Чурило перебил оные все, к невозвратному урону алхимии, ибо в числе разных таинственных вод был порошок, обращающий всякий металл в золото, как то усмотрели они из целого амбара золота, в глыбах и кусках ими сысканного. Все записки безграмотный Чурило передрал в клочки, хотя, впрочем, с добрым намерением, чтоб таинственные составы, подобные, например, сильной воде, не производили в свете людей, могущих деяти пакости. Он, как победитель, имел право над всем имением побежденного, но не взял из оного кроме свинцовой дубины, золото ж подарил Ваидевуту с детьми, не позабыв знатную оного часть выделить Прелепе.
Обязанный им Ваидевут просил его посетить в жилище своем, дабы хотя угощением отплатить ему благодеяние оказанное. Чурило не соглашался, ибо Ваидевут был верховный жрец страны поруской, а богатырь наш не терпел жрецов, потому что первосвященник киевский много досадил ему своими глупостями, понеже хотел ложными чудесами довести Владимира принудить посвятить его в огнищники к Зничу.
Итак, Чурило Пленкович прощался с ними. Прелепа проливала слезы, теряя своего избавителя, и имела к тому причину, ибо чрез девять месяцев... Однако я не скажу теперь ни слова; последующая повесть уведомит нас. Ваидевут не имел средств отплатить своему благодетелю, но, узнав, что Чурило — богатырь, странствующий по свету и ищущий приключений, уведомил оного, что к стороне, западной от Порусии, находится великое государство гертрурское (флоренское). У князя оного, именем Марбода, похитил престол скифский богатырь, Сумига прозываемый. Сей Сумига имеет руки длины чрезмерной, так что наступающие на него войски, обхватя руками, вдруг до последней души задавливает. Что таковым средством истребил войско князя гертрурского и, поймав Марбода, содержал оного со всем его домом в темнице. Что гертрурцы терпят от него великие напасти и что нет никакой надежды им избавиться от своего мучителя, ибо много покушавшихся богатырей лишились жизни от рук его. Ваидевут окончил уведомление свое тем, что, вознося до небес храбрость Чурилину, сказал:
— Я имею надежду, что вам достанется щит его, сжимающийся и распространяющийся на величайшую обширность и сделанный из непроницаемой стали некоторым древним мудрецом. Под сим щитом скрывается Сумига, когда сон его одолевает, и никто уже приподнять оного не может. Потребна к тому сила чрезвычайная, и несомнительно, что подобная твоей, сильный, могучий богатырь! Откровение богов сообщило мне сие таинство.
— Откровение богов сообщило вам?.. Да я забыл было, что вы жрец. Прощайте!—сказал Чурило, и конь его поскакал на запад. Прелепа жалостно кричала ему вслед, чтоб он помедлил. Богатырь не оглядывался, и один только треск ломаемого конем леса отвечал ей, что желание ее не исполнится.
Скоро то сказывается, а не скоро действуется, говорит повествователь. Однако Чурило, на своем богатырском коне совершающий с невероятною скоростию путь, прибыл наконец в Гертрурию. Он стал в заповедных лугах противу дворца княжеского, ибо наглость сию считал удобнейшим средством к вызванию противу себя Сумиги.
Вскоре предстал к нему посланный от похитителя престола и по повелению его вопрошал богатыря, какое имеет он право становиться в заповедных лугах княжеских и топтать оные.
— От кого ты прислан? — сказал Чурило.
— От самого непобедимого князя Сумиги.
— Так скажи ему,— продолжал богатырь,— какое имел он право похитить престол князя гертрурского? Скажи ему еще, что богатырь русский так будет топтать его белое тело, как топчет конь мой заповедные луга, что если он богатырь, то должность богатырская защищать слабь х а не притеснения делать; и чтоб он сей час шел вон из государства сего, отдал бы Марбоду похищенное или бы сей час шел испытать моей силы богатырской.
Посланный удалился. Чурило ждал выхода своего противника или высылки на себя воинства и приготовлял свою дубину, чтоб переломать ребра всем без изъятия. Долго не видал он никого, но вдруг послышал около себя нечто, шорох производящее, и приметил, что сие были руки Сумигины, протянутые из дворца, дабы охватить и задавить его. Не допустил он употребить ему сей хитрости и, схватя за руку, подернул Сумигу толь крепко, что оный вылетел стремглав из третьего жилья своих покоев, в коих тогда находился, и как руки он выставлял в окно, а за толстотою тела своего пролезть в оное не мог, то целая стена палат была притом вырвана.
Ужасное побоище началось тогда. Разгневанный толи-кок невежливостию Сумига бросился на богатыря и, обвив около него руки в девять раз, жал его в страшных своих объятиях. Великое искушение терпели тогда бока Чурилины, но, к счастью, руки его остались свободны, которыми и начал он бить Сумигу под живот толь жестоко, что принудил оного спасаться бегством. Богатырь, схватя свинцовую свою дубину, поражал оную вдогон, так что Сумига несколько раз спотыкался. Одно его спасение в том состояло, что богатырь не мог улучить его в голову, и лишь хребет бегущего вздувался от ударов.
Сумига, видя невозможность укрыться силы превозмогающей, поспешно сунул руки в палаты свои, отстоявшие от того места верстах в трех, схватил свой щит и, упав под оный, накрылся. Досадно Чуриле было лишиться своей жертвы, когда оную считал уже добычею приобретенною, а особливо, что по многому старанию никак не мог щита поднять. Он толкал ногою — щит не трогался. Бил дубиною — бесплодно. Одно оставалось средство — ударить с разбега лбом, что и учинил он удачно; хотя на лбу и вскочил изрядный желвак, но щит отлетел сажен на сто. Утомленный Сумига не действовал уже руками, и богатырь сорвал ему голову. После чего, взяв щит, с превеликим удовольствием пошел возвратить Марбоду государство его.
Он нашел сего князя в крайней бедности, скованна и в премрачной темнице, со всем его семейством. Можно
заключить о благодарности сего владетеля по великости оказанной ему услуги. Оный угощал его чрез многие дни, в кои Чурило согласился принять отдохновение после трудов своих. Марбод уведомил его о происшествиях прошедшего своего несчастия в следующих словах:
— Побежденный вами Сумига, от коего я толико претерпел, не имел ни силы, ни толь длинных рук. Он рожден в Колхиде от некоего разбойника и, промышляя рукомеслом отца своего, был пойман и казнен отсечением рук. Принужденный ходить по миру для испрошения милостины, попал он к некоторой ведьме. Сия, по искусству своему узнав, что он был великий и храбрый вор, обещала ему дать толь длинные руки и силу, каковую он желает, если украдет он у стоглазого исполина стерегомую им в кувшине живую воду. Сумига надеялся на себя и взялся исполнить требуемое на условии, чтоб получить руки толь длинные, чтобы мог охватывать целое войско, и силу, удобную все захваченное раздавить.
Стоглазый исполин жил в лесу не в дальности от ведьмы и досаждал ей тем, что все ее очарования уничтожал орошением живой воды. Трудно было ведьме украсть оную, ибо исполин всегда глядел пятидесятью глазами, то есть, когда половина его глаз спала, другая бодрствовала. Сумига выдумал способ заслепить ему глаза песком. Исполин ложился обыкновенно под густым липовым деревом и спал навзничь. Он, запасшись целым мешком мелкого песку, взлез на оное дерево во время, когда исполин ходил со своим кувшином прогуливаться. Ни одно из всех не приметило, что Сумига сидел на дереве. Исполин заснул, протянувшись, а Сумига высыпал ему половину песку на лицо и заслепил бодрствующую часть глаз, и едва взглянул другою, почувствовал боль. Остаток песку ослепил ему последнюю. Исполин зачал протирать глаза, поставя кувшин из рук на землю, и пока он вычищал сор, Сумига принес уже добычу к ведьме. Исполин с досады убил ведьму, ибо чаял, что она похитила его сокровище, но до того времени она успела заплатить Сумиге, сделав ему предлинные его руки и подаря хитро составленный щит. Сей щит распространяется от малейшего подавления пальцем на таковую обширность, каковую задумаешь, и притом ни от чего на свете разрушиться не может.
Все сие сведал я,— продолжал Марбод,— от любимца Сумигина, коему вверил он стражу над моей темницею, коему он открыл всю жизнь свою. Первый опыт щиту своему учинил Сумига, распространя оный чрез целое море Меотийское, а второй — перешед по оному над несчастным моим королевством. Он задавил первый отряд войск моих, высланных противу его, прикрыв оный щитом и наконец обхватя руками главную часть оставших моих ратных людей. Он отнял у меня престол и заточил в темницу. Вкус царствовать предпочел он промыслу разбойничью и не испытывал уже больше силы рук своих против иных государств. Я и подданные мои терпели от него неслыханные притеснения, но небо спасло нас чрез вашу непобедимую руку.
Наконец Чурило Пленкович, торжествующий своими славными победами и приобретением драгоценнейшего щита, не хотел более продолжать свои странствования и возвратился служить своему монарху. Он показывал действие завоеванного щита и получил похвалу от князя Владимира за таковое приобретение, которое могло оказать великие отечеству услуги. В самом деле, Чурило сим щитом своим уморил некогда с досады скифского полководца Чинчигана, впадшего в Россию с 800 000 войска. Скиф грозил разорить державу Владимирову и требовал, чтобы сей непобедимый князь русский отдался ему в подданство. Чурило взялся укротить его гордость. Он отправился один, прибыл к воинству скифскому, требовал, чтобы скиф без всяких отговорок дал русскому самодержцу присягу в верном подданстве, со всем своим народом. Оный смеялся таковому предложению, но богатырь тотчас укротил его гордость, закрыв его со всем войском щитом своим. Как в то время случилось скифам стоять в строю, а припасы съестные были в стане, то оные с голоду лишились всех сил своих. Чурило собрал деревенских баб и малых ребятишек, поднял щит и велел им скифов гнать из пределов России розгами и помелами. Гордый полководец с досады, а может быть, и с голоду откусил язык себе и умер.
Помощию ж щита сего взят был российскими богатырями Царьград на другой день по объявлении войны, ибо Чурило, распространя щит свой, положил оный чрез Черное море и тем помог к нечаянному нападению в нечаянное время и со стороны, где неприятеля не ожидали. Может быть, сего происшествия нет в истории греческой, но сие неудивительно, ибо высокомерным грекам нельзя было не скрыть толь досадного случая, что кучка русских всадников окончала воину в самом ее начале, и притом такую войну, в которой греки расположили не меньше, как падение всей русской державы.
Впрочем, насильство времени лишило нас дальнейшего сведения о деяниях сего славного победителя Сумигина. Он окончил дни в Киеве, понеже упоминается о нем отчасти в повести сына его, богатыря забавнейшего из всех заслуживших сие имя со времени, когда чин сей прославился сильным, могучим богатырем Добрынею.
Повесть о Алеше Поповиче —
богатыре, служившем
князю Владимиру
Сей богатырь не столько славен своею силою, как хитростью и забавным нравом. Родился он в Порусии, в доме первосвященника Ваидевута. Богатырь киевский Чурило Пленкович между прочими благодеяниями дому жрецову включил и сие. Читатель, надеюсь, припомнит о походе Прелепы в тенистых лесах для сыскания жилища Кривидова и о ночлеге. Словом сказать, месяцев через девять после отсутствия Чурилы первосвященник долженствовал для сокрытия стыда своего объявить всенародно, что Прелепа имеет тайное обхождение с богом страны той Попоензою, или Перкуном. Обрадованный народ приносил благодарные жертвы пред истуканом сего за толь крайнее одолжение стране своей, и при сем празднестве Ваидевут умел умножить суеверие порусов, заставя идола дыхать огнем и возгласить, что по особливой вере избранных порусов (и как легко догадаться) за частые и изобильные дары и жертвы он, Попоенза, доставляет им от плоти своей непобедимого защитника, который во чреве уже Прелепы, имеет родиться чрез неделю и назван быть Алеса Попоевич.
Неудивительно, что жрец отгадал толь неложно о поле обещаемого, ибо оный родился уже за дви дня пред оным провещанием. Народ недоумевал, чем возвеличить признание свое к Перуну. Назначен сход под священным дубом, предложено: чем наилучше угодить богу — хранителю порусов, и как почтить супругу его Прелепу? Мнения, голоса и споры началися. Всяк хотел иметь честь выдумать лучшее средство. Народ разделился на стороны. Предлагали, возражали, сердились и готовы были драться с набожнейшим намерением. Одни уверяли, что ничем так богу угодить не можно, как выколоть Прелепе глаза; и догадка сия, как ясно видимо, была самая острая, то есть что слепая Прелепа не будет прельщаться мирским, следственно, не подаст причины супругу своему к ревности, удобно могущей навлечь гнев его на всю страну. Другие, завидующие толь разумному вспадению и не могшие выдумать лучшего, кричали решительно, что сие богохуление есть и что предлагающих следует сожещи. Иные, кои были поумнее и кои ненавидели жреца, говорили, что надлежит Прелепу принесть на жертву пред истуканом Перкуна, понеже сим средством учинится она бессмертною. Все голоса имели своих последователей, все кричали вдруг и порознь, и, однако, из того не выходило меньше, как погибель Прелепина.
Ваидевут должен был дать знак к молчанию, повиновались ему.
— Вы как простолюдины, — вещал он важно, потирая по седым усам,— не ведаете совета и намерения богов.
Признались в этом чистосердечно и верили, что он говорит правду. Жрец открыл им, что он, как собеседник богов и ходатай у оных за народ, точно скажет им, что предприять следует.
— На острове Солнцеве,— продолжал он,— то есть на том острове, где солнышко имеет баню и ходит омывать пыль повседневно, лежит камень, и на оном камне написано, что подобает Прелепу и с рожденным от нее сыном отвести в храм Перкунов, назначить им особливый покой, сделать жертвенник и приносить в новолуние изобильные жертвы.
Он обнадеживал, что сей остров заподлинно есть в своем месте, и показал им в доказательство книгу, в которой без сумнения должно быть описанию об оном острове, потому что книга сия писана красною краскою и имеет золотые застежки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74