Однако некоторые из домовитых поддерживали с голутвенными связь, конечно, чисто эксплуататорского ха­рактера. Именно они снабжали голытьбу оружием и дру­гим снаряжением для ее экспедиций, требуя за это деле­жа добычи пополам. Голытьба представляла подлинно революционный элемент. Она составила главный контин­гент ополчения Разина; она же приняла и знамя раско­ла, как только первые его проповедники появились на Дону. Напротив, тот же бунт Разина положил начало предательской тактике домовитых. Вопреки старинному обычаю, домовитые выдали Разина Москве и получили за это предательство прибавку к жалованью в размере 500 четвертей хлеба и 100 ведер вина. Воспользовавшись этой податливостью, московское правительство настояло в 1671 г. на введении обязательной для всех казаков при­сяги царю. Эти обстоятельства еще более обострили внутриказацкие отношения. В 70-х и 80-х годах идет на Дону ожесточенная борьба партий - московской и антимосков­ской; последняя также стоит за старую веру и пытается организовать захват власти на Дону, чтобы идти потом на Москву.
Знамя старой веры было принесено на Дон впервые после собора 1666 г. монахами Корнилием и Досифеем из Новгорода, которые ушли оттуда, не желая принимать новой веры. Вслед за ними стала увеличиваться с каж­дым годом тяга московских староверов на Дон. «С Моск­вы и из иных разных городов стрельцы и казаки и вся­ких чинов люди, забыв страх божий и крестное целова­ние, бегают на Хопер и Медведицу, в казачии вольные го­родки»; число городов быстро растет и с 31, значившегося в середине XVII в., доходит в 1672 г. до 52 за счет это­го нового потока раскольников-беглецов. Идеологическим и церковным центром раскола на Дону становится пустынь на р. Чире, основанная в 1672 г. московским мона­хом Иовом. Организовал ее и построил там церковь, од­нако, не Иов, а уже упомянутый Досифей. В этой церкви служили по старым обрядам, и туда со всех концов Дона шли староверы из новых пришельцев и старых казаков за своими требами - крещением детей, венчанием, испове­дью, причастием. «Старшина» косо поглядывала на Чирскую обитель, где не поминали ни царя, ни патриарха. В ответ на это чернецы обители пустили в ход легенду, будто один юноша, отец которого построился в обители, имел видение, что атаманы, противодействующие Чирской обители, попадут в ад. Вслед за Чирской обителью появились другие скиты, по Хопру и Медведице, и вскоре раскольники могли сказать: «Светлая Россия потемнела, а мрачный Дон воссиял и преподобными отцами напол­нился».
Агитация «преподобных отцов» в казацкой среде при­вела к совершенно иным результатам, чем в среде кре­постного крестьянства. Правда, домовитые казаки назы­вали «преподобных отцов» попросту ворами и обвиняли их во «всем воровстве», какое идет на Дону. Правда, центральный казацкий круг в Черкасске принимал про­тив агитации «преподобных отцов», называвших царей «сущими еретиками», репрессивные меры и даже сжег одного священника и одного «старца». Однако кругу при­ходилось считаться с массовым сочувствием старой вере среди голутвенной части казачества и среди значитель­ной части домовитых. Старообрядческие священники про­должали служить невозбранно даже в самой столице До­на Черкасске, а «воровство» постоянно питалось новыми силами: после 1682 г. на Дон бежали опальные стрель­цы, после 1686 г. в Черкасске появилось сразу 700 рас­кольников-воров из-за московского рубежа. Эта социаль­ная база родила совершенно иную идеологию, чем до сих пор нами рассматривавшаяся, - идеологию чисто рево­люционную. Уже на самых первых порах агитация «свя­тых отцов» преломилась в этой насыщенной электричест­вом среде определенно бунтарским образом. Вполне со­глашаясь, что «ныне на Москве вера новая и книги но­вые, а церкви старые нарушены и учинены новые косте­лы», мирские последователи святых отцов делали отсю­да простой и прямолинейный вывод, что раз все это «учи­нили патриарх и бояре», то «можно стать и на них итти». Поход на Москву стал лозунгом казачьей раскольничьей революции,
Первая попытка поднять такой поход была сделана в 1683 г. После разгрома хованщины московские «церковные раскольщики», слобожане Васька Симонов и Савка Грешнов, прислали на Дон из Москвы Костку-стрельца с подложными грамотами царя Ивана, наполненными жа­лобами на бояр, якобы не уважающих царя, побивших без вины стрельцов и напрасно казнивших Хованского. Грамоты заканчивались призывом к казакам идти к Мос­кве на помощь царю и старой вере. Одна из таких грамот была доложена на круге, и казаки хотели было идти по ее призыву; но войсковой атаман Фрол Миняев, ярый москвофил, отговорил казаков, доказывая, что грамота подложная и что если казаки двинутся на Москву, то кто же будет давать им жалованье? Этот аргумент подейст­вовал; но выдать Костку и его сотоварищей, как того по­требовала Москва, круг все же отказался - «и без них в Москве много мяса». Костку захватили и отвезли в Моск­ву вызвавшиеся добровольцы, конечно получившие за это в Москве соответствующую мзду. Москва после этого прислала строгий приказ «таких воров» и церковных рас­кольников, чернецов или беглых людей, бегущих на Дон, «имать и держать в Черкасске за крепким караулом» впредь до царских распоряжений. Но этот приказ остал­ся без исполнения. Изданный через три года другой, еще более решительный, приказ «воров и раскольников... переимать и разогнать и пристанища и крепости их разо­рить и пожечь... и заводчиков... перековав, прислать к Москве» также остался пустым звуком. Настроение мас­сы на Дону решительно было против Москвы и за старую веру. Это течение захватило даже часть домовитых ка­заков.
Рост влияния антимосковских течений выразился на­иболее ярким образом в том, что их сочли нужным воз­главить некоторые крупные представители казацкой стар­шины. Около 1687 г. лидером этих группировок становит­ся атаман Самойло Лаврентьев, раньше не проявлявший антимосковских настроений и даже ходивший в Москву в качестве атамана зимовой станицы, т. е. ежегодной зим­ней делегации, посылавшейся кругом в Москву за полу­чением жалованья и для переговоров по разным вопро­сам взаимоотношений Москвы и Дона. Но Лаврентьев был хорошо известен как горячий сторонник старой веры. С тех пор как после 1681 г. появились в Черкасске священ­ники, посвященные в Москве по новому чину и служив­шие по новым книгам, он перестал ходить в церковь и завел себе домашнего священника, служившего ему все службы и отправлявшего все требы, кроме литургии. Все в Черкасске знали также, что «раскольщикам всем при­станище было у него, у Самошки». У него были также по­стоянные связи с голытьбой, которую он снабжал оружи­ем и снаряжением для грабительских экспедиций. Умный политик, он рассчитал, что при помощи антимосковских групп он сможет при желании захватить власть на Дону. О походе на Москву он вряд ли думал, так как эта затея, конечно, не могла быть успешной. В конце 1686 г. антимосковцы решили действовать. Им удалось провести на кругу назначение Фрола Миняева атаманом зимовой ста­ницы, отправлявшейся в Москву, а на его место войско­вым атаманом был избран Самойло Лаврентьев. Весной 1687 г., когда Москва потребовала участия Дона в Крым­ском походе, круг постановил послать отряд под началь­ством того же Фрола, только что вернувшегося из Моск­вы. Настроение большинства казаков было против этого похода - «лучше ныне Крымский (хан), чем наши цари на Москве», говорили на кругу, и Фролу удалось собрать лишь небольшой отряд, главным образом из москвофилов. Таким образом московская партия была удалена со сцены, и антимосковцы стали смело действовать. Под флагом исправления церковных служб они провели, по существу, восстановление независимости Дона. Лаврен­тьев нашел ловкого староверческого священника Самой­лу и определил его к Черкасскому собору. По сговору с атаманом Самойло запросил казацкое правительство по каким книгам надо служить, по старым или новым. Во­прос был передан на круг, причем Лаврентьев предло­жил служить по старым книгам и не поминать «царей и патриарха, так как этого в старых книгах нет». «Добрые» казаки стали было возражать, что это воровство, что, приставая к расколу, круг «отлучит их, добрых людей, от милостей великих государей и их государского жалова­нья». Началась схватка; москвофилы оказались в мень­шинстве, и им пришлось спасаться бегством. В пригово­ре, однако, не решились отказаться совсем от службы; приговорили великим государям служить по-прежнему, но «чтобы впредь по всему Дону было смирно, а раскольщиков расколыциками не называли, и сверх старых книг ничего не прибавливать и не убавливать, и новых книг не держать, а если кто станет тому приговору быти проти­вен или учнет говорить непристойные слова, и тех поби­вать до смерти». Приговор был явным компромиссом между старшиной, державшейся старой веры, но доро­жившей и московским жалованьем, и голытьбой, для ко­торой старая вера была лишь знаменем революции и по­хода на Москву.
Этот поход стал усиленно подготовляться в низах. Его проповедником явился некий Кузьма Косой, кузнец из Ельца, ушедший на Дон еще в 1667 г., когда началась, по его словам, «рознь» в вере, которой он не мог стерпеть. Прибыв на Дон, он стал действовать совсем по-другому, чем «преподобные отцы», прежде всего заботившиеся о «спасении душ». Кузьма, наоборот, постарался сейчас же организовать активную часть беглых раскольников. Он выбрал на Медведице «неприступное место» и построил там не скит, а укрепленный городок, который стал опор­ным пунктом и притягательным центром для всей рево­люционно настроенной голытьбы. Черкасский круг по­смотрел на это сквозь пальцы; но тамбовский воевода обеспокоился, так как городок Кузьмы был совсем близ­ко от Тамбова, и послал в 1674 г. отряд стрельцов, чтобы ликвидировать городок. Однако городок был предупреж­ден: мужчины все заблаговременно разбежались, и отряд вернулся с весьма скромными трофеями, приведя в Там­бов только «4 женки и 12 девок». После этого неудачного налета новых попыток Тамбов не предпринимал. Все жи­тели городка понемногу вернулись назад, и городок про­должал существовать, обрастая вокруг новыми более мелкими раскольничьими городками, особенно после 1682 г.
Этот-то Кузьма Косой и выступил агитатором за по­ход на Москву. Его агитация была облечена в религиоз­ную форму и скомпонована в эсхатологических тонах; но по существу она была революционной. Кузьма пропове­довал, что антихрист уже пришел в мир и что до кончины мира остается всего пять лет. На земле больше нет ни церкви, ни таинств, ни правильного богослужения; оста­ется жить без венчания и умирать без причастия. Но вто­рое пришествие не принесет спасения само по себе; толь­ко на него полагаться нельзя; надо самим «верным лю­дям» восстать против антихриста, «очистить землю» от слуг антихриста, царя, патриарха, бояр и архиереев и разрушить их столицу Москву. Время действовать на­ступит через пять лет, когда будет второе пришествие; тогда явится господь и восставит «царя Михаила», кото­рый поведет казаков на Москву и будет «рубить нечести­вых мечом»; но всего более помощи во время похода окажут сами «силы небесные», которые присоединятся к ка­закам. После этого «очищения земли» господь бог «вос­ставит» свое царство и будет вечно царствовать «со всею небесною силою и со всеми святыми и угодными ему пра­вою верою», т. е. со всеми казацкими сторонниками ста­рой веры. Неясно, каков должен был быть строй этого мессианического царства. У Кузьмы встречается только выражение: «Мы, по созданию божию, все братья», кото­рое дает право предполагать, что Кузьма мечтал о про­ведении в «царстве» равенства и вольностей на казацкий образец. В этом движении ясны его идеологические эле­менты. Эсхатологическая проповедь «старцев» претвори­лась в казацком представлении в социально-революцион­ную эсхатологию - конец мира принесет не блаженство в сказочном раю с кашей и пирогами, но господство каза­чества здесь на земле. С помощью небесных сил казац­кий «меч» принесет конец антихристову миру, постро­енному на эксплуатации и притеснении, и после победы будет установлено царство социальной правды. Тут ска­залась вся глубокая разница между миросозерцанием за­давленного холопа, потерявшего всякую надежду на зем­ное освобождение, и между миросозерцанием вольного казака, не раз добывавшего мечом себе свободу и воль­ности.
Из верхних городков учение Кузьмы распространи­лось и на Низ. В Черкасске его сторонниками явились священник Самойло, открыто проповедовавший близкую кончину мира, и один из представителей старшины, Кирей Матвеев. После приговора круга о восстановлении старой веры Кузьма решил, что настало время действо­вать. 7 июля 1687 г. атаману было прислано от верховых станиц «известное письмо», т. е. секретный донос, что по призыву Кузьмы «съезжаются-де в горы многие люди во­инством и сказывают у себя великого царя Михаилу, велит-де нам Христос землю очищать, неверных людей, мы-де не боимся царей и войска и всей вселенной». Донос при­бавлял, что «добрые» казаки пытались образумить Кузь­му, но в ответ на это им было заявлено, что если они не пойдут к Кузьме «в совет», то и на них будет погибель. Об этом «страшном деле» домовитые верховые казаки и сочли своим долгом уведомить атамана. Лаврентьев ока­зался в затруднении: дело грозило не только оконча­тельным разрывом с Москвой, но и междоусобицей на До­ну. Принять сразу решительные меры против Кузьмы он не решался, боясь ссоры с той партией, которая поставила его в атаманы, а оставить донос без последствий он так­же не мог, ибо сам принадлежал к домовитым. В конце концов он вызвал Кузьму в Черкасск для объяснений; но Кузьма явился не один, а с отрядом из 600 людей, хорошо вооруженных и озлобленных против домовитых казаков. Правда, атаман успокаивал домовитых, что, хотя бы при­шедших и 20 000 было, они никого не тронут. Однако вскоре начались столкновения и убийства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71