Однако Анатолий недолго пробыл в опале; скоро он опять по­надобился, уже Екатерине II, и опять в качестве мак­лера по поводу переселения в Россию турецких славян. Императрица издала указ синоду о возвращении Ана­толия из ссылки и о снабжении его деньгами из сумм синода на дорогу. Синод, конечно, покорился, выписал Анатолия на свой счет, пересмотрел его дело и, по пред­ложению Екатерины, не только возвратил ему священ­ство, но даже разрешил отправлять архиерейское бого­служение, т. е. признал за ним епископский сан. «Согнивший и неуврачевавшийся уд», как был назван Анатолий в первоначальном синодском приговоре, мог теперь тор­жествовать победу и благодарить «главу греческой церкви».
Как мы уже упоминали, неудобные для правитель­ства «уды» в среде епископата чаще всего оказывались питомцами киевской академии. Дело Арсения Мацеевича заставило правительство прекратить пользование этим неподходящим для него источником. Екатерина II стала замещать все освобождающиеся должности вели­короссами, кончившими московскую Славяно-греко-ла­тинскую академию. Не все из вновь назначенных епископов обладали такою же ученостью, как украинцы, но зато они были гораздо покладистее. Ученость была на­живным делом, и за нею остановки большой не было: первый же московский митрополит из великороссов, знаменитый Платон, поставил московскую академию наравне с киевской. Зато правительство больше уже не опасалось никаких «противностей» со стороны еписко­пата. Наоборот, епископаты стали заявлять себя такими верными слугами государства, что император Павел ввел награждение их светскими орденами. Митрополит Платон, которому одному из первых досталась награда орденом, был сначала очень смущен и не хотел прини­мать ее, но затем подчинился, и вскоре награды орде­нами, равнявшие духовных лиц с светскими чиновни­ками, вошли в обиход церковной жизни. Служба госу­дарству, естественно, вознаграждалась государственными же знаками отличия. Так епископат окончательно пре­вратился из князей церкви в государственных должност­ных лиц.
ПРИХОДСКОЕ ДУХОВЕНСТВО
Параллельно с уничтожением независимости от го­сударства высшего клира шло понижение и превраще­ние в «подлый род людей» приходского клира. До XVIII в. сохранялся в силе выборный порядок опреде­ления к приходам священников, установленный еще Стоглавым собором. Правда, на практике выборы сплошь и рядом заменялись покупкой церковных должностей у прихожан: за какие-нибудь 15-20 руб. прихожане охот­но представляли епископу на посвящение не самого до­стойного, а самого ловкого кандидата. Но как бы то ни было, замещение должностей приходских священников было делом свободного согласия между прихожанами и кандидатом. Первый удар этой системе был, как мы знаем, нанесен реформой Никона, когда огромному большинству сельских и городских священников приш­лось оставить свои приходы и уступить место ставлен­никам «новой веры». Если это нарушение прежнего по­рядка могло еще оправдываться чрезвычайными обстоя­тельствами, в которых тогда находилась русская цер­ковь, то последующие распоряжения Монастырского приказа 1701 г. относительно порядка замещения свя­щеннических мест были уже прямым переходом к бю­рократическому устройству клира, и притом предпри­нятым светской властью. Приказ ввел такое правило: прихожане представляют епископу не одного, а не­скольких кандидатов, сопровождая представление ружною грамотою, в которой определяется только руга священнику, т. е. размеры платы за требы и других от­числений в пользу церкви. Епископ мог не утвердить никого из кандидатов, если ни один не казался ему подходящим для должности. Это распоряжение любо­пытно поставить в связь с другим распоряжением того же Монастырского приказа: в 1718 г. были закрыты все домовые церкви, кроме церквей, принадлежавших чле­нам императорской фамилии, «ибо сие лишнее есть и от единой спеси деется, и духовному чину укоритель­ное: ходили бы господа к церквам приходским и не стыдились бы быть братиею хотя и крестьян своих в обществе христианском», мотивирует эту меру задним числом Духовный Регламент. Таким образом, частный культ был запрещен, и вместо домашних духовников, своих холопов, прихожане должны были обращаться к приходским духовникам, служителям государствен­ной церкви, А эти государственные духовники обязаны были доносить Преображенскому приказу, тогдашней политической охранке, если на исповеди им откроется «измена или бунт на государя или государство или злое умышление на честь и здравие государево и на фамилию его царского величества». Регламент оправ­дывал такое нарушение тайны исповеди словами еван­гелия: если брат согрешил против тебя, обличи его на­едине, а если не послушает, «повеждь церкви», приравнивая таким образом церковь к государственной полиции.
Постановления Духовного Регламента относитель­но приходского духовенства окончательно сводят па нет приходские выборы, оставляя на их месте простую фикцию. Право поставлять приходских священников присваивается в Регламенте епископам, по представ­лениям или «заручным» прихожан; но кандидаты дол­жны иметь обязательно образовательный ценз, пройти архиерейскую школу. Мы еще будем иметь случай коснуться этого образовательного ценза по существу; по отношению к приходским выборам он означал по существу дела их ликвидацию, так как кандидатов приходилось искать у тех же архиереев. Поэтому заручные стали вскоре простою формальностью, и в кон­це XVIII в. прихожанам, вспоминавшим о своем фор­мальном праве выборов, митрополит Платон ответил прямо и ясно: «Ваше дело орать да пахать, а мое - вам попов давать». В сельских местностях еще имела неко­торый вес рекомендация помещика, которого кандидат старался наперед задобрить в свою пользу каким-ни­будь «презентом». В городских приходах заручная ста­ла просто необходимым документом, который прихо­дилось подавать при прошении архиерею. Но и эта фикция выборов формально была отменена при Павле Петровиче. Случайное участие в крестьянских бунтах сельских священников обратило внимание правительст­ва на «дурной остаток старины», и его было решено немедленно искоренить. Указом синода 24 июня 1797 г. все пункты Духовного Регламента, касающиеся заручных приходских челобитий, были отменены, и было предписано прошения об определении на места при­ходских клириков подавать «за подписанием одних только желающих поступить в священство и церковно-служительские чины, с приложением от прихожан одобрений о честном их поведении». Через несколько лет и эти аттестации от прихожан были заменены атте­стациями духовно-учебного начальства. Это было фор­мальное упразднение уже не существовавшего поряд­ка. Фактически давно распоряжение приходскими ме­стами находилось в руках епархиальных архиереев, за­мещавших места кандидатами, когда те сидели еще на школьной скамье.
Но в XVIII в. и в первой половине XIX в. полная бюрократизация церковного клира еще не была достигнута. Этому мешал чрезвычайно характерный пережи­ток феодальной церковной организации, препятство­вавший заключению приходского клира в строгие шта­ты. Вплоть до XVIII в. организация церкви сверху до­низу была системой кормления, выражаясь русским термином, или феодальной, выражаясь научным тер­мином. И высшие и низшие клирики смотрели на свои должности прежде всего как на доходные лены, «иска­ли не Иисуса, а хлеба куса», как образно выразился Дмитрий Ростовский. Приходские священники не толь­ко покупали должности, но и «корчемствовали» ими, т. е. отдавали их в аренду и продавали; старались воз­можно сытнее жить на счет прихожан, требуя, чтобы в праздничные дни те ставили причту обильное угоще­ние, и при этом, конечно, обнаруживали великую «си­лу и храбрость к питию»; извлекали большие доходы из своей службы, отправляя за крупную ругу недозво­ленные требы - давали раскольникам фиктивные сви­детельства о крещении детей и о причащении, венчали браки в недозволенных степенях родства. Секуляриза­ция положила конец системе кормления по отношению к епископату; штатное жалованье стало главным ис­точником существования епархиальных архиереев еще в первой половине XVIII в. Но в среде приходского ду­ховенства систему кормления было уничтожить труд­нее. Там она не только осталась, но благодаря уничто­жению приходских выборов окрепла и стала чуть ли не священным обычаем. Ранее, когда право прихожан выбрать любого кандидата или продать место любому кандидату не было пустым звуком, случаи наследст­венной передачи и перепродажи мест были часты, но не постоянны и не повсеместны. С XVIII в. наследст­венная передача церковных приходских должностей и торговля ими стали постоянным и повсеместным обы­чаем. Выработался известный кодекс обычаев в этой области, известного рода неписаная конституция, кото­рою считали себя связанными даже епархиальные ар­хиереи. Так произошло потому, что прихожане могли давать заручную только воспитанникам архиерейских школ; а таковыми были почти исключительно лица ду­ховного звания, т. е. сыновья тех же клириков. Круг кандидатов сузился. С другой стороны, право выбора стало фикцией; в результате получилась чрезвычайно оригинальная и необыкновенно богатая бытовыми красками система. Взрослый сын наследовал место отца, и притом именно то, которое занимал отец; счита­лось непристойным, если сын станет выше отца, если, например, сын диакона станет в том же приходе свя­щенником. Малолетние сыновья и дочери наследовали на таком же полном праве. Тут напрашиваются самые любопытные параллели с феодальным бытом, полуродовым по некоторым своим особенностям. По смерти отца, оставившего малолетних детей, место могло остаться за всей семьей; только тогда, когда подраста­ли наследники, архиерею представлялся кандидат или невеста. При этом семья понималась в очень широком смысле: не только вдова и дети умершего клирика, но также его внуки, племянники, двоюродные и та же родня по линии его вдовы считались имеющими на­следственные права. При отсутствии сыновей место передавалось дочери, т. е. ее мужу. Невеста выбирала себе жениха и представляла его на утверждение вла­дыки; но бывало, что накануне свадьбы дело расстра­ивалось, если невесте почему-либо жених не нравил­ся, - по этой части можно было бы привести немало забавных анекдотов. Так как от кандидатов на свя­щеннические места требовался образовательный ценз, то «жених без ума» не годился, искали жениха «с умом». В летописях киевской епархии мы найдем ука­зание на то, что на этой почве создался любопытный обычай, так называемые «оглядины». Если невеста по бедности прихода или по своим личным качествам по­падала в такое неприятное положение, что к ней «не случается ни философ ни богослов», то к ней приходил на помощь архиерей. Он отправлял ее в бурсу, и учи­лищное начальство объявляло о ней всем «философам и богословам», а для удобства «оглядин» ставило не­весту у дверей класса. Если не всегда находился жених «с умом», то не всегда оказывалась и невеста «с ме­стом». Иной раз при слаженном уже деле место неожи­данно оказывалось спорным; заинтересованные конку­ренты, родственники невесты, подавали жалобу архие­рею, и все останавливалось до архиерейской резолю­ции, которая иной раз оказывалась не в пользу неве­сты. Теперь для нас понятна поговорка «Невеста без места, жених без ума». Хуже этой комбинации в духов­ной среде XVIII и начала XIX в. ничего не могли себе представить.
Такая система могла держаться до тех пор, пока духовенство было па положении замкнутого сословия. Правительство волей-неволей должно было терпеть этот феодальный пережиток, ибо при иной системе не­куда было бы деваться огромному числу клириков. Лицами духовного сословия считались, как и в XVI-XVII вв., не только те, кто фактически отправлял священнослужительские должности, но также дети, жены и вдовы духовных лиц. По переписи 1722 г. причта на местах с семьями насчитывалось 67 111 человек, а все­го духовного сословия, по свидетельству иностранцев
Фокеродта и Манштейна, посетивших Россию в первой половине XVIII в., тогда насчитывалось якобы до 300 000 человек. Такое перепроизводство клириков приводило и к чрезвычайно мелкому дроблению при­ходов - приход в 15 дворов сплошь и рядом имел двух священников, а в более крупных и еще больше; в при­ходе из 400 дворов обычно было пять - семь священ­ников, и при всем этом оставалась еще масса празд­ных безместных попов. При малолетстве наследников
семья, наследовавшая место, могла всегда нанять ви­кария из числа этих безместных клириков. Такой вика­рий посвящался «в заставку», т.е. в замену малолет­них собственников места, и подписывал утверждав­шийся архиереем договор, которым определялись усло­вия и срок его службы. Заставочные священники и ди­аконы находились в изобилии из множества безместных клириков, младших сыновей духовных лиц, и из них же рекрутировался кадр «беглых попов», переходив­ших из синодской церкви в старообрядческую.
Такое положение дела очень не нравилось всем пра­вительствам XVIII в., начиная с Петра. Правительство было озабочено, конечно, не только тем прямым злом, какое представляли собой праздные клирики, не брез­говавшие иной раз даже разбоем на большой дороге. Правительство еще более досадовало на то обстоя­тельство, что эта огромная масса людей ускользает от податей и рекрутчины, ибо духовное сословие было свободно от того и другого. Поэтому в течение всего XVIII в. периодически предпринимаются различные меры для борьбы с этим ненормальным явлением. Ра­дикально изменить положение ни одно правительство XVIII в., конечно, не могло, ибо в условиях тогдашнего крепостного быта излишек духовного сословия не мог никуда податься: интеллигенции, рождаемой только развитым капитализмом, тогда еще почти не было, тор­говля развивалась медленно, а о том, чтобы лишний клирик был принят в среду дворянства, конечно, не могло быть и речи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71