Я верю тебе, Гумий. Но я чувствую ее дыхание. Я ведь
еще помню, как она дышит...
Он замолчал - пауза была долгой, - затем спросил Артабана:
- Расскажи, что нового у тебя?
- Все идет по плану. Через десять дней передовые отряды достигнут
Геллеспонта, через двадцать мы будем на том берегу.
- Царь?
Хазарапат хмыкнул и почесал подбородок.
- После твоих визитов послушен, как ребенок. Лишь изредка пытается
фрондировать, назначая на посты угодных себе людей.
- А ты?
- Это мои люди.
Маска ощерилась холодной улыбкой.
- Молодец! Твоя задача довести войско до Эллады. Об остальном
позаботимся мы. - Гость вновь замолчал и внимательно посмотрел в глаза
Артабану. - Ты давно не был у меня. Почему?
- Не так-то просто отлучиться из дворца, где за тобой следят сотни
глаз. И без того многие меня подозревают.
- Это не ответ.
- Прими какой есть.
Гость привстал. Его огромная фигура нависла над вдруг ставшим
крохотным Артабаном.
- Гляди, не вздумай затеять свою игру! Это плохо кончится. Мы
раздавим тебя!
- К чему эти угрозы? - спокойно спросил вельможа. - Ведь ты прекрасно
знаешь, что я на вашей стороне.
- Поэтому я и доверяю тебе. - Гость повернул голову к окну. - Скоро
рассвет. Мне пора.
- Ты спешишь?
- Не очень. Но я должен покинуть это место еще до того, как в
заоблачных горах взойдут первые лучи солнца. Неписаные правила игры. День
- время Ахурамазды, ночь - время Аримана. Знаешь, - спокойным тоном
продолжал демон тьмы, - а ведь нас подслушивают!
- Кто? - хладнокровно поинтересовался Артабан.
- Твоя женщина.
- Чепуха! А если даже и так, что она поймет? Ведь мы говорим на языке
древних.
- Я не люблю, когда суют нос в мои дела!
Ариман резко поднялся из-за стола и направился к двери, за которой
притаилась Таллия. Вне себя от страха девушка метнулась на ложе и поспешно
набросила на себя покрывало. К счастью, ее тело было стремительным и
легким - гость не успел ворваться в комнату, ложе не выдало ионийку
скрипом.
Ровно дыша, Таллия старательно притворялась спящей. Чуткие пальцы
Аримана коснулись ее тела.
- Она спит, - послышался голос хазарапата. - Тебе почудилось.
- Мне никогда не чудится! - прошипел Ариман.
- Ну, если хочешь, можешь проверить. Заодно убедишься, не тешу ли я
себя любовью призрака той, чье тело истлело в пламени.
- Я верю тебе на слово. Но какое знакомое тело. Словно я когда-то уже
любил его. В другой жизни. Я завидую тебе, Заратустра!
- В тот день, когда падет Эллада, я подарю тебе эту женщину.
- Ловлю тебя на слове. Прощай, ночь уже уходит.
Послышалось шипение, затем наступила тишина.
- Он ушел, - негромко сообщил Артабан.
Таллия со вздохом облегчения откинула покрывало.
- Он едва не узнал меня.
- Да. У него очень хорошая память. Ты все слышала? - Таллия кивнула
головой. - Ты неисправима.
Ионийка поднялась с ложа и заглянула в глаза Артабана.
- Почему ты не выдал меня? Ведь не потому же, что испугался моих
угроз?
- Конечно, нет.
- Но ведь и не из-за любви ко мне? Хотя я готова допустить, что твои
слова о равнодушии были неискренни.
- Нет, я не люблю тебя. Просто... Просто нас осталось слишком мало.
Мы не вправе умирать, а тем более убивать друг друга. И ради этого я готов
пойти на многое, даже предать того, кто некогда был моим лучшим другом.
Таллия покачала головой столь энергично, что ее пышные волосы
взвились в воздух облаком спелой ржи.
- У него никогда не было друзей. Даже когда он еще был атлантом.
- Наверно ты права, - прошептал мужчина. Он усмехнулся и положил
ладони на хрупкие и очень сильные плечи. - Ты слышала, мне придется отдать
тебя ему после того, как покорится Эллада!
Обняв шею Артабана, ионийка провела розовым язычком по его губам.
- Хорошо, ты отдашь меня ему. Но только тогда, когда я сама захочу
этого. Это будет ночью. Ведь ночь и мое время.
Тонкие губы Заратустры усмехнулись. Ведь ночь была и его временем.
Ночь - время черных, что белы в свете дня.
В окно сочились серые предрассветные блики...

- Да поклонится природа сильному, склоняющемуся лишь перед богом!
Именно так рассуждали восточные деспоты, обладавшие непомерной
властью и неисчислимыми богатствами. Вознесенные волею рока над миром, они
считали себя вершителями судьбы не только человечества, но и человеческого
дома.
Мнившие себя наместниками бога на земле, они полагали, что все,
созданное демиургом, - горы, реки и моря, люди и звери - должно
подчиняться им. А если вдруг нечто воспротивится воле владыки, то следует
расправиться с этим нечто как с врагом.
Куруш покарал речку Гинду (приток Тигра), при переправе через которую
утонула священная лошадь Ахурамазды. Река отнеслась враждебно к владыке
ариев и с ней поступили как с врагом. Гинду перекопали тремястами
шестьюдесятью каналами, и она превратилась в крохотный ручеек.
Царь Ксеркс пошел дальше своего предка. Он повелел наказать
строптивый морской пролив Геллеспонт.
Скрывая усмешку в густых усах, киликийский наварх Сиеннесий наблюдал
за тем, как обнаженные по пояс палачи вытягивают из воды толстые медные
цепи.
Киликийские эскадры прибыли к Геллеспонту лишь накануне. И повинен в
этом был именно он, Сиеннесий. Под этим именем его знали в Сардах, Сузах и
Парсе. Но эллинам и италийцам он был известен как Белый Тигр, самый
кровожадный пират восточного Средиземноморья, чьи дерзкие рейды наводили
панику на купцов и приморские полисы.
Белый Тигр был бесстрашен, Белый Тигр был безжалостен, Белый Тигр
всегда появлялся внезапно и исчезал в никуда. Стремительные эпактриды
[эпактрида - быстроходное маневренное судно средних размеров; излюбленный
корабль пиратов] Сиеннесия носились по волнам подобно бесшумным призракам.
Именно поэтому его прозвали Белым Тигром, а еще потому, что лицо пирата
обезображивали несколько рваных шрамов, напоминавших по виду полосы на
тигриной шкуре - память о сабельных ударах, полученных в неудачном набеге.
Белый Тигр был самым знаменитым корсаром Востока. Считалось, он грабит
купеческие суда во имя могущества Парсы. Так оно в основном и было. Пираты
Белого Тигра нападали на эллинские, италийские, сицилийские, изредка -
карфагенские корабли, ослабляя тем самым врагов империи. Финикиян, кемтян,
карийцев и прочих подданных великого царя Сиеннесий не трогал, не желая
портить отношений с парсами, которые оказывали ему покровительство. Но
если предполагаемая добыча превышала некий предел, пираты напрочь забывали
о своих не слишком устойчивых принципах и грабили, не разбирая флагов. И
тогда лилась кровь ликийцев, ионийцев и геллеспонтийцев - нападая на судно
империи, Белый Тигр был беспощаден. Ведь это было преступление, за которое
можно было поплатиться головой; поэтому необходимо было скрыть его.
Невзирая на вопли о пощаде, пираты рубили головы всем пленникам, затем
пробивали в днище ограбленного судна дыру, дожидались, когда оно скроется
в пучине, и растворялись в морской дали.
Именно подобного рода дело задержало эскадру Белого Тигра у берегов
Финикии. Таинственный незнакомец предложил пятьдесят талантов золота за
голову сидонского купца, чей корабль должен был вот-вот отчалить от
берегов Иудеи. За такую плату Белый Тигр рискнул бы взять на абордаж даже
царскую триеру. Получив три таланта задатка, пираты вышли в Море и
двадцать солнц бороздили финикийские воды, задерживая и осматривая
проходящие мимо суда. Посыльное судно доставило приказ царя собрать прочие
киликийские эскадры и отправиться к Абидосу, где был назначен сбор флота.
Сиеннесий тянул до последнего. Но купец так и не появился.
До объявленного срока оставалось всего десять дней, когда киликийские
корабли подняли паруса и взяли курс на север. Однако Борей был
неблагосклонен к мореплавателям, сбивая скорость и заставляя их то и дело
искать убежище в гаванях островных полисов. В результате киликийцы
опоздали на шесть солнц, вызвав этим гнев Ксеркса. И еще больший -
Артабана. Вельможа даже замахнулся на Сиеннесия, но не ударил - парсы
нуждались в поддержке киликийских пиратов.
Ксеркс же бесновался более по другому поводу. Северный ветер, так
мешавший киликийским эпактридам, разметал мосты, наведенные через
Геллеспонт. И произошло это именно в тот день, когда царь и свита
готовились торжественно ступить на землю Запада. Волны здорово потрепали
суда, составлявшие основу мостов. Двадцать кораблей затонули, у многих
открылись течи.
Рассвирепев, царь приказал расправиться с незадачливыми строителями
моста и наказать непокорный пролив. Пятерым ионийцам, руководившим
возведением переправы, отрубили головы. Их обезображенные тела бросили в
море. Отсечь какую-либо часть пролива было делом сложным даже для
наместника Ахурамазды, поэтому решили ограничиться тем, что опустили в
воду две тяжелые цепи, которые должны были сковать строптивцу руки, а
затем к воде подступили двенадцать дюжих палачей. Пока они наносили по
гребням бушующих волн три сотни полновесных ударов, стоявший рядом жрец
Ахурамазды провозглашал:
- О, злая вода, принесшая горе парсам! Великий царь по воле
Ахурамазды подвергает тебя этому справедливому наказанию, ибо ты оскорбила
бога и верных слуг его! Великий царь все равно пройдет по тебе, хочешь ты
этого или нет. Смири гордыню, иначе мы не принесем тебе жертву золотом и
сталью. И никто не принесет тебе жертву!
Подобные увещевания помогли, шторм стих. Царь повелел восстановить
мосты. На этот раз строители постарались на славу, наведя не один, а целых
два моста. Семьсот пузатых грузовых судов, поставленные борт к борту,
составили две длинные цепи, соединившие берега пролива. Суда были накрепко
связаны между собой льняными канатами и ремнями из бычьей кожи, а поверх
их палуб был наложен настил из крепких тисовых досок, покрытый слоем
утрамбованной земли. Дабы уберечь воинов и лошадей от случайного падения,
по бокам настила были сооружены ограждения. Эти огромные мосты были прочны
и надежны; лишь легкое поскрипывание досок выдавало, что под ногами не
земная твердь, а колышущиеся остовы кораблей, а еще ниже - морская бездна.
Желая обезопасить переправы от возможных диверсий эллинов, а также
насладиться созерцанием мощи парсийского флота, царь накануне вечером
приказал боевым эскадрам стать неподалеку от моста. Кораблей оказалось
столь много, что они были вынуждены выстроиться в четыре линии.
Первую целиком образовывали пунические триеры. Навархи Финикии
привели двадцать эскадр, насчитывающие триста кораблей. Финикияне издавна
пользовались славой непревзойденных мореходов. Их чернобортные
меднотаранные корабли пускали на дно ахейские и троянские триеры, пред
"детьми моря" трепетали Кемт, Хеттия и Кипр. Черные паруса повергали в
панику морских торговцев, заставляя их безропотно расставаться с серебром.
Со временем могущество Финикии ослабло, и она была покорена ассирийцами, а
позднее Парсой. Но и сейчас моряки-пуны славились своей выучкой и отвагой.
Их быстроходные корабли составляли ударную силу парсийского флота.
Следующую цепь составляли кемтяне, памфилы и карийцы. По мореходным
качествам эти суда уступали пуническим триерам, но зато их экипажи были
хороши в абордажных схватках. Почетом пользовались дети Хапи, чьи огромные
секиры и крючковатые абордажные копья наводили ужас на врагов. Не уступали
им доблестью и карийцы, неожиданно для прочих завоевавшие славу
бесстрашных бойцов.
Следом стояли триеры Кипра, Ликии и геллеспонтийских городов.
Ионийцы, фракийцы и подошедшие последними киликийцы во главе с Сиеннесием
замыкали строй.
Четыре линии по триста судов каждая. Двенадцать сотен кораблей!
Отлично снаряженных и готовых к битве.
Воистину, сам Мелькарт не отказался б командовать таким флотом!
Флагманский корабль с вымпелом Сиеннесия стоял бок о бок с триерой
тиранши Галикарнасса Артемиссии. По слухам в молодости Артемиссия была
дивно хороша собой, но сейчас она растолстела и подурнела. Власть портит
женщин. Теперь это была типичная бой-баба с мужскими повадками. Ее мощные
телеса были втиснуты в чеканный медный панцирь, на голове красовался
массивный шлем. Стоя на корме своего судна, она смотрела в сторону
Сиеннесия и, когда тот встречался с ней взглядом, язвительно улыбалась.
Они были давние знакомцы. Однажды Белый Тигр вознамерился взять судно
Артемиссии на абордаж и получил отпор, какого не ожидал. Меткие
галикарнасские лучники порядком сократили число пиратов, одна из стрел
вонзилась в бедро Сиеннесия и его эпактрида была вынуждена спасаться
бегством. Воинственная тиранша долго гналась за киликийским кораблем,
выкрикивая оскорбления. Теперь им предстояло сражаться бок о бок.
Киликиец поморщился. Не от того, что его раздражали насмешливые
взгляды Артемиссии. Просто порыв ветра донес запах благовоний - это жрецы
воскурили фимиам, ублажая Ахурамазду, - а Сиеннесий не выносил
искусственной вони.
Становилось все светлее. Берег оживал. Скакали всадники в блестящих
доспехах, строилась в колонну заспанная пехота. Неподалеку рокотали
барабаны, над водой разносились взвизгивания - это авлеты [авлет -
флейтист на корабле, задающий темп гребли] проверяли сохранность своих
флейт.
Наконец, эфир расцветился солнечными лучами. Они упали на воду, и она
заискрилась. Но мгновением раньше за холмом, на котором расположились царь
и свита, взревели трубы, возвестившие о появлении светлого лика
Ахурамазды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164