти каждый день смотрю «Советскую Кубань» — хорошая газета, там объявления начали печатать, где, что продается и кому, что надо.
— Я тебя подпишу на «Жэнь-минь-жибао» или еще лучше: «На страже Балтики». Есть такая газета, издает Политотдел Балтийского флота. Она у меня как раз под рукой. Вот, послушай! — не выпуская трубку, Горлов развернул, лежавшую возле телефона газету.
«Надо будет спросить у Нины, откуда здесь это взялось», — подумал он и, быстро проглядев передовицу, прочитал вслух: «Идеологи буржуазии и кое-кто из доморощенных так называемых демократов не понимают, да и не хотят понять в чем „секрет“ несокрушимой мощи Советской Армии и Военно-Морского Флота. Наши противники не желают признать, что всеми помыслами и поступками советских людей руководят благородные идеалы коммунизма, пламенный советский патриотизм и непримиримая ненависть к врагам Родины. Кое-кто ослеплен классовой ненавистью, другие поддались на медовые посулы идеологических диверсантов, эмиссаров западных разведцентров…»
— Телефон, между прочим, денег стоит. Хватит, бабки жечь дурью, — прервал его Цветков. — С тобой спорить что лить против ветра. Ты, Боря, кого хочешь — уговоришь. В общем, давай договоримся: выручаю последний раз. А, чтобы ты лучше понял, сходи сам к Котову…
— Да, ну его к черту! — возразил Горлов.
— Не к черту, а к Котову. Иди к нему и передай сколько надо. Его обычную сумму возьми из кассы, а про остальное договаривайся сам. Сходишь, поговоришь, может, вдруг и поумнеешь в нужном направлении.
Горлов подумал, что спорить не стоит — можно понять Цветкова, у него своих дел невпроворот.
— В каком направлении умнеть? — примирительно спросил он.
— В северном направлении и не позже, чем послезавтра. Наш вагон уже пришел на завод в Северодвинск, второй завтра будет в Мурманске. Нужно, чтобы ты там распорядился, кому чего и сколько. Иначе половину разворуют.
— Ты имеешь в виду продукты, которые мы обещали?
— Не бомбы же туда слать? Там своих хватает. А ты должен, как можно скорее перегнать пароход на завод и снять вооружение. Опять же, без своего глаза нам такую разделку наворотят, что мы еще в долгу останемся. В июне пароход должен уйти, иначе штрафные санкции.
— Я же говорил, что раньше августа подписывать нельзя, — возразил Горлов. — Чтобы к июню успеть — немыслимое дело, это же трудовой подвиг, как полет на Марс.
— Знаю, но фирмачи уперлись — не сдвинуть: либо укладываемся в их сроки, либо «ариведерчи Рома»! А куда денешься, мы уже столько вбухали, что не согласиться — верный абздец. Вспомни, какие бабки ты адмиралам переправил. А во сколько нам Москва обошлась? Если скажу, сколько я взаймы взял, у тебя волосы на жопе выпадут. Половину Дворца Съездов купить можно! Отдавать в июле, и без аванса мне не открутиться. Но аванс будет, когда железо переплывет через границу. Короче, выхода не было, потому и подписали контракт с басурманскими сроками.
Теперь на тебя вся надежда, а я только в конце месяца смогу в Северодвинск прилететь.
Цветков еще долго объяснял, видно, боялся, что Горлов заупрямится, но все было понятно: ехать нужно и, чем скорее, тем лучше. Они поспорили, сколько передать Лахареву, чтобы тот оформил командировку. Цветков опять заговорил, что Горлову давно пора уходить из Объединения, но, услышав о предписаниях, сразу согласился: без предписаний и справок о доступе к секретным документам делать в Северодвинске нечего. Без этих бумаг Горлова даже к воротам не пустят.
— Все ясно, давай прощаться, мы и так уже полчаса наговорили, — наконец вспомнил Горлов, но Цветков только хохотнул в трубку: — Спишем на производственные расходы!
Еще не остыв от споров, Горлов позвонил Рубашкину, но вместо того, чтобы сразу объяснить, почему вынужден уехать, он, сам не зная зачем, стал ругаться с Петром из-за его статьи. Потом он вспомнил о предстоящей встрече с Котовым, и настроение совсем испортилось.
— Зачем ты держишь эту макулатуру? — раздраженно спросил он Нину, помахав сложенной «Стражей Балтики».
— Это наверное по ошибке бросили. Сосед, который наверху, через этаж, скорее всего читает — он в морской форме ходит. Не выбрасывай, я утром положу в его ящик.
— Цветков звонил, надо на Север ехать, — не дослушав, сказал Горлов.
— Надолго?
— В конце месяца дня на четыре приеду, потом обратно.
— Езжай! Что здесь, что в командировке — разницы почти нет. Дети тебя только на фотографиях видят, — отвернувшись к плите, пожала плечами Нина.
В ее словах Горлову почудилась глубокая обида, он вспомнил, что больше недели они не были вместе и почувствовал себя виноватым.
— Давай сегодня пораньше ляжем, — предложил он, легко погладив ее грудь.
— Отстань, нашел время. Ты так заработался, что даже не знаешь когда у твоей жены… Когда можно, а когда нельзя, — отталкивая его руку, сказала Нина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68