Смута парализовала действие этого правила; но в 1649 г. при составлении Уложения оно было восстановлено, рас­ширено и введено в жизнь уже не в виде специфически церковного постановления, а в качестве общегосударст­венного закона. Именно Соборное Уложение постанови­ло (гл. XVII, ст. 42): «Патриарху и митрополитом и ар­хиепископом и епископом, и в монастыри ни у кого родо­вых, и выслуженных и купленных вотчин не покупати, и в заклад не имати, и за собою не держати, и по душам в вечный поминок не имати никоторыми делы; и в по­местном приказе за патриархом и за митрополиты, и архиепископы, и епископы, и за монастыри таких вотчин не записывати; а вотчинником никому вотчин в мона­стыри не давати; а кто и напишет вотчину в монастырь в духовной, и тех вотчин в монастыри по духовным не давати, а дати в монастырь родителем (родственникам) их деньги, чего та вотчина стоит или что умерший вот­чине цену напишет в духовной; а буде кто с сего уло­жения вотчину всю родовую или выслуженную, или купленную продаст или заложит, или по душе отдаст патриарху, или митрополиту, или архиепископу, или епископу, или в которой монастырь, и ту вотчину взяти на государя безденежно и отдать в раздачу челобитчи­ком, кто о той вотчине государю учнет бить челом». Мало этого, то же самое Соборное Уложение произвело даже частичную, но принципиально важную экспроприа­цию, переписав «за государя в тягло и в службы безлетно (бессрочно) и бесповоротно» целый ряд город­ских слобод, принадлежавших боярам, патриарху, епис­копам и монастырям; правда, при этой экспроприации пострадали также и бояре, но львиная доля отобран­ных слобод принадлежала церкви. Наконец, Уложение завершило процесс уничтожения церковной юрисдикции по отношению к церковным людям по гражданским и уголовным делам. До 1649 г. этот процесс выражался в издании так называемых тарханных, или несудимых, грамот, дававшихся по адресу отдельных монастырей и переводивших их людей по всем недуховным делам в сферу подсудности приказа Большого дворца. Соборное Уложение установило в качестве общей меры для всех клириков, не только монастырских, но и всех прочих, одинаковую подсудность со всеми остальными людьми по всем недуховным делам. Эти меры помимо их юри­дического значения наносили также церкви немалый материальный ущерб, лишая ее постоянных и крупных доходов в виде судебных пошлин; они не остались пу­стым звуком, но были подкреплены на следующий год учреждением особого монастырского приказа, который был составлен исключительно из светских людей, дум­ных дворян и дьяков и должен был давать суд по вся­ким гражданским делам на всех иерархов, монастыр­ских властей, священников, церковный причт и на всех вообще церковных людей и крестьян, за исключением патриарших; по уголовным делам все церковные люди, не исключая и патриарших, были объявлены подсудны­ми сыскному и разбойному приказам и воеводам. Не­удивительно, что патриарх Никон называл Уложение 1649 г. «бесовским». Не только он, но и прочие иерархи и монастыри повели против мер Уложения жестокую борьбу, но добились только одной уступки по судебной линии: постановлением собора 1667 г. клирики в собст­венном смысле, священники, монахи и епископы, были освобождены от юрисдикции светских учреждений даже по уголовным делам, а затем и монастырский приказ был упразднен. Но через полвека и эта уступка была отобрана Петром уже без всяких затруднений и преко­словия.
Эта борьба за юрисдикцию была, повторяем, борь­бою прежде всего за доходы, а не за власть, ибо фак­тическое отправление судебных функций в патриаршей и епископских куриях находилось в руках светских чи­новников, контролировавшихся царским правительством. Как мы сейчас увидим, все церковное управление, цер­ковные власти, начиная с патриарха, подчинялись царю. Это признавали и церковные иерархи, одни сочувствен­но, как некий инок Авраамий, писавший царю Алексею, что «вся тягота церковная ныне на твоей вые висит, а на властей ныне ни на которых нечего смотреть, времени служат», другие с досадою, как Никон, писавший кон­стантинопольскому патриарху Дионисию: «Ныне бывает вся царским хотением: егда повелит царь быти собору, тогда бывает, и кого велит избирати и поставити архие­реем, избирают и поставляют, и кого велит судити и обсуждати, и они судят и обсуждают и отлучают». Эта характеристика Никона вполне соответствовала дейст­вительному положению вещей. Все церковные соборы XVI и XVII вв. созывались царскими указами, члены их приглашались лично царскими грамотами, порядок дня определялся царем, и самые проекты докладов и поста­новлений составлялись заранее предсоборными комис­сиями, состоявшими обычно из бояр и думных дворян. На заседаниях соборов всегда присутствовал или царь, или его уполномоченный боярин, который зорко следил за точным выполнением предначертанной программы. Таким образом, как должен был признать даже церков­ный историк Н.Ф. Каптерев, «церковные соборы XVI и XVII столетий не были какими-либо самостоятельными, автономными церковными учреждениями... которые име­ли бы право свободно и самостоятельно постановлять свои решения... (они) были только простыми совеща­тельными учреждениями при особе государя, они были только органами царского законодательства по делам церковным». Если таково было положение соборов, ко­торые по каноническим правилам являются органами верховной власти в церкви, то нечего удивляться, что патриарх и епископы были, по существу, простыми цар­скими чиновниками. Инициатива учреждения патриар­шества исходила от царя. Первый патриарх Иов был предложен на кафедру царем. Собор для приличия пред­ложил царю кроме Иова двух других кандидатов, но царь утвердил Иова. Все следующие патриархи также были «избраны» соборами по указанию царя. Царь при­нимал решение о кандидате, конечно, не один, но по соглашению со своим «преизящным синклитом», т. е. с боярской думой, и соборы считали такой порядок само собою понятным и разумеющимся. Таким же порядком «избирались» на соборах епископы, и уже попросту на­значались царем игумены и даже протопопы. Мало это­го, «избранные» таким образом иерархи должны были управлять при помощи назначенных царем чиновников. Патриаршее управление слагалось из трех приказов: дворового, казенного и судного. Епархиальные епископы имели также нечто вроде дворцового приказа и держа­ли специальных судных бояр. Начальники этих приказов и судные бояре сначала, согласно постановлению Сто­глава, назначались и увольнялись архиереями, но с ведома и согласия царя, который в случае отсутствия у архиерея подходящих кандидатов мог назначать своих кандидатов; но с 1610-1613 гг. было установлено, что патриаршие и епископские бояре, дворецкие и дьяки прямо «даются от государя». Не следует думать, что царское вмешательство в церковное управление имело место только по административным, финансовым и су­дебным делам. Нет, царь издавал распоряжения также о соблюдении постов, об обязанности говения, о служе­нии молебнов, о порядке в церквах, о «житии монахов, приличном иноческому обещанию», и нередко адресовал такие указы не архиереям, а своим воеводам, которые должны были следить за их выполнением и наказывать ослушников «без всякия пощады».
Таким образом, главенство в церкви во всех отноше­ниях фактически принадлежало царю, а не патриарху. Это положение дела в церковных кругах не только не считалось ненормальным, но даже признавалось официально соборами как бесспорный и даже богоустановленный порядок. В официальном приветствии царю Фе­дору Ивановичу по случаю его венчания на царство (в 1584 г.) митрополит, повторяя теорию Иосифа Волоцкого, говорил: «Вас (царей) господь бог в себе место избра на земли и на свой престол вознес». В XVII в. теория наместничества кажется уже недостаточной, и царь прямо провозглашается богом. Клирики в челобит­ных пишут, что цари «воистину по бозе бози», и прибе­гают к царю, «яко богу». Собор 1660 г., не обинуясь, признал, что земной бог имеет над церковью равные права с небесным богом - «ему же (царю) свою цер­ковь господь преда», - и санкционировал права царя, создавшиеся по традиции, «созывати освященный со­бор», «о благочинии церковном тщатися» и «о православныя церкви благостроения попечение творити». Это «тщание» и «попечение» о церковном благочинии и благостроении получило формальное выражение в Собор­ном Уложении, которое начинается главой о богохуль­никах и церковных мятежниках. Богохульников царь обязуется «сыскивать» и «казнити зьжечь»; «мятежни­ки», которые во время богослужения позволят себе «говорити непристойные речи» патриарху или митро­политу, или архиепископу и т. д., до «священнического чина» включительно, предаются «торговой казни», а челобитчики, подающие в церкви челобитные царю, пат­риарху или другим властям, аудиенции у которых обыч­но было очень трудно добиться, наказываются тюремным заключением. «Меч материальный» ограждал клириков, а кстати, и самого главу церкви, не только от «мятеж­ных» и еретических выступлений, но даже и от лишнего беспокойства.
БОРЬБА ПРИХОДСКОГО КЛИРА ЗА ЦЕРКОВНУЮ РЕФОРМУ
За царской охраной церковные князья, притворяясь смиренными нищими, чуть ли не ограбленными казною, жили, однако, сладкою и привольною жизнью. Правда, точных сведений о размерах доходов князей церкви мы не имеем, но приблизительный подсчет сделать можно. Так, по расчету Горчакова, патриарх в XVII в. одних доходов с вотчин и других хозяйственных статей (не считая епархиальных сборов) имел на сумму, составляющую около миллиона рублей на наши деньги. Если исходить из расчета, что в среднем у митрополита XVII в. вотчин было втрое меньше, чем у патриарха, а у епископа - вдвое меньше, чем у митрополита, то еже­годные хозяйственные доходы (кроме епархиальных сборов) митрополита в XVII в. составят на наши деньги около 350 000 руб., а епископа - около 175 000 руб.; до­ходы игуменов крупных монастырей были, конечно, меньше, но все же очень значительные. Эти колоссаль­ные по тогдашнему масштабу деньги лишь в очень не­значительной части тратились на благотворительные дела - на устройство богаделен, больниц, на милостыни и кормежку нищих; так, патриарх тратил на эту статью всего 2000-2500 руб. в год, т. е. не более 5% своих хо­зяйственных доходов, а если учесть епархиальные сбо­ры, то еще меньший процент. Остальное шло на содер­жание дворца, украшение церквей и монастырей, пу­скалось в оборот, на прикупку и расширение хозяйствен­ных предприятий, а то и просто в рост. За всем этим оставались большие свободные средства, как, например, у патриарха Иосифа, оставившего после смерти в пат­риаршей казне свободный остаток в сумме 28 400 руб., т. е. около 400 000 руб. на наши деньги. За патриархом тянулись митрополиты, епископы и игумены, каждый по своему рангу.
Богатства и привольная жизнь князей церкви созда­вались трудом крепостных и эксплуатацией при помощи разного рода сборов приходского духовенства. По отно­шению к этому последнему епископское управление по-прежнему сводилось главным образом к собиранию дани; вошло даже в обиход выражение «тяглые попы». Социальная эволюция Московского государства изме­нила прежнее положение приходского духовенства в еще худшую сторону, так как лишила сельский и город­ской клир той опоры и защиты, какую он раньше мог находить у своих светских господ, бояр и братчинских организаций; боярство и самостоятельные городские миры были разгромлены, и между попом и епископом уже не было больше светских посредников. Законода­тельство XVII в. пошло вслед за этой эволюцией. Оно запретило прежние свободные выборы священников и дьяконов из крестьян и даже холопов и приравняло таковые к преступлению; завело особые «записные книги новопоставленным попам и дьяконам»; запретило, на­конец, свободный переход из одного прихода в другой без разрешения архиерея, полагая таким образом нача­ло наследственному духовному сословию, которое в XVIII и XIX вв. было верным слугою и помощником дворянства. В то же время вводились другие ограниче­ния: отбирались у церковных причтов земли, запреща­лось священникам торговать и заниматься ремеслами, вводилась архиереями такса за требы. Ограничивая доходы подчиненного клира, архиереи не только не уменьшали своих требований, но, напротив, увеличивали их, стремясь наверстать ущерб от потери судных пош­лин и уменьшения вотчинных доходов. При этом архие­рейские аппетиты не сдерживались более тою силою, какую представляли из себя прежние свободные кре­стьянские миры и исчезнувшие городские общины, пре­вращенные теперь в податное орудие Московского госу­дарства. Сместить священника при помощи помещика или воеводы ничего не стоило; и с приходским духовен­ством перестали церемониться. Пошлины за поставление и архиерейский оброк возросли до огромных разме­ров. Архиерейские сборщики, следуя директиве своих господ «все подати собирать без недобору», «с большим поспешением днем и ночью», «а на ослушников правити без всякия пощады», действовали чисто грабительским образом - «всякие окладные и неокладные доходы сби­рали с прибавкою, не против того, как дань наклады­вается», не считая «корысти» воевод и прочих агентов светской власти. «Правеж», который предписывался архиерейскими приказами, был самый жестокий: недо­имщиков бросали в тюрьмы, заковывали в кандалы, не­щадно били; патриаршие стрельцы устраивали даже вооруженные облавы на неаккуратных священников среди бела дня и иногда на самых людных улицах и пло­щадях.
Этот невыносимый гнет не мог не вызывать оппози­ции со стороны приходского духовенства. Тяжелее всех было сельскому духовенству, и его протест был наибо­лее радикален и решителен. Оно не сразу пошло на службу к дворянству и не сразу помирилось с полным подчинением высшей церковной власти. Не отличаясь ничем по хозяйственному положению от крестьян, при­нужденные одновременно и наряду с «пахотными му­жиками» браться за соху и за косу, сельские священники прониклись ненавистью и негодованием по отношению к князьям церкви и проявляли еще до начала раскола свое недружелюбие в весьма осязательной форме - вместе с прихожанами они били и увечили архиерейских десятильников, не хотели судиться у архиереев и «пре­зирали» архиерейское благословение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71