Духоборцы не совершали браков в молитвенном доме; весь брачный об­ряд был домашним, но он с некоторыми сокращениями и без пьянства воспроизводил обычный деревенский сва­дебный домашний обряд. Духоборцы считали, что сейчас «царствует Вавилон» и что их царство будет только после «последнего суда»; в изображении этого царства опять-таки проглядывает уже отмеченная нами двойственность. Крестьянские корни духоборческой эсхатологии сказы­ваются в том, что на последний суд «для совершения правды», т. е. в качестве судей, соберутся все порабощен­ные и угнетенные, все те, кто «сеял, а не жал», но только «ссыпал в житницы» тех, кто жил трудом, потом и кро­вью других. И когда господь «поставит на суде людей своих», заговорят свидетели: «изыдут сироты с обличени­ем царей страшных, на орла двуглавого, на видение гнева, на его крылья грозные, на его перья строптивые, на его когти злющие, на его главу лукавую, на его тело сует­ное». Но результаты суда рисуются уже под углом зре­ния буржуазного равенства, с некоторым оттенком анар­хизма. Будет новое небо и новая земля; на этой послед­ней произойдет «прекращение начальства», и все урав­няется - все чины, сословия, ордена и прочие перегород­ки между людьми «огонь поест», и все люди станут пол­ны совершенного разума.
Действительность, конечно, сложилась совсем по-другому. «Двуглавый орел» и «Вавилон», как мы уже видели, повели самую энергичную борьбу с «детьми Аве­ля». Первые блестящие успехи сменились днями разоре­ния и уныния; движение было захвачено репрессиями в самом начале, и слабая сторона его в сравнении с ста­рообрядчеством заключалась в том, что первые, самые трудные шаги ему приходилось делать не вдали от мира, а посреди этого мира и на виду у него. Это обстоятельство оказалось решающим для судьбы духоборчества. После того как духоборческие общины были разбиты, а сами духоборцы были оторваны от начатого ими пути и превратились в ссыльных или в каторжников, возрожде­ние духоборчества должно было пойти по какому-то но­вому пути. И когда «плен кончился», когда в 1801 г. Алек­сандр I своим манифестом дал амнистию пострадавшим за религиозные убеждения, духоборцы, возвращаясь ра­зоренными нищими на прежние места, почти не находи­ли для себя точки опоры. Тогда-то харьковские духобор­цы обратились к сенаторам, ревизовавшим Харьковскую губернию, с ходатайством отвезти их «в одно поселение», где они могли бы, трудясь на земле, стать опять на ноги. Правительство было в это время озабочено заселением пустынных, но плодоносных екатеринославских степей; сенаторы признали, что «бедное состояние духоборцев жалостно», и высказались за исполнение их просьбы. И в 1802 г. последовал императорский указ, который, прини­мая во внимание разорение духоборцев и в видах разоб­щения их от православных и «погашения» (!) их ереси, отвел для них пустопорожние места по р. Молочной в Мелитопольском уезде. Это и были так называемые Мо­лочные Воды, куда переселились все духоборцы из Екатеринославской, Харьковской, Тамбовской и других гу­берний; туда были отпущены и ссыльные, в том числе сын Силуана Колесникова Кирилл. Всего воспользова­лось манифестом свыше 800 человек; во главе переселившихся стоял Капустин. Духоборцам дали по 15 десятин на душу, освободили от податей на пять лет и выдали подъемных по 100 рублей на семью с рассрочкой их уп­латы на 30 лет.
Переселившись на Молочные Воды, духоборцы реши­ли осуществить здесь «божию правду» так, как они ее понимали. Очевидец передает, что по прибытии на новое место жительства «они сложили там все пожитки свои в одно место, так что теперь там у них одна общая денеж­ная касса, одно общее стадо и в двух селениях два общих хлебных магазина; каждый брат берет из общего имения все, что ни понадобится». Душой новой организации был Капустин; провозгласив поля и все имущество общим, он, однако, право распоряжения ими присвоил себе, как «со­суду Христа» и полномочному владыке «Духобории» - так стали духоборцы звать свою общину. Капустин по­селился в слободе Терпение, в «Сионе», т. е. в волостном доме, и там жил, принимая божественное поклонение; оттуда он давал распоряжения наставникам, заведовавшим отдельными колониями, и разбирал судебные дела вме­сте с особым трибуналом тридцати. Таким образом по­явилось миниатюрное мессианическое царство на теокра­тически-коммунистических началах. Оно стремилось не иметь ничего общего с царством «сынов Каина», не обра­щалось к правительственным властям и судам, не дава­ло рекрутов и только платило «дань», т. е. подать за пользование государственной землей. Число его «граж­дан» неуклонно возрастало вследствие притока новых поселенцев: в 1827 г., по официальным данным, на Мо­лочных Водах было 9 слобод и около 4000 жителей, имевших в своем распоряжении 49 235 десятин земли.
В течение первых 10 лет своего существования Молоч­ные Воды достигли огромных хозяйственных успехов. В земледелии они переняли у соседних немецких колони­стов (меннонитов) ряд усовершенствований; не имея возможности обработать все свои земли, они развели большие конские табуны, и их коневодство считалось об­разцовым; разводили также овец. В слободах были уст­роены сукновальни и ткацкие полотняные мастерские. Естественным следствием этих успехов была ликвидация первоначального равенства и коммунизма потребления. Как только появились товарные излишки и продукция пошла на рынок, положение резко изменилось. Сохранил­ся лишь уравнительный пай хлебного продовольствия; денежные доходы стали делиться соответственно поло­жению того или иного члена общества, а затем Капустин по тому же принципу поделил скот; впоследствии каким-то неясным для нас способом в руках некоторых бога­теев появились и «собственные» их земли. При дележе первую привилегированную группу составили Капустин с семьей и 30 старшин с их семьями; к ним примыкала вторая группа, так или иначе с ними связанная, а затем остатки делились между остальной духоборческой мас­сой. Пошли «утехи и удовольствия», но только для вер­хушки; «в той богатой жизни», говорит с грустью духо­борческий летописец, «люди скоро отступили от закона божьего, стали ездить по городам, по ярмаркам, по всем роскошным жизненным местам». Богатеи превратили Капустина, а затем также его сына и внука, к которым последовательно переходила по наследству власть, в свои покорные орудия, захватили в свои руки совет три­дцати; организация общины была превращена в орудие самой беззастенчивой эксплуатации. Чтобы держать массу в повиновении, ей стала проповедоваться чисто молчалинская мораль. «Будь благоразумен; не все, что видишь, желай, не все, что можешь, делай, но только то, что должно. Будь воздержен, без алкания пищи не упот­ребляй, без жажды не пей, более пьянства, яко ада, убе­гай. Будь кроток, не продерзлив, больше молчалив, не­жели говорлив. Когда тебе кто говорит, молчи, когда кто что тебе сказывает, слушай, когда кто что тебе прика­зывает, повинуйся. Ничего чужого не желай, кольми паче не крадь, а в чем имеешь нужду, сыскивай трудом. Что взаймы взял, отдай, что обещал, исполни, будь к трудам охотлив, оставляй праздность ленивым. Также будь к вышнему послушен, с равными обходителен; ни­кому не завидуй, доброжелательствуй всем... Сие храни, то и будешь благополучен». Неизбежно должно было из­мениться и отношение к «сынам Каина», с ними стали стараться жить в ладу. Когда в 1818 г. мимо Молочных Вод ехал в Крым Александр I, духоборческие главари зазвали его к себе на ночлег, устроили ему великолеп­ный прием и пели ему, что он «образует бытие бога в России»; на молитвенных собраниях вели регулярное по­миновение императора. Когда против этих искажений прежних принципов начались протесты духоборческой массы, то суд тридцати стал расправляться с недоволь­ными при помощи пыток и казней.
Слухи об этих неурядицах в 30-х годах дошли до све­дения правительства. Оно воспользовалось этими трения­ми, чтобы разгромить общину. Духоборчество было объ­явлено «особо вредной» сектой, и духоборцам было пред­ложено либо перейти в православие и остаться на Мо­лочных Водах, либо переселиться в Закавказье. Часть богатеев сейчас же перешла в православие и завладела лучшими землями. «Сион» дал им все, что мог, и даль­нейшее преуспеяние возможно было для них только в качестве «воистинных людей», но уже «Вавилона»; с ними осталось еще несколько сот рядовых духоборцев, всего около 1000 человек. Но большая часть рядовой массы не пошла на отречение от своих идеалов и стрем­лений и предпочла переселиться; в 1841 г. около 4000 духоборцев снялись с насиженных мест и двинулись в Ахалцыхский округ, где им были отведены земли. На месте «Сиона» была выстроена православная церковь; на землях «Духобории» хозяйничали ренегаты, новояв­ленные сыны Каина. Духоборческий летописец, которого мы цитировали выше, находил, что эта катастрофа яв­ляется заслуженной карой за «отступление от закона божьего». На самом деле это был естественный конец духоборческой эпопеи на почве крепостного права. Ибо при самом своем начале духоборчество, подобно хлыстов­щине 70-х годов, было организацией тех «пиявок», по ленинскому выражению, которые в лице мелких торгов­цев и скупщиков были хозяевами мелких местных рын­ков; и вполне естественно, что на якобы коммунистиче­ских молочноводских дрожжах развелись жирным обра­зом тоже пиявки, хотя несколько иного рода, отпавшие от общины, когда она была ими высосана.
На Кавказе духоборческая организация опять прошла через тот же процесс дифференциации и разложения, который она пережила на Молочных Водах. Первона­чальная кавказская организация, правда, не могла быть простым повторением молочноводской коммуны вследст­вие совершенно иных местных условий. Недаром свое первое селение на Кавказе духоборцы назвали Горькое; горная каменистая почва и соседство с воинственными и враждебно настроенными горцами делали невозможным производительный земледельческий труд и настраивали колонистов на мирный лад по отношению к правитель­ству, единственному защитнику от набегов горцев. При­шлось жить мелкими промыслами и ограничиться артель­ным устройством с известными отчислениями в общую кассу; по отношению к власти духоборцы пошли на еще большие уступки: платили налоги и даже отбывали во­инскую повинность, а во время войны 1854-1855 гг. об­служивали обоз русской армии и принимали на себя дру­гие подряды и поставки. Война эта и помогла начаться новому процессу дифференциации; он был ускорен и обо­стрен новыми условиями народнохозяйственной жизни после 1861 г., и потому рассмотрение заключительного периода истории духоборчества на русской почве удобнее всего сделать в связи с историей сектантства после эман­сипации.
Параллельно с духоборческим шло молоканское дви­жение, которое было во многом сходно с первым, отли­чаясь от него лишь в деталях. Основатель молоканства Семен Уклеин был бродячим деревенским ремесленни­ком, по специальности портным; разъезжая по тамбовским деревням и селам, он встретился с Побирохиным, сблизился с ним и примкнул сначала к духоборчеству. Но с Побирохиным он не поладил из-за деспотического характера последнего и некоторого расхождения во взглядах и решил действовать самостоятельно. Уклеин имел дело с несколько иной социальной средою, чем Ко­лесников и Капустин. Первые его шаги в Тамбове, где он объявил себя мессией, были неудачны; он попал в тюрь­му, а его 70 апостолов разбежались. После освобожде­ния он пошел по Волге и проповедовал среди той массы беглых и бывших людей, которыми всегда кишели берега средней Волги, начиная от Самары. В этой среде уже действовали разнообразные влияния, начиная с иргизской пропаганды и кончая иудействующим направлени­ем, которое не считало Иисуса мессией и потому призна­вало Моисеев закон неотмененным. Вследствие неудачи прямого мессианизма Уклеин преобразовал здесь свою прежнюю, близкую к духоборчеству идеологию, учтя также все те течения, с которыми он столкнулся па Вол­ге. Тут не годились ни аллегория, ни гностико-дуалистические построения: надо было все строить по писанию. Уклеин и провозгласил идеалом первоначальное христи­анство, не искаженное соборами. Он не отрицал, безус­ловно, ни таинств, ни постов, ни обрядов, отвергнув толь­ко монашество и внешний храмовый культ с его креста­ми, иконами, мощами и драматическим богослужением, признал даже догмат троичности и некоторые постанов­ления Моисеева закона (запрещение есть свинину и рыбу без чешуи). Но зато по отношению к современному ему государству и обществу Уклеин провозгласил почти та­кое же непримиримое отношение, как и духоборчество. Все люди равны, не может быть ни богатых, ни бедных, ни неблагородных, ни благородных, ни рабов, ни господ; война, военная служба и присяга - богопротивные дейст­вия, и правильно поступает тот, кто убегает из войска. По нужде молокане, правда, могут повиноваться монар­хической власти, но только таким ее повелениям, кото­рые не противны божественному закону. Эта проповедь собрала вокруг Уклеина массу последователей; с ними он спустился до Ахтубы и там организовал первую об­щину; вторая была организована на Иргизе много поз­же, в 30-х годах XIX в., на развалинах тамошних старо­обрядческих монастырей.
Организация молоканских общин исходила из поло­жения, что истинная церковь и гражданское общество являются тождественными - истинная церковь есть гражданское общежитие «евангельских христиан». По­этому общежитие должно строиться на «евангельских» началах любви и равенства их членов. Тут нет прямого требования коммунизма, и на практике первые молокан­ские общины не были полными коммунами. В них было организовано на коммунистических началах лишь про­изводство, но не потребление, да и производство было поставлено на общинные начала не столько ради соблю­дения принципа первоначального христианства, в кото­ром существовал как раз коммунизм потребления, сколь­ко в силу характера хозяйственной деятельности - иргизские и волжские рыбные ловы сами по себе требова­ли артельной организации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71