- Тварь! - еще раз крикнул он, взбираясь на колесницу. Он отправлялся
на войну, которая готовила ему погибель. Он отправлялся на войну, которой
вовсе не желал.
Этой войны хотел Тидей.
Семьдесят сотен воинов выстроились стройными рядами против семи
ворот. Солнце играло на окованных медью щитах, ветер волновал гребни
шлемов. К жертвенному костру привели семерых молодых фиванцев, захваченных
в быстротечной стычке накануне. Острые мечи вождей взрезали глотки
дрожащим пленникам. Хлынула кровь, обильно омочившая алтари Ареса и
Таната. Тидей вознес горячую молитву воительнице Афине.
И штурм начался. Запели стрелы, звонко ударили о щиты пущенные из
пращи камни. Неся потери, атакующие достигли стен и приставили к ним
лестницы. Оставив при себе лишь мечи, воины начали карабкаться наверх.
Фиванцы поражали их из луков, бросали вниз огромные глыбы. Первым пал
самый юный из семи - Партенопей. Острогранный камень вбил его в землю.
Но натиск меднолатных рыцарей был страшен и второй из семи - Капаней
- взобрался на стену. Телом герой был похож на титана, а в гордости
сравнялся с богом. Он поклялся, что даже Зевс не устоит перед его напором.
Ни меч, ни копье не могли сразить его. Богатыря поверг вниз перун
Громовержца. Так, по крайней мере, утверждали позднее фиванцы.
Потеряв множество воинов, нападавшие откатились от стен и тогда
защитники города вышли из ворот, чтобы решить исход битвы в честном бою в
поле. Началась жестокая сеча. Боги в тот день заняли сторону фиванцев.
Кровожадный Арес повергал наземь одного аргосского витязя за другим.
Артемида сразила стрелою отважного Гиппомедонта.
Сошлись в смертельной схватке мятежный Полиник и брат его Этеокл и
оба рухнули, пронзив друг друга мечами.
Тидей бился словно лев. Направляемый рукою Паллады, меч сразил
множество фиванских витязей. Ярость героя заставляла врагов бежать прочь
от этого места, где воинственно развевались три гребня, украшавшие шлем
Тидея, и искать себе менее свирепых противников.
И вот он остался один средь поверженных врагов. Вокруг кипела битва,
с треском ломались копья, взлетали и опускались мечи, но ни один из
фиванцев не решался подступиться к Тидею.
Тогда герой начал издеваться над врагами, величая их трусами. Он
трижды выкрикивал свои оскорбления, прежде чем из рядов фиванцев вышел
убеленный сединами Меланипп. Был этот витязь на две головы выше Тидея и
держал в могучей руке копье, вырезанное из ствола гигантского ясеня. Не в
силах снести обиды Меланипп размахнулся и метнул остроконечное оружие в
дерзкого этолийца. Герой прервал его смертоносный полет щитом. Но сила
удара была столь велика, что копье пробило насквозь бронзовое навершие
щита и три слоя буйволиной кожи и вонзилось в бедро Тидея. Вскрикнув,
герой упал на колено. В тот же миг Меланипп атаковал его с мечом в руке.
Он спешил добить раненого врага, совершенно забыв о том, что Тидей еще не
повержен. Вырвав из раны копье, герой изо всех сил бросил его в фиванца.
Бронзовоострый наконечник пронзил Меланиппа насквозь. Великан рухнул на
землю и мгновенно умер.
Опершись на щит, Тидей ждал новой атаки, но враги, устрашенные его
непобедимостью, повернули вспять. Тогда Тидей ослаб и лег на землю. Кровь
обильно текла из глубокой раны. Вместе с кровью уходила жизнь. Но Тидей
был счастлив, ибо умирал под звон мечей и хриплые стоны поверженных
врагов.
В этот миг пред ним явилась Паллада. Она мельком взглянула на своего
любимца и тут же поспешила на Олимп, чтобы припасть к коленям Зевса и
умолять его даровать герою бессмертие.
Тидей лежал, переживая множество неведомых прежде чувств. Он ощущал
как могильный холод проникает в его немеющие ноги и ползет медленной
волной от стоп к сжимающемуся спазмами животу. И вместе с тем в душе его
рождалась несказанная легкость. Ему казалось, что он медленно воспаряет
над полем битвы. Все выше и выше и вот уже под ним колышутся волны
гребнястых шлемов фиванцев. Враги задирают головы вверх и выражение ужаса
появляется на их лицах. В сотнях распухших зрачков отражается непобедимый
Тидей, коршуном бросающийся вниз с окровавленным мечом в руке.
И в тот же миг врывается топот сотен бегущих ног. Это Амфиарай собрал
последних воинов и атакует дрогнувших фиванцев. Вот аргосская дружина
врезается в нестройные ряды противника, повергая его в смятение. Победа...
Чья-то рука коснулась плеча Тидея. Он открыл глаза и увидел, что над
ним склонился Амфиарай. Его дружина и впрямь атаковала вражью фалангу, а
сам прорицатель задержался у тела умирающего героя. Копье нервно
подрагивало в могучей руке Амфиарая, словно желая пронзить грудь Тидея.
Кривя рот нехорошей улыбкой, прорицатель спросил:
- Как же тебе удалось ее уговорить?
- Я отдал ей... - слова давались холодеющим губам с трудом... -
ожерелье, полученное от...
- И все?
Пытаясь улыбнуться Тидей прошептал:
- А что, этого мало?
Амфиарай не ответил. Тидей прекрасно понимал о чем прорицатель в это
мгновение думает.
"Сказать ему правду? - мелькнуло в голове у героя. - Но он ведь и так
знает ее. Как и то, что через мгновение нам обоим предстоит умереть. Стоит
ли омрачать жестокими признаниями последние мгновения? Нужно ли, умирая,
исторгать отравленные стрелы? Жить надо красиво, а умереть по возможности
достойно".
Сухой спазм, поднявшийся из глубин тела, схватил обручем горло Тидея.
- Воды! - хрипло попросил он.
- Воды? - Амфиарай жестоко усмехнулся. - А не желаешь ли крови?
От этих слов красная пелена ярости поглотила мозг Тидея.
- Желаю! - крикнул он, привставая на локте. - Дай мне ее! Дай! Так
что же ты стоишь?!
Амфиарай одним ударом отсек голову сраженного Меланиппа и бросил ее
Тидею. Разбив череп о острую грань меча, герой впился зубами в мозг.
- Ты погубил себя, Тидей, - удовлетворенно заметил прорицатель. -
Теперь ты умрешь.
- Я и так мертв! - закричал Тидей, но Амфиарай уже не слушал его. Он
бежал прочь с поля битвы к ожидающей в лощине колеснице. Он вспрыгнет в
нее, но не успеет проскакать и сотни шагов как разверзшаяся по воле Зевса
земля поглотит аргосского героя.
Тидею было не суждено увидеть этого. Как раз в тот миг, когда
Амфиарай с криком падал в бездонную пропасть Тартара, пред героем
предстала Афина. Увидев, как ее любимец жадно насыщает себя человеческим
мозгом, божественная дева ужаснулась.
- Ты чудовище! - вскричала она.
Тидей нехотя оторвался от ужасной трапезы. Мозг человека был жирен и
имел сладкий привкус крови.
- Не более, чем другие.
- Так знай, я ненавижу тебя! Такому как ты нельзя даровать
бессмертие!
- А я и не прошу о нем! - дерзко усмехнулся кровавыми губами Тидей. -
Я человек и не хочу стать богом. Ведь боги вечны, а сердце не может быть
вечно яростным. Оно рано или поздно устанет и ярость его погаснет. А я
люблю лишь яростное сердце и потому я хочу остаться человеком. Пусть даже
меня осталось всего на несколько мгновений. Уйди и не мешай мне
насладиться прощальной тризной.
Скрывая тайное отвращение, Тидей вновь впился в сочащийся жирными
каплями мозг, а сердце его билось все медленнее и медленнее...
Ярость!
Это чувство знакомо дикому зверю. Но оно посещает его лишь в
мгновенья отчаянья.
Ярость!
Это чувство знакомо и человеку, ибо сердцем он более дик, чем самый
злобный тигр. Ярость человека ужасней, ведь она порождается слиянием
отчаянного мужества и рвущегося из тайных глубин сознания чувства
вседозволенности. И страха.
Ярость - ты ужасна, но лучше, когда сердце наполнено тобою, нежели
страхом.
Ярость - порою ты заменяешь мужество и это прекрасно. Ведь мужества
иногда не хватает. И я молю судьбу, чтобы в этот миг рядом оказалась
ярость.
Ярость!
Сердце остановилось...
Мерцали звезды. Мерно плескали волны. На палубе крепкодонной ладьи
сидел Диомед, неистовый сын Тидея. Он услаждал свой слух пением моря.
Незримая под покровом волшебного шлема, Афина опустилась на мачту и
задумчиво смотрела на Диомеда. Он не был похож на отца, этот герой не
начавшейся еще войны. Он был огромен и могуч, а голову его венчала шапка
светлых волос.
Тем временем ветер крепчал. Ныряя в морскую бездну, он порождал
огромные волны и вскоре разразилась страшная буря. Тогда могучий Тидид
вскочил на ноги и громко закричал, силой голоса заглушая грохот волн. И
ярость, губительное пламя ярости вспыхнуло в его светлых глазах.

4. ФИВЫ. БЕОТИЯ
Беотия сильна знатью.
Не рядящимися в белые хитоны нуворишами, богатства которых нажиты
торговлей и морскими грабежами, а знатью родовитой, крепкой, выросшей на
земле.
Беотийцы мало торговали и почти не занимались ремеслом. Хлеб насущный
им давала земля, давала столь обильно, что они даже делились им с
соседями, не без выгоды, естественно, для себя. Афины и Фокида кормились
мором, Фивы кормились землею. Земля же принадлежала потомкам тех вождей,
что полили ее своей кровью, отстаивая от многочисленных врагов, что полили
ее потом, бросая семена в первую борозду. Земля принадлежала лучшим или,
как их именовали в Элладе, аристократам.
Здесь не пользовались почетом купец или ремесленник, ведь не они
создавали славу и богатство семивратных Фив. И потому были слабы
притязания черни, оттеснившей от власти достойных в других городах и
установившей порядок, именуемый властью народа и представлявший на деле
власть крикливой толпы. Охлос! Беотийские аристократы ненавидели само это
слово. Величие Фив - в древних родах, уходящих корнями во времена Кадма, а
сила - в земле, плодотворящей и неистощимой, черной, словно мокрая сажа.
На улицах Фив был в почете белый цвет [одежду белого цвета в 5 веке
носили по преимуществу аристократы]. Горожане поспешно уступали дорогу
всаднику, облаченному в белый хитон, поверх которого был накинут белый же,
с золотой каймой по подолу, фарос. Конь под всадником был также белый. Не
пепельный в яблоках, что изредка попадают в Элладу с Востока, а
снежно-белый с бешеными кровавыми глазами. Должно быть, его дальним
предком был один из жеребцов, погубивших Фаэтона [Фаэтон - сын Гелиоса;
управляя колесницей солнца не смог удержать огнедышащих лошадей, вызвав
страшный пожар на земле, за что Зевс поразил его молнией]. Подобная
цветовая изысканность привлекала к себе всеобщее внимание, но всадник
похоже привык к любопытству окружающих. Его гордое лицо, украшенное
небольшой аккуратной бородкой, оставалось бесстрастным. Слегка подстегивая
плетью норовистого жеребца, он подъехал к высокой ограде, скрывавшей от
посторонних глаз богатый дом. Всадник стукнул плетью в выкрашенные синей
краской ворота, они немедленно отворились, впуская его внутрь.
Раб-охранник отвесил низкий поклон.
- Гости уже приехали?
- Да, господин.
Всадник ловко спрыгнул на землю и бросил поводья подбежавшему
конюшему.
- Дай остыть и хорошенько протри.
- Слушаюсь, господин.
Господин... В этом доме сто сорок два человека величали его
господином. То были рабы, прислуживавшие ему лично и следящие за его
хозяйством. Еще полторы тысячи рабов трудились на полях и в мастерских.
Недаром он считался первым богачом Беотии и одним из самых богатейших
людей Эллады. Шестая часть беотийских полей и пастбищ принадлежала ему,
спарту Леонтиаду, отпрыску одного из пяти знатнейших родов, что произошли
от кадмовых спартов [спарт - мифический воин, рожденный из посеянных в
земле зубов дракона, сраженного Кадмом; Кадм и пять спартов были
основателями Фив]. Его предки копили богатства из поколения в поколение,
приобретая вместе с тем и власть. Считаясь самым богатым человеком в
Фивах, Леонтиад был и самым влиятельным. Именно ему прочие спарты доверили
должность беотарха [беотарх - высшее должностное лицо в Фивах], именно в
его доме останавливались иноземные послы и именитые гости.
Вот и сегодня у него были послы, но послы тайные, прибывшие под видом
купцов: Он был заранее извещен о их предстоящем приезде и дабы не
возбуждать подозрений - когда это было видано, чтобы спарт Леонтиад
принимал у себя в доме безродных торгашей! - отправился объезжать свои
пастбища. Теперь, если тайна вдруг раскроется, он сможет представить дело
так, будто бы гостям предоставили кров без его ведома. Так поступил бы
любой Леонтиад, их род славился своей хитростью и предусмотрительностью.
Сшибая плетью пышные бутоны роз, которыми была обсажена дорожка, он
неторопливо двинулся к дому, по размерам своим и роскошной отделке не
уступавшему царскому дворцу. Этот дом был построен еще прапрадедом
беотарха Леонтиада, тоже беотархом и тоже Леонтиадом. Три с половиной
этажа из гранита и крепчайшего известняка, покрытые розовой черепицей, с
фасадом из мраморных колонн. У входа сидел каменный сфинкс, поверженный
некогда мудрым Эдипом. Вокруг дворца располагались многочисленные
хозяйственные постройки, дома рабов, а также сотни плодовых деревьев,
дающих лучшие во всей Элладе яблоки и груши.
Леонтиад прежде принял ванну, а уж затем приказал накрывать в
мегароне [мегарон - помещение для пира] стол для пира. Трапезничали в этот
раз лишь вчетвером: Леонтиад, его доверенный помощник Трибил и два гостя -
Елмен и Кадустат. Первый назвался ионийцем из Галикарнасса, а второй был
мидянином из Суз. Они именовали себя купцами, но на деле были посланцами
повелителя мидийской державы Ксеркса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164