- Эй, приятель! - крикнул он вслед удаляющемуся Тесею. - Хочешь
бесплатный совет?
Воин обернулся.
- Валяй!
- Тебе лучше исчезнуть.
- Я так и сделаю.
Он действительно так и поступил. Он насолил слишком многим, в том
числе и доброй половине олимпийцев. Слишком многие желали его смерти. И
ожидания их были удовлетворены.
Вскоре прошел слух о смерти великого героя. Его будто бы сбросил со
скалы в море царь Скироса Диомед.
Тело, конечно, не нашли, а значит Аид не мог отыскать тень Тесея в
Тартаре. Должно быть, она страдала на берегу Ахерона, ибо никто не предал
земле бренные останки героя.
Минули века. Память о дурных поступках Тесея канула в Лету, а число
подвигов, совершенных им, сказочно умножилось. Право быть родителем героя
стали оспаривать Зевс и Посейдон.
Спустя триста лет со дня первых Олимпийских игр [спустя 300 лет со
дня первых Олимпийских игр, т.е. в 476 году до н.э.], афиняне порешили
перенести останки героя на родину. На Скиросе были раскопаны кости воина
огромного роста. При нем нашли нетронутые временем копье и меч.
Ареопаг объявил, что это останки Тесея, и они были торжественно
погребены в центре города.
Был ли это в самом деле Тесей или какой-то безвестный богатырь, но
Аид так никогда и не обнаружил тени героя на асфоделевых лугах. А тень
Пирифоя загадочно улыбалась.

2. АФИНЫ. АТТИКА
Круг плавно вращался, подгоняемый мерными ударами ноги. Влажная
глиняная лепешка постепенно принимала коническую форму, пока не
превратилась в изящный лекиф [древнегреческий сосуд для масла
цилиндрической формы]. Лиофар смочил в плошке с водой чуть липкие пальцы и
сгладил стенки так, что они жирно заблестели в тусклом свете скупо
проникающих в мастерскую полуденных лучей. Затем он умело скатал тонкую
глиняную колбаску, чуть расплющил ее края и соединил ею горлышко и тулово
лекифа.
Сосуд был готов. Лиофар подозвал к себе раба-финикийца Тердека и
знаком показал ему, что изделие следует отправить в печь. Раб поклонился,
ножом аккуратно срезал лекиф с гончарного круга и установил его на медную
доску, где красовались еще два сосуда. При этом он мычал какую-то грустную
мелодию - наверно тосковал по родине. Тердек попал к нему совсем недавно.
Лиофар купил его на распродаже пленных с двух захваченных афинскими
триерами купеческих судов, Болван никак не мог выучиться хотя бы азам
эллинского языка, объясняться с ним приходилось жестами.
Второй раб, Врасим, жил у Лиофара уже давно. Он был куплен еще
мальчиком и долгие годы пользовался особой благосклонностью хозяина.
Сейчас он уже не интересовал Лиофара, но тот сохранил к рабу доброе
отношение. Врасим был занят тем, что расписывал вазы и покрывал их лаком.
Получалось это у него очень здорово. Недаром многие мастера завидовали
Лиофару и предлагали за умелого раба большие деньги. Но горшечник не
соглашался продать своего помощника, понимая, что в этом случае ему
придется разрисовывать лекифы самому, а глаза его были уже не те.
Лиофар подошел к столику, за которым сидел Врасим и взял в руки уже
готовый сосуд. Тонкими кистями раб изобразил на нем сцену битвы. Пять
гоплитов в шлемах с гребнем бились над телом смертельно раненного воина.
Ослабев от боли, тот пал на одно колено, а из бока его обильно текли
струйки крови, мастерски изображенные Врасимом киноварью. Покупатели любят
подобные сцены, и лекифы не залеживались на прилавке.
Лиофар пощелкал по стенке сосуда пальцем, а затем провел ладонью. Ни
трещинки, ни неровности. Добрая работа. Прослужит лет десять, не меньше. А
если он попадет в кенотаф [надгробный памятник или могила умершего,
останки которого захоронены на чужбине] павшего на чужбине воина, то будет
служить вечно. Хорошая работа!
- Молодец, Врасим! - похвалил Лиофар своего помощника. - Закончишь
работу, можешь отправляться на агору щупать девок. Проследи только, чтобы
лентяй Тердек прибрал мастерскую.
- Хорошо, хозяин.
Теперь Лиофар мог без волнения оставить мастерскую. Врасим очень
добросовестный раб и сделает все как нужно. Через небольшой внутренний
дворик горшечник прошел в свой дом. Это скромное по афинским меркам жилище
состояло из четырех комнат. В одной из них, самой большой, жил Лиофар,
другую занимали подмастерья-рабы, а третью - кухарка Фиминта, к которой
прежде Лиофар был не прочь залезть под подол. Эллин прошел в четвертую
комнату, служившую сразу кухней и столовой.
Фиминта, толстая и крикливая баба, колдовала над жаровней. Та нещадно
чадила, клубы дыма собирались под потолком и улетали в специально
проделанную щель. "Опять опрокинула горшок с водой на угли", -
неприязненно подумал Лиофар. Фиминта славилась своей безалаберностью. И
вообще, она была никудышней хозяйкой, и Лиофар время от времени подумывал
о том, чтобы избавиться от нее, но все не решался это сделать. Она
досталась ему в качестве приданого жены, которая умерла несколько лет
назад при родах. Терпеливое отношение к неряшливой кухарке было своего
рода данью памяти ушедшей в царство мертвых Полимнии.
Подавив зевоту, Лиофар бросил:
- Дай чего-нибудь пожрать!
- Успеешь! - буркнула в ответ кухарка.
Как уже имел возможность не единожды убедиться Лиофар, спорить было
бесполезно. Фиминта давно свыклась с мыслью, что хозяин позволяет помыкать
над собой. Она по-прежнему неторопливо шевелилась у жаровни и, наконец,
швырнула на стол две миски. В одной была рыба, в другой оливки и кусочек
ячменной лепешки.
- А вино? - спросил Лиофар, подозрительно принюхиваясь к рыбе.
- Сейчас.
Фиминта подала ему вместительный килик. Горшечник немедленно
продегустировал вино. Как и обычно, оно было разбавлено сильнее, нежели
следовало. Но такой уж скверный характер был у Фиминты. Она старалась
выгадать на всем, а прежде всего на своем хозяине. В очередной раз
вздохнув, Лиофар принялся за еду. Рыба была пересоленной. Наверняка
скупердяйка купила дешевую кефаль, что привозят в бочках из Боспора, и
забыла вымочить ее. "Что б тебя в Тартаре всю жизнь кормили только этой
рыбой!" - подумал Лиофар, торопливо сглатывая последний кусок. Затем он
допил вино, отставил от себя килик и не говоря ни слова, вышел из
столовой.
Очутившись в своей комнате, он стал рыться в сундуке, пытаясь найти
новый хитон. Но под руку попадались лишь старые, в которых перед любимым
было стыдно показаться. Отчаявшись обнаружить нужную вещь, Лиофар заорал:
- Фиминта!
Ему пришлось подождать, прежде чем кухарка явилась на зов.
- Что тебе?
- Где мой новый пурпурный хитон, что я купил у торговца-милетянина?
- С золотой каймой по подолу?
- Да! Да! - заорал горшечник, досадуя на тупоумие рабыни. Как будто у
него десять пурпурных хитонов!
Фиминта хмыкнула.
- Он еще спрашивает! Да ты же сам его изгваздал на симпосионе
[симпосион, симпосий - попойка, организуемая после совместной трапезы].
Залил вином и финиковым соком. Мне пришлось выстирать его, сейчас он
сушится на улице.
Лиофар помянул Лернейскую гидру и прочие порождения Ехидны. Затем
вновь заорал:
- Что же мне делать?!
- Надень что-нибудь другое.
Горшечник расстроился.
- Я не могу пойти к Педариту в старом хитоне.
- Ничего, сойдешь и так. Тебе на нем не жениться!
Отмахнувшись от злоязыкой бабы, Лиофар выбрал хитон поприличнее и
переоблачился. Он побрызгал волосы благовониями и тщательно вычистил грязь
из-под ногтей. После этого горшечник придирчиво осмотрел себя. Жаль
конечно, что на нем не пурпурный хитон, но смотрелся он вполне прилично.
Велев Фиминте приготовить нормальный - он подчеркнул - нормальный! - ужин,
Лиофар отправился на свидание.
Педарит должен был ждать в гимнасионе [гимнасион, гимнасий -
первоначально помещение для физического воспитания, позднее высшее учебное
заведение] на Киносарге [Киносарг - холм близ Афин, где находился
гимнасион, посещать который могли люди, не имеющие афинского гражданства].
В последнее время гимнасионы вошли в моду и их стали посещать не только
аристократы, но и простые граждане, и даже незаконнорожденные. Юноши
развивали здесь свою силу, граждане постарше беседовали да любовались
стройными телами своих молодых друзей.
Чинно здороваясь с знакомыми, Лиофар направился вокруг окруженного
колоннами двора для занятий. Находившиеся здесь юноши бегали, метали копье
и диск, боролись друг с другом. Обнаженные тела, увлажненные потом, жирно
блестели на солнце. Педарита здесь не было. Горшечник отправился дальше к
бассейнам с ключевой водой.
Его любимец стоял у перевитой плющом беседки и разговаривал с
каким-то мужчиной. Незнакомец был высок и плечист, тело его облегал
дорогой белый хитон, на плечи был небрежно наброшен пурпурный фарос
[парадный плащ]. Он что-то, горячась, доказывал Педариту, нежно держа его
за локоть.
С трудом сдерживая раздражение, Лиофар подошел к беседующим. Мужчина
бросил на него недобрый взгляд. Педарит подарил улыбку, невинную, как у
ребенка.
- Здравствуй, Педарит, - ласково сказал Лиофар своему любимцу.
- Здравствуй, Лиофар. - Юноша обвел чуть лукавым взглядом вызывающе
разглядывающих друг друга мужчин. - Позволь тебе представить - Клеодул,
гость из Абдеры. А это Лиофар, афинский гражданин.
Лиофар и Клеодул дружно кивнули.
- О чем вы здесь с таким живым интересом разговариваете? -
полюбопытствовал горшечник.
- Да вот Клеодул рассказывает мне о тех бедах, которые постигли его в
последнее время.
- И что же произошло с уважаемым абдеритом?
- Представлять, к их городу подошли мидяне, переправившиеся через
Геллеспонт. Это так ужасно, так ужасно!
- Точно так, мой мальчик, - подтвердил Клеодул. - Мне пришлось спешно
собрать все свое добро и бежать прочь, чтобы не попасть в руки этих
варваров.
Лиофар, которого очень раздражал покровительственный тон чужеземца и
особенно то, что он назвал Педарита "Мой мальчик" с ехидцей спросил:
- И много было добра?
- Я не смог взять все. У меня под рукой были лишь три судна. Погрузил
золото, статуи и картины, а также запас дорогих тканей и благовоний. Все
остальное пришлось оставить на разграбление мидянам.
Упоминание о трех кораблях, груженых золотом и серебром, словно нож
полоснуло по сердцу горшечника. Но он постарался вынести этот удар судьбы
достойно.
- А велика ли сила мидян?
Клеодул понизил голос.
- Я сам не видел и не могу поручиться, но люди говорили, что их
неисчислимая тьма. Будто одних коней они ведут пятьдесят раз по сто сотен,
а на каждого конного приходится по пять пеших воинов.
Горшечник покачал головой.
- Врут, - сказал он не очень уверенно.
- Наверно, - согласился купец. И добавил с кривой усмешкой.
- У меня не возникло желания проверить.
Абдерит посмотрел на горшечника, словно вопрошая, остались ли у того
какие-либо вопросы. У Лиофара их не было. Вместо этого, он обратился к
Педариту:
- Я пришел, как мы и договаривались.
- Хорошо, - протянул тот. - Идем. А ответ на твое предложение,
Клеодул, я дам сегодня вечером.
- Я буду ждать, - сказал гость.
Лиофар не стал прощаться. Когда они отошли достаточно далеко,
горшечник спросил:
- О каком предложении идет речь?
- Да так! - отмахнулся Педарит. - Не будем об этом говорить.
Немного подумав, Лиофар решил не настаивать.
Они спустились с холма и вышли на поросший кустарником берег мелкой
речушки. Идеальное место для любовных игр. Так судя по всему, считали не
только они. Неподалеку в густой траве мелькали чьи-то смуглые тела и
слышались приглушенные вскрики. Ничуть не стесняясь, Лиофар и Подарит
устроились под ближайшим кустом. Пока Подарит стягивал с себя хитон,
горшечник извлек из кошеля небольшую золотую застежку, изображавшую
сплетенных в любовном объятии Зевса и Ганимеда.
- Это тебе. Подарок.
Юноша рассеянно посмотрел на безделушку. Еще вчера подобная вещица
привела бы его в восторг, но сегодня он остался равнодушен.
- Спасибо. Очень красивая застежка.
Не в силах больше сдерживать себя, горшечник заключил Педарита в
объятия и жарко поцеловал его в уста. Его ласки были в этот день неистовы,
Подарит же, напротив, оставался прохладен. Когда пресытившись любовью, они
облачались в хитоны, он сказал своему любовнику:
- Я хочу, чтобы ты знал - это наша последняя встреча.
- Почему? - изумился Лиофар.
- Я охладел к тебе. Нам надо подобрать себе новых партнеров.
- Ты уже, кажется, себе подобрал... - протянул горшечник, вспоминая
волевое лицо абдерита.
- Ты о Клеодуле? Да, он мне нравится, и я наверно соглашусь стать его
возлюбленным.
- Так, значит, вот о каком предложении шла речь?
Юноша лениво усмехнулся.
- Ты пойми, Лиофар, - он положил руку на бедро любовника, - ты не
можешь содержать меня достойно, а он богат и с ним я не буду знать никаких
лишений. Смотри, что он подарил мне сегодня.
Педарит продемонстрировал перстень с изумрудным цветком удивительно
изящной работы.
- Ты ведь не можешь делать мне таких подарков.
- Не могу, - согласился горшечник.
- Поэтому я и ухожу к нему. Ты сам говорил, нужно наслаждаться
жизнью, пока молод.
С этими словами Педарит поднялся и пошел прочь. Ошеломленный
горшечник остался сидеть на примятой траве. Он смотрел на мутную реку, а
потом заплакал.
Отвергнутая любовь вселяет в сердце печаль.

Их встречу нельзя было назвать теплой. Слишком многое лежало между
ними. Но сейчас каждый из них был нужен родине и это заставило прежде
непримиримых противников сесть за одну сторону стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164