Сельское духовенство, малограмотное, учившееся службам со слуху, должно было или отказать­ся от новых книг, или уступить место новым священни­кам, ибо переучиваться ему было немыслимо. В таком же положении было и большинство городского духо­венства и даже монастыри. Монахи Соловецкого монастыря выразили это в своем приговоре напрямик, без всяких оговорок: «Навыкли мы божественные литур­гии служить по старым служебникам, по которым мы сперва учились и привыкли, а ныне и по тем служебни­кам мы, старые священницы, очередей своих недельных держати не сможем, и по новым служебникам для своей старости учиться не сможем же... а которые мы священ­ницы и дьяконы маломочны и грамоте ненавычны, и к учению косны, по которым служебникам старым многия лета училися, а служили с великою нуждою... а по новым книгам служебникам нам чернецом косным и непереим­чивым сколько ни учитца, а не навыкнуть, лутче будет з братьею в монастырских трудах быти». Сельскому и городскому священнику такого выхода не представля­лось. Новая вера требовала, очевидно, и новых служите­лей! Старым оставалось бороться до последней возмож­ности, а потом либо подчиниться, что было фактически не­возможно, либо окончательно порвать с дворянской церко­вью и уступить свое место послушным ставленникам ни­кониан. И партизанская борьба, которая велась до сих пор от случая к случаю, сразу разгорелась по всей ли­нии, захватив собою весь профессиональный приходский клир.
На первом плане борьбы приходский клир поставил апологию старой веры. Было бы огромной ошибкой смот­реть на пространные челобитные первых борцов за ста­рую веру как на неоспоримое доказательство невежест­ва и духовного убожества их авторов, как это делают до сих пор многие историки раскола. Челобитные проникну­ты искренностью и глубиною убеждения и обнаруживают нередко огромную эрудицию их авторов, эрудицию, правда, в стиле Иосифа Волоцкого и его школы, но все же импонировавшую тогдашнему обществу. Авторы че­лобитных защищают «прежнюю христианскую веру», провозглашая никоновские нововведения «новой незна­комой верой». Для них эта прежняя вера заключалась именно в знании и соблюдении верных способов угожде­ния божеству; в старых харатейных книгах, которыми, как величайшей святыней, гордились, например, соло­вецкие монахи, были изложены эти верные способы. Со­блюдая их, Зосима и Савватий снискали богоугодное житие и явили миру «преславные чудеса»; харатейные соловецкие книги - «предания» этих чудотворцев, тот церковный чин и устав, который и монахам откроет путь ко спасению. Московская церковная традиция восходит к московским чудотворцам, «в посте, в молитве и в ко­ленопреклонении и слезами богови угодивших»; и «за­коны их, ими же они богови угодивши», дали им дар чудотворения и изгнания бесов. Главные «законы»: перстосложение двумя перстами, как «знаменуют себя» Иисус и святые на иконах, трисоставный крест, восьмиконеч­ный, составленный якобы по образцу креста, на котором был распят Иисус и который будто бы был сделан еще Соломоном из трех древесных пород - кипариса, певга и кедра, крест, таинственно символизирующий трехднев­ную смерть Иисуса и непостижимую троицу, и прочие «догматы», установленные Стоглавым собором, важны по своей магической силе; но такая же магическая сила скрыта и в других элементах культа, в особенности в из­вестных формулах и некоторых отдельных словах. Из челобитных видно, что такую магическую силу до Нико­на присваивали имени Исус - это «спасенное (т. е. спасительное) его имя, нареченное от бога святым анге­лом»; замена в новых книгах этого имени именем «Иисус» казалась величайшим кощунством и дерзостью. Далее, «великую сокровенную силу» присваивали «азу» во втором члене символа веры, вычеркнутому в новых книгах. Вся апология зиждется на знакомой уже нам идеологии XIV-XVI вв.; но не следует думать, чтобы «исправление» исходило из других, более развитых ре­лигиозных представлений. В ответ на апологию царь, Никон и восточные патриархи прежде всего указывали на авторитет, старину и чистоту греческой веры, взятой за норму для исправления, но вовсе не входили в разъ­яснения и изобличения «заблуждений» апологетов, их извращенных понятий о вере. Они ставят этим поздней­ших апологетов синодского православия в величайшее затруднение: приходится признать, что и Никон был невежествен по части веры столько же, сколько и его противники. Но против ссылки на авторитет греческой церкви у апологетов был готов неотразимый аргумент: знаменитая «Книга о вере», официальное издание мо­сковской патриаршей кафедры, незадолго до Никона уже объявила ведь греческую веру «испроказившеюся»; «насилие турского Махмета, лукавый Флоренский собор да смущение от римских наук» уничтожили чистоту гре­ческого православия, и «с лета 6947 (1439 г.) приняли греки три папежские законы: обливание, троеперстие, крестов на себе не носити», а вместо «честного тричастного креста» - латинский «двоечастный крыж». Грече­ские и славянские книги, с которых правил Никон, напе­чатаны в Риме, «Винецыи» и «Парыже» с лютым ерети­ческим зельем, внесенным латинянами и лютеранами. Ересь не в том, что молитвы были переведены заново, а в превращении на латинский образец крестного знамения, хождения посолонь, троения аллилуйи, креста и т. д., в изменении всего церковного чина. «Всех еретиков от века ереси собраны в новые книги», - заявляет Аввакум. Ни­кон предпринял такое дело, на какое не дерзал ни один еретик ранее его. «Не бывало еретиков прежде, кои бы святые книги превращали и противные в них догматы вно­сили»,- говорит дьякон Федор. Под предлогом церковных исправлений Никон ни больше ни меньше как хочет ис­коренить чистое православие на Руси, пользуясь потвор­ством царя и с помощью таких явных еретиков, как грек Арсений или киевские ученые. «Новая незнамая вера» оказывалась самою злою ересью. В челобитных уже даны все посылки для последующей оценки никониан­ской церкви, когда раскол стал уже совершившимся фак­том: учение ее - душевредное, ее службы - не службы, таинства - не таинства, пастыри - волки.
Челобитные, однако, оказались слишком слабым ору­дием в борьбе с соединенными силами царя, Никона и епископата. Единственный верный сторонник старой веры их архиереев, Павел Коломенский, был сослан в Палеостровский монастырь, и уже в 1656 г. двуперстники были приравнены соборным постановлением к еретикам-несторианам и преданы проклятию. Этот собор, как и предшествующие, состоял почти исключительно из епи­скопов, с некоторым числом игуменов и архимандри­тов, - епископат не смел стать за старую веру. Никон торжествовал. Наиболее видные вожаки оппозиции были сосланы и прокляты, между прочим, юрьевецкий прото­поп Аввакум - в Сибирь. В ответ на апологию старой веры была издана «Скрижаль», объявлявшая ересью старые обряды. Некоторое время спустя, вследствие ох­лаждения, а затем и разрыва между царем и Никоном, положение оставалось неопределенным; но в 1666 г. окон­чательно и официально было признано, что реформа Ни­кона не есть его личное дело, но дело царя и церкви. Собор из десяти архиереев, собранный в этом году, прежде всего постановил признавать православными греческих патриархов, хотя они живут под турецким игом, и признавать православными книги, употребляе­мые греческою церковью. После этого собор предал веч­ному проклятию «с Иудою-предателем и с распеншими Христа жидовы, и со Арием, и со прочими проклятыми еретиками» всех, кто «не послушает повелеваемых от нас и не покорится святой восточной церкви и сему освященному собору», Покаяние принесли только вятский епископ Александр, три игумена, четыре монаха, в том числе Григорий Неронов, и священник Никита (Пустосвят). Прочие были преданы проклятию, и трое главных вождей оппозиции - священники Аввакум, Ла­зарь и дьякон Федор - сосланы в Пустозерский острог, последние двое с урезанием языка. Царь со своей сто­роны обязался обнажить меч материальный: по силе указов 1666-1667 гг. еретики должны были подверг­нуться «царским сиречь казнениям по градским зако­нам». Розыск еретиков и совершение градского суда было поручено воеводам.
Борьба на мирной почве религиозной полемики была кончена. Оставалось вооруженное сопротивление, на ко­торое, однако, клир один, сам по себе, не был способен. Профессиональная оппозиция приходского клира посте­пенно сходит на нет. Оппозиция городского духовенства, очень малочисленного, быстро исчезает, как только кружок ревнителей был окончательно разгромлен. Мос­ковский священник Кузьма от церкви Всех святых на Кулишках, ставший во главе купеческой эмиграции из Москвы в Стародубье, был последним могиканином. Оппозиция же сельского духовенства тонет в великом кре­стьянском религиозном движении, начавшемся в 60-х го­дах, и теряет свою профессиональную индивидуальность: сельскому священнику, не желавшему принять новые книги или не умевшему ими пользоваться, оставалось только уйти вслед за бежавшим от крепостной кабалы крестьянством, уступив свое место ставленнику помещи­ка-никонианина. Новые сельские священники, служившие по никоновскому обряду, были уже верными слугами по­местного дворянства.
Внутрицерковное движение кончилось победой офици­альной реформы. Дворянско-московская церковь нашла свое credo и при его помощи стала утверждать свое господство. Осужденные служители старой веры, одна­ко, не подчинились и ушли «в раскол», т. е. отколо­лись от официальной церкви и продолжали с ней борьбу разными способами. Они нашли себе опору в борьбе среди самых разнообразных элементов, враждеб­ных дворянскому государству. С одной стороны, это были элементы, осужденные ходом истории на исчезно­вение, - последние остатки боярства и старое стрелец­кое служилое сословие; с другой стороны, это были эле­менты, стоявшие в оппозиции дворянскому государству вследствие того, что были объектом его жесточайшей экс­плуатации, - посадские люди и в особенности крестьян­ство. Не принявшие никоновской реформы группы из этих социальных слоев также ушли в раскол. Таким об­разом началось это оригинальное социально-религиоз­ное движение, многогранное по своему социальному составу и разнообразное по своей идеологии.






РЕЛИГИОЗНО-СОЦИАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVII В.

СОЛОВЕЦКИЙ БУНТ


С конца 60-х годов XVII в. Московское государство неоднократно потрясается вос­станиями, возникающими в разных местах, как в центре, в самой Москве, так и на окраинах, на далеком севере и на Дону. Почти все эти движения носят рели­гиозную окраску, так или иначе примыкая к расколу или отзываясь на него; поэтому необходимо прежде все­го остановиться на вопросе, в каком смысле надо по­нимать самый термин «раскол». Понимаемый в тради­ционном смысле, этот термин означает, собственно, раскол старообрядства, т. е. совокупность отколовших­ся от официальной церкви религиозных толков и орга­низаций, приверженных к старым, дониконовским об­рядам; следовательно, в содержание этого термина не привходят элементы чего-либо сектантского или ерети­ческого. Поскольку такое определение термина пра­вильно по отношению ко второй половине XVIII и к XIX в. (хотя и с некоторыми оговорками), постольку оно неправильно по отношению к XVII и к началу XVIII в. Называемое расколом социально-религиозное движение XVII в. и непосредственно к нему примыкающее движе­ние начала XVIII в. чрезвычайно многогранны, и мы най­дем в них, как читатель увидит ниже, немало сектант­ских и еретических течений. В полемической литературе XVII в. термин «раскол» почти вовсе не употребляется, но оппоненты щедро наделяют друг друга наименовани­ем «еретики», и вовсе не ради крепкого словца, но совер­шенно добросовестно. Не вводя нового термина, мы на­перед оговариваемся, что по отношению к XVII в. под термином «раскол» мы будем разуметь различные с со­циальной и идеологической стороны религиозные движения, возникшие в XVII в. и связанные друг с другом лишь общностью протеста против одного и того же врага: кре­постнического дворянского государства.
Первым движением этого рода было, как мы видели в предшествующей главе, движение чисто церковное, возникшее среди профессионального клира; оно было проще всех по мотивам и по идеологии. В среде светских слоев общества XVII в. знамя старой веры поднимали не раз во время своих возмущений осколки старого бояр­ства и отживавшее свой век стрелецкое войско; бояр­ская и стрелецкая фронда тесно переплетены с расколом. С другой стороны, к расколу тянулись элементы, экс­плуатируемые и закрепощенные дворянским государст­вом, - посадские люди и крестьянство; знамя старой ве­ры усваивалось ими еще скорее и прочнее, чем фрондиро­вавшими осколками прошлого. В каждой среде, однако, старая вера поднималась по-своему, и ее знамя приме­нялось по-разному: тут его развертывали и складывали в цейхгауз по мере надобности, чтобы попугать им пра­вительство, здесь под его сенью основывали новые фор­мы жизни, а там за него умирали. Хронологически на первом месте приходится, однако, поставить не боярскую фронду и не движение посадских людей или крестьян, но попытку староверческой революции, соединившей в себе почти все составные социальные элементы раскола, начиная с профессиональных агентов старой веры и кончая крестьянством; крестьянский элемент, впрочем, играл в этом событии лишь привходящую роль. Мы имеем в виду знаменитое соловецкое возмущение 1668- 1676 гг.
Мы видели, чем был монастырь XIV-XVI вв.: это была самостоятельная феодальная единица, наделенная иммунитетом и нередко обязанная военной службой, по­добно светским вотчинам. Все эти черты в Соловецком монастыре достигли наиболее полного развития; это бы­ла наиболее близкая русская параллель к монастырю Западной Европы. Такому положению содействовала от­даленность Соловецкой обители от центра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71