Антихристова идеология быстро поблекла в умах посадских старообрядцев, и они никогда не всту­пали в споры по поводу молитвы за царя. В иргизских монастырях, где с конца XVIII в. сосредоточился офици­ально дозволенный старообрядческий культ, поминали за богослужением не только царя, но и губернатора. Мало того, при всеобщей продажности администрации во вто­рой половине XVIII в. старообрядчеству ничего не стоило купить местных представителей власти и подчинить их всецело своему влиянию.
Оставив в стороне религиозную идеологию, посадское старообрядчество всю энергию своего творчества обрати­ло на выработку церковной организации. Остаться без церкви посадские люди не могли и не хотели: это зна­чило бы внести расстройство в весь житейский уклад, спутать все имущественные и торговые дела, тесно свя­занные с семейною жизнью, браком и наследованием. Поэтому они резко отмежевались от беспоповщинских толков, выработавших свое учение на новгородских ста­роверческих соборах в 1692 и 1694 гг., которые определи­ли, что так как верные «православного священства в кон­це лишились», то некому уже крестить детей и венчать браки. Эта внутренняя причина не была единственной. Только церковная организация могла удержать в слепом подчинении верхам многочисленные элементы низов, тя­нувшиеся к старообрядчеству. Основой всякой церковной организации является культ, культ был немыслим без его профессиональных отправителей. «Без попов нам быть никак невозможно» - так формулировало эту по­требность посадское старообрядчество XVIII в. Без свя­щенства нет культа, нет таинств. Откуда достать священ­ство? Заботы о священстве, погоня за попами и дали по­садскому старообрядчеству кличку «поповщина».
До конца XVII в. вопрос о попах еще не был больным. Мы видели, что реформа Никона сопровождалась массовым смещением старых приходских священников и заме­ною их новыми. Все смещенные или штрафованные свя­щенники ушли в старообрядчество, и культ первое время продолжал функционировать так же беспрерывно, как и ранее. Но в начале XVIII в. это дониконовское священст­во быстро стало вымирать, а единственный оставшийся верным расколу епископ Павел Коломенский умер, не посвятив на свое место преемника. Без епископа не могло быть священства.
Вопрос о попах стал больным местом старообрядчес­кой церкви. В XVIII в. она пыталась разрешить его дву­мя путями.
Первый путь открывался благодаря той позиции, ка­кую старообрядческая церковь заняла по отношению к синодской. Эта церковь еретическая, но все же церковь. Даже Аввакум не отрицал за нею такого наименования. Можно было с соблюдением известных условий прини­мать священников, уходящих в старообрядчество из ни­конианской церкви. Нашли указание такого рода у са­мого высшего авторитета, того же Аввакума: «Аще поп тот проклинает никонианскую ересь и всю службу их и всею крепостию любит старину, по нужде настоящего ради времени да будет поп, и к тем церквам приходите». Этот совет, данный для эпохи гонений, старообрядцы вспомнили, когда пришлось задуматься над вопросом о замещении священнических мест. Решив в принципе во­прос о приеме беглых священников нового рукоположе­ния в утвердительном смысле, поповцы вступили в долгие и жестокие споры по вопросу об условиях приема новых священников. Никонианская церковь еретическая; но ка­нонические правила делили все еретические церкви на три разряда: еретики первого чина могли приниматься по канонам только после вторичного крещения, причем счи­талось, что если переходит от еретиков поп, то благодать священства им утрачивалась, и новокрещенного заново нужно было посвящать; еретиков второго чина можно было принимать после вторичного миропомазания («пе­ремазывания»), еретиков третьего чина - после простого проклятия ересей («исправы»). По первому чину прини­мать было немыслимо, ибо не было епископа, который бы посвятил вновь перекрещенного попа. Зато около вопро­са о том, какому чину из остальных двух отдать предпоч­тение, загорелась жестокая полемика, которая велась и в устных спорах, и в полемических сочинениях, и в пере­писке общин между собою. Защитники третьего чина с формальной стороны были более правы, чем защитники второго чина. Миропомазание немыслимо без надлежаще изготовленного мира, которое должно быть сварено епис­копом; но у старообрядцев было только миро, сваренное в 90-х годах XVII в. на Ветке попом Феодосием Ворыпиным, т. е. сомнительного качества. Когда иссякло это миро, в 1777 г. на Рогожском кладбище было сварено по­пом Василием новое миро, но оно показалось третьечинникам еще более сомнительным, чем прежнее миро, так как Василий варил его не в специальном сосуде, а в ог­ромном самоваре и при варке пропустил часть положен­ных молитв. Сомневаясь в качестве мира, третьечинники приводили против перемазывания и теоретические возра­жения, утверждая, что перемазывание, так же как и кре­щение, смывает благодать священства. Второчинники отвечали, что по нужде возможны всякие отступления от канонических правил, «по нужде и закону применение бывает», а избежать уничтожения благодати священства можно самым простым способом: перемазывать попа, одев его в эту самую благодать, т. е. в полное священни­ческое облачение. Теоретическая слабость этой позиции возмещалась ее практическими выгодами: признание третьего чина вело к соглашению с никонианской цер­ковью, а признание второго чина подчеркивало особен­ность и различность старообрядческой церкви от синод­ской. Полемика не прекращалась, и было решено для окончания спора о перемазывании созвать собор. Он со­стоялся в 1779-1780 г. в Москве, на Рогожском кладби­ще. На сторону второго чина стал Юршев и все купечест­во, а третьечинники остались в меньшинстве. В виде уступки им было решено только уничтожить подозритель­ное миро, сваренное Василием. Лидер меньшинства Никодим Колмык пошел тогда на прямое соглашение с си­нодской церковью, и в 1800 г. было учреждено единове­рие, к которому присоединилась часть стародубских старообрядцев из среды мещанства. Единоверцы призна­ли иерархию и догматы синодальной церкви, а взамен по­лучили клир, обязавшийся служить по старым обрядам. Но еще задолго до решения собора 1779 г. в поповщи­не почти исключительно господствовала практика пере­мазывания. Ее проводили Керженец и Ветка - эти пер­воначальные иерархические источники и ученая акаде­мия поповщины. На Керженце центром культа был скит Смольяны, или Старый Керженец. У тамошнего попа Дионисия Шуйского был запас мира и даров, освященпых еще при патриархе Иосифе, в Смольянах и произво­дилось первоначально перемазывание беглых священни­ков. Но с XVIII в. перемазанский центр переместился на Ветку. Основателем правильного культа на Ветке был уже упомянутый поп Феодосий Ворыпин, начавший свою церковную карьеру священником в Рыльске еще при пат­риархе Иосифе. Когда начались преследования старой веры, Феодосий бежал на Дон и там принял деятельное участие в противомосковском движении. Выданный Мо­скве, он был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, откуда, притворившись покаявшимся, получил возмож­ность уйти. Он отправился сначала на некоторое время в Поморье, а потом ушел на Керженец, где скоро приоб­рел большой авторитет, был выбран преемником умер­шего около 1691 г. попа Дионисия и получил запасные старые дары. Вследствие преследований правительства Феодосий должен был бежать на Ветку и по дороге, в Калуге, набрел на старую заброшенную церковь, в кото­рой оказались престол и антиминс, освященные еще патриархом Иосифом, и иконостас эпохи Иоанна Грозно­го. Феодосии завладел этим сокровищем, в глухую ночь освятил в церкви дары и со всеми сакралиями явился на Ветку. Там его заботами была достроена церковь, зало­женная еще до его прихода, заведен правильный культ, организована «исправа» попов посредством перемазыва­ния и миссия в старообрядческие общины. Недостатка в священниках, уходивших из синодской церкви и бежав­ших на Керженец и Ветку, не было. Как мы видели в предшествующей главе, священников в первой половине XVIII в. было «свыше потребы». И в те периоды, когда безместных и бродячих попов Петр забирал в солдаты, а также во время «разборов» Анны масса священников бежала на Керженец и Ветку. Не обладая высокими мо­ральными достоинствами, они, однако, имели неоспори­мое право совершать таинства и с распростертыми объя­тиями принимались в старообрядческих общинах. С Вет­ки и Керженца «исправленные» попы «рассыпались по­всюду... и по всем местам от ветковской церкви таинст­во причащения разносили... сии же самые попы-бродяги в мирских домах новорожденным молитвы чистительные давали, младенцев крестили и умерших по ночам отпе­вали... чем везде простаков обольщили». На Ветке же при монастырях было организовано иконописание и устроены склады старопечатных книг, скупавшихся за московским рубежом; иконами и книгами Ветка снабжала весь ста­рообрядческий мир. Объединяющая и подчиняющая сила культа проявилась в достаточной мере и из такого не­надежного центра, каким была Ветка; когда же «засияло солнце православия» на Иргизе, то иргизские монастыри благодаря стараниям Юршева получили исключительное право мироварения и перемазывания: «Чтобы нигде вновь не принимали пришедших священников, кроме свя­той церкви (Иргиза), но отсылать бы всех таковых ко святой церкви для лучшего законоправильного во всем рассмотрения, а кто хотя где по какой необходимой нуж­де какого вновь пришедшего священника и примут, то о том бы в скорости дать от того места знать по святой церкви».
С этого времени старообрядческий культ еще более централизовался и окреп. Слабая сторона его заключа­лась только в сомнительных качествах попов и в постоян­ной опасности лишиться и таких клириков вследствие пре­следований правительства. Это обстоятельство едва не привело к расколу в поповщинском расколе. Некоторые саратовские купцы во главе со Злобиным в 90-х годах за­думали своеобразный переворот - вступить в соглаше­ние с синодской церковью и на приемлемых условиях по­лучить оттуда священников. Вероятно, эту единоверчес­кую тенденцию внушили Злобину его приятели из екате­рининских сановников, которые были в курсе подготов­лявшегося правительством проекта введения единоверия. Злобин рассчитывал, что тогда все саратовское старооб­рядчество окажется под его руководством и исчезнет не­обходимость оглядываться постоянно на Москву. Через Юршева саратовцы вступили в переговоры с казанским архиереем и петербургскими правящими сферами; но ко­гда в Москве на Рогожской об этом узнали, то едва не убили Юршева, а затем и скитские «старцы» на Иргизе подняли такую бурю, что Злобин и его партия поспешили забить отбой и постарались свалить все на Юршева. С этого времени Рогожа захватывает уже окончательно руководство Иргизом в свои руки, попытка измены стои­ла саратовцам потери влияния на Иргизе. Вероятно, за этой церковной борьбой крылась какая-то борьба рогожской и саратовской групп торгового капитала. Однако эта сторона дела до сих пор остается невыясненной.
Ненадежность клира из беглых попов заставляла старообрядцев постоянно возвращаться к вопросу о другом пути организации клира и культа - пути, который по­ставил бы старообрядческую церковь в совершенно неза­висимое положение от беглых синодских попов. Надо бы­ло создать самостоятельную иерархию во главе с епис­копатом, который мог бы поставлять священнослужите­лей из среды самих старообрядцев. Задача была разре­шена только в XIX в.; но весь XVIII в. наполнен ха­рактеристическими попытками разрешить ее.
Искания архиерейства в XVIII в. носят отчасти анек­дотический, отчасти чисто легендарный характер. Когда «солнце благочестия» померкло в Москве и в Констан­тинополе, стали ходить рассказы, что оно ярко горит где-то в «опоньской стране», «на Беловодье», и что не все во­сточные патриархи заразились латинскою и кальвиискою ересью, но что в Антиохии сохраняется правая вера. Как ни фантастичны были эти рассказы, они побудили снаря­дить целую экспедицию в Турцию, куда был послан в начале XVIII в. некто Леонтий. Результаты были неуте­шительные: Леонтий убедился, что нигде на Востоке нет истинного православия. Столь же неудачна была попыт­ка старообрядцев-ветковцев в 30-х годах получить архие­рея из Молдавии при помощи тамошнего митрополита Антония: посланный туда старообрядцами кандидат в архиереи Варлаам усомнился в благочестии Антония, тот обиделся и отказал в посвящении. В то же время моск­вичи едва не нашли себе «настоящего» архиерея, некоего Епифания, проходимца первой руки, но действительно посвященного в епископский сан. Епифаний ссылался этапным порядком в Соловецкий монастырь под смире­ние и сидел под арестом в Москве. Москвичи-старообряд­цы уговорили его перейти к ним. Устроили ему побег и привезли на Ветку. Там он пробыл несколько лет, но и он и старообрядцы остались друг другом недовольны: пер­вый - тем, что его держали в затворе, вторые - тем, что он оказался «обливанцем» весьма недобродетельного об­раза жизни. Карьера Епифания кончилась вместе с раз­громом Ветки Сытиным. В 50-х годах XVIII в. появились на Ветке еще два архиерея, но оказались еще хуже Епи­фания. Первый был настоящий самозванец, некто Афиноген, только выдавший себя за епископа; он кончил свою карьеру тем, что перешел в католичество и поступил в Польше на воинскую службу. Второй, Анфим, должен был принять заочное посвящение в назначенный день и час от Афиногена, уехавшего уже в Польшу, но оказалось, что в назначенный день и час Афииоген был уже блестящим офицером и никакой обедни не служил. Исто­рия оказалась настолько скандальною, что в списке сво­их архиереев старообрядцы ни того, ни другого не поме­щают. Неудачи не охладили желания получить архиерея. С одной стороны, в 1765 г. возникла среди московских старообрядцев фантастическая идея посвятить епископа рукою мощей митрополита Ионы, причем молитвы вме­сто мертвеца должен был читать поп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71