Он собирался принять мучительную смерть, а вместо этого его
встретили смеющиеся Демарат и Мегабиз, а затем принял лично хазарапат, на
лице которого играла странная улыбка.
Странная. Мардоний до сих пор не мог освободиться от наваждения, что
перед ним другой человек. Совершенно другой человек.
Артабан, как и прежде, был уверен в себе и властен, но в нем
появилась какая-то непонятная сила, влияние которой ощущали все, кто
находились рядом. Люди невольно втягивали головы в плечи, испытывая
желание согнуться в поклоне, дикие скакуны забывали о своем неистовстве и
с опаской косились в сторону вельможи, даже звонкие птицы - и те умеряли
силу своего голоса.
И еще - Артабан внезапно стал рьяным сторонником похода на Элладу. По
его воле закрутились шестеренки государственной машины, созывая полки,
собирая дополнительные подати, создавая запасы оружия и продовольствия.
Мардоний с долей ревности наблюдал за тем, как этот загадочный человек
сдвинул с места сотни тысяч вооруженных людей и заставил их устремиться к
Сардам, где был назначен сбор войска; как сотни кораблей из Кемта,
Финикии, Кипра, Киликии, Геллеспонта и Ликии собрались в ионийских
гаванях, готовые расправить паруса и устремиться к берегам Эллады.
Надо отдать хазарапату должное - он всячески подчеркивал, что
первенство в этой затее принадлежит Мардонию. Однако Мардоний чувствовал,
как из главного вдохновителя похода он превращается в простого исполнителя
воли Артабана. Эта новая роль не слишком нравилась ему, но он готов был
смириться, лишь бы войско дошло до Фессалийских равнин, а там... Ведь не
ради красного словца Артабан сказал ему, что царь ищет сатрапа Эллады.
Стать властителем этой земли было давней мечтой Мардония, и он никогда не
скрывал своих замыслов.
Обо всем этом думал вельможа, наблюдая как темнеет сочно-алый пламень
прогорающих поленьев. И еще он думал о Таллии. И думы о ней занимали его
воображение куда более, чем планы покорения Эллады. Если бы его поставили
перед выбором - Таллия или Эллада, - он предпочел бы обладать ионийкой.
Ведь он любил ее как ни одну женщину на свете, а она вдруг ушла к старику
хазарапату. Неужели здесь повинна та магическая сила, что вдруг стала
исходить из его глаз? Или... Или лукавая ионийка просто поставила на
самого сильного - на ферзя, который в любое мгновенье может стать королем.
Царь Артабан! - Неплохо звучит. Впрочем, царь Мардоний - звучит не хуже?
- Почтенный Артабан, как мы поступим с заболевшими лошадьми?
Хазарапат повернул лицо к Мардонию. Суть вопроса была столь ничтожна,
что было нетрудно догадаться - это лишь предлог к более серьезному
разговору.
- О чем ты хочешь поговорить со мной? - спросил Артабан.
Поставив кубок на стол, Мардоний скрестил на груди сильные руки.
- Хорошо, давай начистоту. Я хочу поговорить с тобой о Таллии.
- Слушаю тебя.
- Как случилось, что моя женщина оказалась в твоей постели?
- Спроси ее сам, - усмехнулся Артабан. - Ты купил ее?
- Да.
- Я заплачу тебе втрое больше.
- Я могу дать пять раз столько, сколько предлагаешь ты.
Артабан хмыкнул.
- Понятно. Значит, дело не в деньгах.
- Естественно. Деньги меня мало волнуют. Я хочу получить то, что по
праву принадлежит мне.
- Однако, если меня не подводит память, ты отдал ее в царский гарем.
Или я не прав?
Мардоний поспешно отвел глаза не в силах выдержать пристального
взгляда Артабана.
- Она сама этого захотела.
- Вот видишь - все решает она. А не приходит ли тебе в голову мысль,
что и в случае со мной все вышло так, как хотела она?
- Я слышал о том, что она пришла к тебе сама, - признался Мардоний, -
но уверен, что здесь не обошлось без колдовских чар. Она слишком любила
меня.
- Любила? - Артабан захохотал. - Эта всего лишь твои фантазии,
Мардоний! Это женщина не любит никого. Она вообще не знает, что такое
любовь. Она играет любовью. Если она и любила, то это было так давно,
что... - Хазарапат осекся на полуслове, невольно дав понять, что едва не
проговорился. - Я знаю, было время, когда она любила, теперь же она лишь
тешит свое самолюбие, дергая за ниточки влюбленных в нее паяцев.
- Так ты не любишь ее? - чувствуя облегчение спросил Мардоний.
- Конечно нет. Я ее слишком хорошо знаю. Я могу полюбить ту, которая
любит меня. На это я способен. Еще я могу полюбить ту, которая слабее
меня, которая беззащитна перед лицом жестокого мира и которую мне хочется
защитить. Думаю, я даже скорее полюблю такую, потому что в каждом сильном
мужчине есть чувство орла, оберегающего свое гнездо. Но полюбить женщину,
которая сильнее тебя? Не улыбайся! - горячась закричал Мардоний, видя как
на лице Мардония появляется саркастическая усмешка. - Быть может, эта
женщина самый сильный и опасный человек, которого когда-либо знал этот
мир. Она соединяет в себе силу убеждения пророка, храбрость воина,
хитрость и вероломство искушенного в интригах царедворца. Да что ты знаешь
о ней?! О той, что смеясь ломала шеи богатырям! Которая повергла в прах
величайшую в истории державу! Я уверен, если бы она захотела, чтобы мир
стоял перед ней на коленях, мы с тобой давно бы целовали прах у ее ног!
Артабан вдруг прервал свою горячую речь и Мардоний понял, что
хазарапат сказал ему много больше, чем хотел, много больше, чем мог.
- Ты нарисовал мне какое-то чудовище! - негромко бросил вельможа,
чувствуя, как его душа поддается магии слов Артабана и в ней просыпается
нечто похожее на страх.
- А она и есть чудовище. Нежное и сильное, ослепительно прекрасное
чудовище. Возьми ее себе, если только она захочет к тебе вернуться.
Слова эти были столь неожиданны, что Мардоний с удивлением взглянул
на хазарапата.
- Ты кажешься мне сегодня странным, Артабан.
- Артабан? - Лицо вельможи искривила злобная улыбка. - Запомни,
Артабана нет. - Он понизил голос и шепотом выплюнул. Словно аспид, целящий
ядом в жертву. - Есть Артабан.
От двери донесся звонкий смех. Увлеченные разговором, они не
заметили, как вошла Таллия.
- Красиво сказано, Артабан! Я полагаю, сам мудрый Заратустра не смог
бы сказать лучше.
Ионийка подошла к застигнутым врасплох мужчинам и окинула их
оценивающим взглядом.
- Мардоний, ты можешь идти. Мне надо поговорить с хазарапатом.
Тон, каким были брошены эти слова, не допускал прекословий. Так
говорят владыки со своими холопами.
- Я останусь здесь, - процедил Мардоний. - Как смеет женщина
указывать вельможе и родственнику царя, что он должен делать! И кто?
Куртизанка, которая ложится под того, под кого ей прикажут!
Таллия хмыкнула.
- Как он однако заговорил! Но до сих пор приказывала я. Неужели
сиятельный хазарапат не просветил тебя, что я собой представляю?! Или ты
уйдешь сам, или тебя выкинет стража.
- Мардоний, я прошу тебя! - вмешался хазарапат.
- Хорошо, я уйду. Но знай, придет день и я напомню тебе об унижении,
которое сейчас испытал.
- Поторопи этот день! А теперь - вон!
Скрипнув зубами, Мардоний вскочил на ноги и, не говоря более ни
слова, выскочил из комнаты. Таллия рассмеялась и устроилась в
освободившемся кресле. Багровые отблески плясали в ее колдовских глазах.
- Дорогая, нельзя же так, - укоризненно протянул Артабан. - Мардоний
наш союзник.
- Ну и что! Он мне наскучил. А ты стал позволять себе много лишнего,
дорогой. Подойди ко мне.
- Зачем?
- Подойди. Не бойся. Не укушу.
Артабан поднялся из кресла и подошел к Таллии.
- На колени.
- Ты шутишь?
- Нисколько. На колени!
Кряхтя, Артабан опустился на колени и положил ладони на упругие бедра
Таллии.
- Убери лапы! - велела она. Артабан не послушался, и тогда ионийка
закатила любовнику хлесткую пощечину. - Это тебе за то, что ты меня
слишком хорошо знаешь! А это за то, что я играю любовью и дергаю за
ниточки паяцев!
На правой щеке хазарапата появился багровый отпечаток, подобный тому,
что уже был на левой.
- Я солгал? - осведомился Артабан, не предпринимая никаких попыток,
чтобы защититься.
- Пожалуй, нет. - Таллия взяла Артабана за холеную бороду. - Сколько
раз я должна повторять тебе, чтобы не распускал свой длинный язык.
- Ты давно здесь?
- Ровно столько, чтобы выслушать твои пьяные откровения.
- Прости, - Артабан коснулся губами смуглого колена. - Я сегодня
действительно слишком разговорчив. Как провела время со спартиатом?
Бессмертные донесли, что тебе было весело.
- Скучнее, чем ты думаешь. Этот Демарат - неисправимый тупица. Как,
впрочем, и остальные мужчины, которых я знала. - Таллия дернула Артабана
за бороду. - Но ты не заговаривай мне зубы. Один неверный шаг, и я сотру
тебя в порошок. В дорожную пыль! И Артабана не станет. Ни того, что был,
ни того, что есть! Ты меня понял?
- Да, - выдавил хазарапат, тараща голубые глаза.
- Великолепно. И упаси тебя Великий Разум рассказать обо мне своему
хозяину. Тогда ты покинешь этот мир еще быстрее. А теперь поцелуй меня, -
ионийка усмехнулась, - любитель слабых женщин!
Она вновь дернула за бороду, заставляя Артабана тянуться к своему
жаждущему рту, и впилась в его губы. Затем она повалила вельможу на пол, и
они сплелись в сладострастный клубок.
Как женщина ионийка могла поспорить в искусстве любовных ласк с самой
Лиллит! Объятия ее были жарки, но ум ее был холоден. А смерть, даримая ею,
не была сладострастной.
Как женщина она предпочитала яд или нож. Смерть, даримая ею, была
неотвратимой.
Но право - в ее объятиях не хотелось думать о смерти!

10. ИЗ ПАРСОВ В ГРЕКИ - 2
А ведь все поднялись - с Эктабаны, от
Суз,
От Киссийских родных старода в них
твердынь, -
Поднялись, потекли,
На конях и пешком, и на черных судах:
Ополчилися неисчислимые тьмы
И густою подвиглися тучей.
Эсхил, "Персы"
Золоченый походный трон установили на холме Арассар еще затемно. Холм
этот возвышался над всей округой и был замкнут сплетенной в кольцо
дорогой, выходившей из Сард и убегавшей к морю. Еще с ночи это место
окружили цепи бессмертных, зорко следивших за тем, чтобы сюда не проник
какой-нибудь зевака или злоумышленник.
Царь и свита прибыли, когда солнце поднялось на высоту двух ладоней.
Бессмертные уже успели позабыть о том, как кляли ночную промозглость.
Влажно поблескивая доспехами, они наблюдали, как царь, хазарапат, высшие
военачальники, царские родственники и эвергеты нестройной толпой восходят
на холм.
Дворцовая служба делает наблюдательным. Стоявший перед строем своей
сотни Дитрав заметил, что царь мрачен, а Артабан и Мардоний, напротив,
оживлены. Безжалостно разминая ногами стебельки весенних цветов, Ксеркс
уселся на трон, свита стала за его спиной. Мардоний посмотрел на царя, тот
кивнул. Тогда вельможа выступил вперед и резко взмахнул рукой. Раздался
рев серебряных труб. Из ближайшего стана - а всего их было восемь и самые
дальние из них едва виднелись на горизонте - появились воины. Выстроившись
в колонну, они двинулись по дороге. Заклубилась пыль. В этот миг к Дитраву
подбежал евнух-телохранитель. Тронув плечо бессмертного пухлой рукой, он
сказал:
- Сотник, повелитель приказывает тебе приблизиться к трону.
Слегка волнуясь, Дитрав поспешил исполнить пожелание царя. Под
внимательными взорами вельмож, гадавших, что за новый фаворит вдруг
появился у владыки, он подошел к подножию трона, пал на колени и
прикоснулся губами к теплой коже изукрашенного золотым шитьем сапога.
Ксеркс милостиво кивнул ему:
- Встань.
Сотник выпрямился.
- Я помню тебя. Это ведь ты когда-то спас мне жизнь.
В фразе, вылетевшей из царских уст, звучал полувопрос: ты ли? И
Дитрав решил ответить утвердительно, хотя не знал, что его ждет: царский
гнев или милость. Но ответил он осторожно:
- Я охранял той ночью царские покои.
На лице Ксеркса появилась благосклонная улыбка.
- Я был уверен, что не ошибся, признав тебя. - Царь на мгновение
задумался и смешно причмокнул подкрашенными губами. - Каждый мудрый
повелитель должен помнить о своих верных слугах. Я вспомнил о тебе и хочу
вознаградить твою преданность. С этого дня ты назначаешься помощником
хазарапата. Анаф же возглавит киссиев.
Ошеломленный столь неожиданной милостью, Дитрав бросил взгляд на
Артабана, пытаясь выяснить, как тот отреагирует на решение царя. Однако
лицо хазарапата оставалось бесстрастным.
"Соглашаться или нет? - лихорадочно запульсировали молоточки в голове
Дитрава. - Соглашаться? Но почему Артабан не подаст знак? Ведь он уже имел
возможность убедиться в моей преданности. Или, может быть, хазарапат не
хочет, чтобы он занял этот пост?".
Поспешно пав на колени, Дитрав выдавил:
- Но не думает ли великий царь, что я еще слишком молод, чтобы занять
столь важный пост?
Ксеркс благодушно махнул рукой.
- Нет. Я сужу о своих слугах не по возрасту, а по их достоинствам. Ты
доказал свою преданность мне, а это важнее всех прочих заслуг. Верно
служить повелителю - вот главная обязанность воина и вельможи. Артабан
издаст соответствующий указ и донесет мое повеление до ушей подданных. -
Ксеркс привстал и обернулся, желая видеть реакцию хазарапата. Тот молча
склонил голову. Одарив вельможу кривой улыбкой, Ксеркс велел Дитраву,
который все еще не мог прийти в себя:
- Встань за троном. Отныне ты мой первый щит.
Вельможи стали переглядываться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164