Не менее печально обстояло дело и в высших учебных заведениях: богословского курса никто из студентов не слушал, и сдача по нему зачетов должна была поневоле сделаться пустою фор­мальностью.
Наконец, когда в 90-х годах стало быстро развивать­ся рабочее движение и ясно определился главный и не­примиримый враг самодержавия и капитализма, назы­вавшийся революционным марксизмом, церковь высту­пила на борьбу и с ним. Идеологически бороться было ей нелегко. Надо было для этого научить клириков раз­бираться в рабочем вопросе и в социалистических док­тринах; но большая часть городского духовенства была уже неспособна к какой-либо учебе, и о «переподготов­ке» его думать не приходилось. Решили подготовить будущих клириков. Для этого ввели в курс семинарий и академий предметы изучения и «обличения» социализ­ма. Но эта мера не поспела за событиями, да и, по суще­ству, она вряд ли могла что-либо дать. Грозная дей­ствительность заставляла искать немедленные и чисто практические меры. И как в 60-х годах, так и теперь церковь подала руку полиции и стала действовать с нею заодно в попытках разложения рабочего движения. В известной «зубатовщине» священники приняли дея­тельное участие, и один из них, знаменитый Гапон, при­обрел даже огромное влияние в отсталых слоях питер­ских рабочих.
Гапону пришлось действовать в тот момент, когда здание самодержавия стало впервые чувствовать мощ­ные подземные толчки. Русско-японская война, в кото­рой японским «шимозам» правящие верхи противопо­ставляли, по меткому выражению, только иконы, кото­рые в изобилии посылались в действующую армию, шла от одного поражения к другому и привела в конце 1904 г. к общему экономическому кризису. В деревне перед лицом дороговизны и сокращения отхожих про­мыслов откровенно говорили: «Японец им нипочем, богачам-то, а беднякам тупик, некуда ступить». А в городе рабочие на попытку фабрикантов переложить на плечи рабочих свои убытки прямо выбросили лозунги: «Долой эксплуатацию! Долой самодержавие! Да здравствует социализм!» В это тревожное время Гапон с благосло­вения митрополита Антония взялся за «введение в рус­ло» движения питерских рабочих. Свои воззрения он изложил в записке, поданной директору департамента полиции Лопухину. Они чрезвычайно любопытны, по­скольку в них отражается теснейшее содружество и опе­ративный контакт между полицией и церковью. Гапон указывает, что полиция делает ошибку, ставя во главе зубатовских организаций полицейских агентов. От по­лицейской власти исходят, бесспорно, «глубоко широкие и полезные идеи», которые могут даже составить «эпоху в жизни народной»; но проводиться они должны не по­лицией, так как против последней существует «облако предубеждений». Проводить эти «идеи» должна «обще­ственная самодеятельность», но «под контролем поли­цейской власти»; в качестве исполнительного «контроле­ра» над «самодеятельностью» питерских рабочих Га­пон, с благословения митрополита, и предложил себя.
Нам нечего еще раз повторять здесь, к каким роко­вым для «глубоко широких и полезных» полицейских идей последствиям привела эта гнуснейшая затея церкви и полицейских. Церковный дурман среди пролетариев ока­зался совершенно негодным орудием, и провокационная попытка Гапона вместо удушения революционного дви­жения привела к окончательному крушению в рабочей среде последних религиозных и монархических иллюзий. Первый сокрушительный удар богу и царю 9 января 1905 г. был нанесен, по иронии судьбы, при ближайшем участии и руководстве агента религии и самодержавия. Посеянный 9 января ветер превратился в октябре - декабре 1905 г. в первую революционную бурю, знаме­новавшую начало открытой вооруженной борьбы проле­тариата и трудового крестьянства против самодержав­ного режима и тех общественных сил, на которые он опирался. Кровно связанная с гибнувшим строем цер­ковь на этот раз не ограничилась своим профессиональ­ным уже притупившимся орудием и приняла непосред­ственное участие в вооруженной борьбе. В декабре 1905 г. она предоставила московские колокольни для пулеметов, но еще раньше она включилась для этого в специальную боевую «общественную» организацию, так называемый «Союз русского народа», включилась на­столько тесно, что в 1906-1908 гг. названия «поп» и «со­юзник» стали синонимами, ибо лишь редкие единицы из клириков рисковали поднимать голос против участия клира в союзе, и огромное большинство клириков либо формально, либо фактически вступило в союз.
«Союз русского народа» был учрежден в начале но­ября 1905 г., тотчас же после октябрьской волны, выр­вавшей у царского режима манифест 17 октября. Его инициаторами были виднейшие деятели самодержавия из среды дворянских верхов - два великих князя, Вла­димир Александрович и Николай Николаевич, граф Доррер, Марков 2-й, П. Н. Дурново, тогдашний министр внутренних дел, граф Коновницын, сенатор Стишинский, доктор Дубровин и просто дворянин Соколов. Вероятно, идея была одобрена и самим Николаем Кровавым, так как он тотчас после учреждения союза принял от его депутации членские значки союза для себя и для наслед­ника (тогда еще грудного младенца) и таким образом вступил сам с сыном в эту погромную организацию. Сейчас же по учреждении новая организация была пу­щена в ход при помощи двух аппаратов - охранного отделения и синодской церкви, представителями кото­рых среди учредителей были сам начальник охранного отделения в Петербурге генерал Герасимов и знамени­тый тогда охранник Рачковский, с одной стороны, и архимандрит Александро-Невской лавры Евсевий и мо­сковский протоиерей Восторгов - с другой. Высокие учредители дали денежные средства, охранка организо­вывала боевые дружины, убийства видных представите­лей революционных и либеральных партий и еврейские погромы, а церковь приняла на себя функции агитации, пропаганды и освящения всей этой «работы» религиоз­ными средствами. Подвиги «героев» и «мучеников», как называются в реляциях союза погромщики и пострадав­шие шпики в рясах, достаточно хорошо известны, и мы не будем здесь еще раз перелистывать эти кровавые страницы истории 1905-1908 гг. Остановимся лишь на участии церкви в деятельности союза, поскольку об этом участии можно судить на основании изданных материа­лов Чрезвычайной следственной комиссии 1917 г., далеко не полных и недостаточных.
Прежде всего надо указать, что организация и дея­тельность «Союза русского народа» были облечены, так сказать, в «ризы» церкви и религии. В уставе союза первыми пунктами стояли пункты о незыблемости право­славия как одной из трех главнейших основ империи и о сохранении за ним положения господствующей религии. Соответственно знамя, под которым выступали для сво­их «операций» банды погромщиков, и нагрудный значок для членов союза совпадали целиком с символами церк­ви: знамя союза представляло из себя церковную хо­ругвь с изображением Георгия Победоносца, а нагруд­ный значок имел форму креста с прикрепленной к его поперечине императорской короной, а к его концу - круглого изображения того же Георгия. Кроме этого, каждый местный отдел союза имел свои хоругви и свои иконы, хранившиеся в промежутках между «операция­ми» в местных соборах или монастырях. Открытие от­делов союза сопровождалось всегда торжественными молебнами, которые служились местными архиереями, - в лице последних церковь давала свое официальное благо­словение союзу и рекомендовала последний своим кли­рикам.
Освятив союз, церковь приняла деятельное участие в его функционировании. Правда, если подсчитать руко­водителей и участников союза из среды клириков, то на первый взгляд покажется, будто правящая верхушка церкви не приняла в союзе близкого участия. Так, в чис­ле учредителей союза значится только один провинци­альный епископ (Митрофан Литовский), а в числе актив­ных членов - всего два-три тоже провинциальных ар­хиерея. Но это лишь обман зрения, своего рода тактиче­ский прием, при помощи которого руководители союза пытались придать ему вид организации, идущей снизу, от «масс». Фактически епископат принимал участие в союзе не только в форме служения торжественных мо­лебнов, но и путем проявления своей власти над подчи­ненным ему клиром. Когда при организации местного отдела союза находились среди местного духовенст­ва противники его учреждения, осмеливавшиеся возра­жать против участия клира в союзе или отказывавшиеся служить перед погромами молебны, местная жандарм­ская власть сейчас же доносила епархиальному епископу о таких «вредных» элементах, и последние обычно сме­щались и посылались в захудалые приходы. Таким об­разом, фактически в орбиту «Союза русского народа» был втянут весь епископат. Приходский клир знал, что мерою участия каждого клирика в союзе будет изме­ряться и его служба в целом.
И представители приходского клира, а также мона­шества шли «работать» в союз совершенно открыто, считая это одною из своих главнейших задач. Своей репутацией «святого», своей проповедью и своим влия­нием на царя верно служил союзу Иоанн Кронштадтский, избранный почетным членом союза, - живой «бог» при­нял участие в погромной борьбе против революции. В составе главного совета союза кроме упомянутых уже архимандрита Евсевия и протоиерея Восторгова был тот же Иоанн и священник Богданович. Во главе мно­гих местных отделов председателями или заместителями председателей стояли архимандриты, священники и диаконы (в Москве председателем был Восторгов, заме­стителем - архимандрит Макарий Гневушев). Базы местных отделов устраивались сплошь и рядом в офици­альных церковных учреждениях. В Москве базой был так называемый епархиальный дом, т. е. дом для съез­дов духовенства московской епархии с библиотекой и общежитием, в провинции - также либо епархиальные дома, либо церковноприходские школы.
Кроме руководства деятельностью союза клирики приняли участие в его «операциях». Наиболее энергич­ными и наглыми погромными агитаторами из членов сою­за были именно клирики. Всероссийскую известность получил на этом поприще иеромонах Илиодор, за ним следовали протоиерей Восторгов, петербургский архи­мандрит Арсений и ряд сибирских, украинских и бело­русских священников. Агитация, конечно, массу русско­го народа в ряды союза привлечь не могла. Рабочие и трудовые крестьяне пошли с 1905 г. окончательно за красным знаменем, а под хоругвь Георгия собрались только наемные бандиты, деклассированные и разоряв­шиеся элементы мелкой городской буржуазии да дере­венские кулаки. И вполне естественно, что, когда кам­панию погромов, скандализировавшую царскую Россию в глазах всего мира, приказано было прекратить, «пуб­личная» деятельность «Союза русского народа» сейчас же заглохла, а закрытая сосредоточилась на выпрашива­нии казенных подачек и на ссорах при их дележе. На почве драки из-за дележа казенных субсидий едва не рас­пался окончательно в 1913 г. московский отдел союза, из которого вынуждены были уйти его главные руководите­ли - Восторгов и Макарий.
Так и в области открытой политической борьбы, во­оруженной и погромной, церковно-религиозные средства оказывались недействительными. Церковный дурман уже не действовал в тех слоях русского общества, ко­торые были наиболее опасными для царского режима; и совершенно безнадежны в этом отношении были ра­бочие. После Гапона выступать и агитировать в рабо­чей среде священники уже не решались, и единственный новый случай этого рода потерпел полное фиаско. Это было в 1912 г., в глухой Сибири, на далекой Лене, на приисках Ленского золотопромышленного товарищества (сокращенно - Эльзото), концентрировавшего в своих руках всю добычу золота в Ленском районе. Формально компания, была русская, но финансировалась английской фирмой «Лена - Гольдфильдс». Там, на Лене, священ­ники выступали в роли защитников прибылей уже не только российского, но и международного капитала.
Пользуясь своей монополией и отдаленностью при­исков от населенных мест Сибири, Эльзото довело на приисках эксплуатацию рабочих до самых чудовищных и неслыханных даже в царской России размеров. При нищенской заработной плате нарушались все более чем скромные правила об охране труда, завоеванные тяж­кой борьбой рабочих в 90-х и 900-х годах. Вместо 11 часов рабочий день продолжался 13 часов, а с ходьбой на ра­боту и с работы - до 17 часов; семьи рабочих допуска­лись на прииски при условии, что их члены не будут отказываться от работы, и администрация заставляла детей-подростков работать за 50 коп. в день, а женщинам работа давалась только в том случае, если они уступа­ли грязной похоти мастеров. Никаких мер по охране здоровья рабочих ни на приисках, ни в поселках не со­блюдалось. На приисках не производился водоотлив, и рабочим приходилось работать сплошь и рядом часами по колено в воде, а казармы рабочих, по свидетельству фабричного инспектора, находились в таком состоянии, что угрожали «не только здоровью, но и жизни рабочих» и «подлежали уничтожению». В довершение всего Эльзото еще имело наглость возвращать обратно в свою кассу часть зарплаты путем жульнического способа снабже­ния рабочих. Оно открыло на приисках заводские лавки и не допускало других; монополизировав таким образом торговлю, оно отпускало рабочим продукты по ценам на 10-15% выше обычных тамошних цен, и при этом гнилые и тухлые. По официальному свидетельству, на приисках около поселков образовались целые свалки таких продуктов, выбрасывавшихся рабочими. В результате, по свидетельству иркутского губернатора Бантыша, Эльзото «в продолжении долгих лет заведомо вычерки­вает из жизни целые поколения людей...».
Но зато на приисках была выстроена церковь, и к ней были приставлены два священника, конечно, не столько ради «спасения душ» рабочих, сколько ради удержания их в должном послушании богу и начальству, ибо, будучи свидетелями этого «вычеркивания целых поколений из жизни», ни один из приисковых священ­ников ни разу не поднял голоса в защиту своей паствы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71