К иконе со всех сторон стали стекаться больные и недужные, а Луку стали почитать как апостола или пророка. В Мо­жайске его с иконою встретил князь со своими боярами, а в Москве - митрополит с епископами, со всем освящен­ным собором, с князем, с княгинею, боярами и вельможа­ми. С иконою Лука ходил из города в город и нажил ог­ромное состояние, после чего возгордился и «сотворися напрасен и бесстыден». Однако все его грабежи и безо­бразия ему спускали, боясь его, как обладателя чудесной иконы; только под конец жизни он не сдобровал, выведя из терпения можайского князя. Ловчий князя затравил его медведем, а доходной святыней завладел сам князь, построивший для иконы Колоцкий монастырь, где иска­леченный Лука кончил жизнь простым монахом. Этот случай в связи с историей новгородского купца 1611 г. и другими аналогичными примерами показывает, что рус­ские XIII-XVII вв. недалеко ушли от африканских не­гров, которые делают и уничтожают своих богов еже­годно.
МЕСТНЫЕ КУЛЬТЫ
Переходя теперь к характеристике специально фео­дальных черт религии и культа XIII-XV вв., остановим­ся прежде всего на крайней раздробленности культа, со­ответствовавшей раздробленности феодального мира. По­добная раздробленность существует везде в феодальную эпоху, существовала и на Руси. Она начинается с основ­ной феодальной ячейки, домена или феодальной вотчи­ны. Каждый боярский двор был для зависимой от него волости не только центром экономическим, судебным и политическим, но также и религиозным. Никаких сель­ских церквей для общего пользования населения в Ростовско-Суздальской Руси тогда не было, церкви устраи­вались при дворах бояр и князей, иногда одна на двор, иногда две или три, судя по числу святынь. Эти церкви были очень незначительны по размерам - маленькие комнатки в княжеском или боярском доме, рассчитанные на 5-10, много 20 человек, исключительно для домаш­него культа. Лишь в княжеских городах и более крупных боярских усадьбах небольшие церкви ставились рядом с дворцом, соединялись с ним крытым ходом. В княжеские и боярские церкви, конечно, имели доступ только владе­лец с семьей, его служилые люди и приживальщики, а че­лядь и крестьяне не допускались. Но требы на крестьян­ских дворах обслуживались попом господской церкви. Чрез этого попа князь или боярин подводил под свою эксплуатацию религиозную базу. Домашние попы были в полной зависимости от господ, очень часто господин вы­бирал попа из своих холопов и посылал кандидата на выучку в соседний монастырь, где его учили грамоте и службам, а в худшем случае учили «со слуху». Если не находилось подходящего кандидата среди холопов, то владельцы церквей брали священников из огромной мас­сы безместных бродячих попов, ходивших по богатым до­мам в поисках места. Такие попы, поступая к боярину или князю, также попадали в полную зависимость от хо­зяина и становились в один ряд с другими челядинцами - почитался не жрец, а святыня, жрец был только ее профессиональным слугою. Но вместе с тем он был про­фессиональным слугою и в классовом смысле: на господ­ских селах он должен был поддерживать авторитет и власть своего господина, апеллируя не только к его ма­териальным богатствам и силе, но и к авторитетам «не­вещественным», - на барском дворе вместе с хозяевами жили и боги...
Местной святыней, патроном боярской вотчины, была чаще всего родовая икона, изображавшая святого, в честь которого был назван родоначальник данной бояр­ской фамилии. Точно так же и каждый более крупный мир тогдашнего общества - монастырь, княжество или область - имел свое местное божество, своего патрона. В такой роли являлись прежде всего также иконы, кото­рые были в каждом монастыре и в каждой области, чаще всего иконы богоматери: Смоленской, Владимирской, Ка­занской, Федоровской (в Ярославле), Курской, Устюж­ской, Тихвинской и др. Но еще характернее патроны в лице местных святых. Историки канонизации русских святых с грустью замечают, что число святых, почитав­шихся всею церковью до соборов XVI в., было крайне не­значительно, самое большее семь святых из 67, канонизи­рованных в XIII-XVI вв., да и из этих семи святых лишь пять имели несомненно общецерковный характер. Но из последних три, Борис и Глеб и Феодосий Печерский, были унаследованы от Киевской Руси, и культ их имел, конечно, чисто формальное значение, а два других, московские митрополиты Петр и Алексей, были канони­зированы уже в связи с объединительной московской по­литикой. В XIII-XV вв. по общему правилу святой по­читался обыкновенно только в той местности, где родил­ся, жил и создал себе репутацию святого, как гласит любопытное место из рукописного жития Прокопия Ус­тюжского, где перечисляются главнейшие русские обла­сти и города с обозначением местных святых. «И каяждо убо страна и град блажит и славит и похваляет своих чудотворцев». Местный святой - это патрон почитающей его области. Функции святого характернее всего изображаются опять-таки в том же житии Прокопия: «Имеем тя (Прокопия) вси, яко стража и хранителя, и заступни­ка граду нашему, яко никогда убо ты не воздремлеши, ниже опочнеши, но всегда сохраняя отчину твою, великий град Устюг, и окрестные пределы, и веси, и вси живущие ту людие». В соответствии с этим Новгород считался го­родом св. Софии, во имя которой был построен новгород­ский собор, и той же Софии считались принадлежащими новгородские пригороды и волости. Псков считался го­родом св. Троицы - по Троицкому собору, а Москва по Успенскому собору была городом богородицы. Речка Угра, отделявшая Московское княжество от Литвы, назы­валась «поясом богородицы». В роли патронов прежде всего выступают местные князья. В XIII в. удельные кня­жества наперебой стараются обзавестись такими патро­нами: во Владимире канонизируется Александр Невский, в Суздале - княгиня Ефросиния, в Твери - князь Миха­ил. От них не отстают Чернигов, Рязань, Муром, где ка­нонизировали одну за другой две княжеские семьи. В XIV в. обзаводятся такими же патронами Ярославль, Псков и Новгород. За канонизацией князей начинаются в XIV в. канонизации местных епископов - канонизиру­ются четыре новгородских епископа, Авраамнй в Смо­ленске, Исайя в Ростове, Петр Московский. Одновремен­но с этим идет канонизация основателей монастырей, и, таким образом, каждый из многочисленных монастыр­ских миров, образовавшихся в XIII-XIV вв., получает также своего патрона. Культ и по отношению к святым носил тот же, так сказать, фетишистский характер, как и по отношению к иконам. Умерший святой почитался не как невидимый небесный покровитель княжества, горо­да, области или монастыря, а как реально присутствую­щий в своей отчине в виде своих мощей. Почитание свя­того без наличности его материального тела - совершен­но немыслимое дело для XIII-XVI вв. Повод к почита­нию прежде всего дает могила святого, на которой обыч­но якобы совершаются чудеса, за чудесами открывается виновник чудес - мощи святого, т. е. чаще всего одни ко­сти, нетления обычно не требовалось. Этот культ был, в сущности, тем же фетишизмом, только переменившим название и соединившимся с византийским культом святых. Местный характер таких культов в особенности под­черкивается военной историей того времени. К местно­му святому обращаются за помощью во время войны. Так, по словам летописи, псковичи во время войны с нем­цами перед битвами служили молебны своим святым князьям Всеволоду и Довмонту; новгородцы считали, что победили в 1240 г. шведов силою святой Софии и что она же спасла Новгород от татарского нашествия. Но еще любопытнее в этом отношении культ местных икон. Для местных жителей местная икона - неприкосновенная свя­тыня, для чужих, из другой области, это предмет, не вы­зывающий никакого уважения. Смоляне, суздальцы и да­же черниговцы, взявшие Киев под предводительством Андрея Боголюбского, как бы в насмешку над прозвищем князя разграбили «монастыри и Софию и Десятинную богородицу... и церкви обнажиша иконами и книгами и ризами и колоколы изнесошла все». То же самое повто­рилось в 1203 г. Но это факты более ранние. А вот фак­ты XIV и XV вв.: в 1372 г. тверитяне, взяв Торжок, обо­драли серебряные оклады с тамошних икон, а церкви сожгли; в 1398 г. новгородцы в Устюге «церковь собор­ную пречистыя пограбиша»; в 1434 г. великий князь Ва­силий Васильевич, взяв Галич, сжег там церкви и мона­стыри. Число этих примеров можно бы еще увеличить; но и приведенные достаточно ясно показывают, что по­нятие об единстве предметов веры и культа совершенно отсутствовало. Надо заметить при этом, что победители не всегда отрицали божественный характер разграбляе­мой святыни; напротив, быть может, именно предосто­рожности ради они подвергали церкви, монастыри и иконы такому беспощадному истреблению. Случаи, когда местная святыня не уничтожалась, а бралась в плен по­бедителем и обращалась в его божество, были также не­редки. Мы будем иметь повод поговорить о них, когда дойдем до вопроса о московской канонизации святых, но не можем удержаться от одного чрезвычайно характер­ного примера. При упоминавшемся уже взятии Устюга новгородцами одну икону, «чудотворные Одигитрии взяша в полон», как какого-нибудь военачальника, и при­меняли к ней такие же меры пресечения бегства, как и к живым пленникам: «Един Ляпун стар, вскочив на сад и связа икону убрусом, и глагола тако: никой полоняник не связан на чужую землю нейдет». И еще сто лет спустя, при Иване III, икона слывет под названием поло­нянки: «некий вони царева полку» просит священника от­служить «канон полонянке пречистой богородице Оди­гитрии»... Те же черты просвечивают и в отношениях жи­телей одной области к святым другой области. Так, мо­нах, составивший Московскую летопись, рассказывает о любопытном соперничестве, якобы имевшем место меж­ду новгородскими и московскими святыми после завое­вания Новгорода. Сергий, назначенный из Москвы архи­епископом в Новгород, стал вводить там московские порядки, а к местному святому Моисею отнесся с прене­брежением, обозвав его «мужиком», за это местные свя­тые наделали Сергию немало «досаждений», а один из них, Иоанн, ездивший, по мнению москвичей, «на бесе», отнял у Сергия волшебством ум, вследствие чего Сергий был из Новгорода удален.
Так образовался феодальный русский пантеон, со­стоявший из представителей того же класса, который правил на земле, - князей и боярства, ибо и основатели монастырей, и епископы, как мы увидим ниже, рекрути­ровались из того же боярско-княжеского сословия. Этот пантеон вместе с пантеоном чудотворных икон затмил собою главных христианских богов: Иисус Христос очу­тился в тени, апостолы совсем исчезли со сцены, а бого­матерь растворилась в десятках «богоматерей» по числу ее чудотворных икон.
По тому же феодальному образцу строили свои куль­ты и остальные миры, городские и крестьянские, те и дру­гие в Псковской и Новгородской областях, где были го­рода торгового типа и уцелели (в новгородских колони­ях) свободные крестьянские общины. Горожане одного и того же квартала организовывали братчину - городскую корпорацию, пользовавшуюся некоторым самоуправле­нием и некоторыми судебными правами; братчина выстраивала себе церковь, часто по обету, во время како­го-либо бедствия и считала своими богами-покровителя­ми того святого, во имя которого строилась церковь, и чудотворную икону, если такую удавалось раздобыть. Также строили церкви, а иногда только часовни крестья­не новгородских колоний. Они часто довольствовались часовней потому, что для них основное значение имели мелкие богослужебные чины и обряды на разные прак­тические случаи жизни; для совершения таких служб церковь не была необходимой, а стоила она значительно дороже часовни. В крестьянских общинах часто не было христианского патрона, центр тяжести культа оставался в магических действиях. Если не было своей чудотворной иконы - такие часто «являлись» сельским попам и про­сто проходимцам, - то с молитвами обращались к ста­рым фетишам - деревьям, камням и чаще всего к источ­никам, при которых обычно ставились часовни, другим излюбленным местом для постройки часовен были клад­бища. Кроме этих крестьянских церквей и часовен, в нов­городских пятинах были церкви на так называемых по­гостах, административных центрах мелких областных де­лений. Эти церкви были обязаны своим происхождени­ем торговой колонизации. Погосты, как показывает зна­чение этого слова, были местами гостьбы, т. е. торга, на которых останавливались в старину приезжие новгород­ские купцы. На этих пунктах первоначально находились языческие капища, подобные описанным у Ибн-Фадлана. Они с течением времени заменялись христианскими церк­вами. По мере освоения новгородцами пятинных земель погосты стали административными, а вместе с тем и ре­лигиозными центрами волостей, на которые были разде­лены пятины.
ФЕОДАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ЦЕРКВИ
Если культы испытали на себе столь мощное влияние феодализма, то в еще большей степени это явление за­метно по отношению к структуре церкви XIII-XV вв. и ее руководящей верхушки. Вся церковная организация была насквозь проникнута феодализмом; ее нормами яв­ляются не церковные каноны, а удельно-феодальные обы­чаи, господствовавшие тогда в русских землях. Историки русской церкви постоянно констатируют, что русские церковные порядки того времени на каждом шагу от­ступали от канонов, и по шаблону объясняют эти отступ­ления то фиктивностью надзора со стороны константино­польского патриарха, который за дальностью расстояния успевал заботиться только о следовавших ему пошли­нах, то непросвещенностью русских иерархов. На самом деле и константинопольский патриарх и невежество ду­ховенства были тут ни при чем. Живя в среде феодаль­ного общества, церковь должна была и сама проникнуть­ся феодализмом.
Уже самый состав высшего духовенства и монашест­ва обнаруживает нам самое близкое социальное родство духовных господ со светскими господами. Епископы из­бирались обязательно из бояр;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71