— Мне должно быть у индийского царя Ценувирана; можешь ли ты меня к нему доставить?
Златокопыт встряхнулся трижды, и я увидел, что на боках его оказались крылья. Тогда я вскочил на коня моего, который, как ветр, поднялся на воздух и перелетел море. Достигнув матерой земли, Златокопыт опустился с воздуха, спрятал крылья свои и быстрейшим бегом, менее нежели в три часа, остановился у крыльца во дворце царя индийского.
Когда узнали, что я богатырь, присланный от российского монарха на помощь, тотчас приняли меня с великою честью и представили царю Ценувирану. Государь сей оказал мне многие знаки своей милости и наконец, призвав меня в кабинет свой, открыл причину непримиримой вражды своей противу короля Кащея Бессмертного.
- Подумай, любезный богатырь,— говорил он мне, - подумай, какое для меня огорчение! Король, который не имеет у себя больше ста слонов вооруженных, троекратно поразил мои войски! Но причина сей войны самая основа тельнеишая; не подумай, чтоб какое-нибудь пристрастие вовлекло меня в оную. Как Кащей Бессмертный только простой король, а я царь царей, то по законам требовал я от него белого слона, которых никто, кроме меня и наследников престола индостанского, иметь не может. Я послал к нему грамоту, в которой ничего не написано было, кроме обыкновенных выражений и всей почести, каковую только царь царей может оказать толь маленькому владельцу; но Кащей прислал мне ответ, коим крайне оскорбил мое величество. Вот прочти сам грамоту мою и ответ его.
Он подал мне, и я читал следующее.
Ценувиран, царь царей, сильнейший на земле, повелитель света, великий владетель, вышнее величество, блистательнейший князь между великими, коего изречения суть слова божественные, на мановение коего ока все и все повинуется, которого гнев есть как рев львиный, а милость я ко дождь на землю; из уст моих сыплются Маргариты и алмазы красноречия, и около главы моей сияет златое солнце, даннику нашему королю Кащею, который имеет счастие быть подножием ног наших, милость и благоволение. Уведомилось наше величество, что ты осмелился иметь белого слона, каковая дерзость влечет за собою совершенное истребление всего твоего рода; но мы, милосердуя, требуем только, чтоб ты упал к ногам нашим и представил слона, коего иметь тебе не должно. Дано от начала пресветлеишего рода нашего в лето 7200, месяца Белой Обезьяны в 43 день.
На обороте надписан был ответ.
«Король Кащей Бессмертный царю Ценувирану. Я не хочу прописывать твоих титулов, ибо оные, сверх того что займут нужное место бумаги, но и мне непонятны; а я не хочу того писать, чего не разумею и что удаляется от правды. Предки твои уставили закон, о котором не спрашивались ни с кем, кроме своей гордости, и на который согласились те, кои боялись их притеснения, чтоб не держать у себя никакой редкости, какова есть, например, белый слон. Но я такой же охотник выезжать на редком слоне, как и Ценувиран; следственно, оный всегда у меня останется. Что ж лежит до угроз твоих, я мало оных опасаюсь и на деле, нежели на бумаге. Впрочем, я уповаю, что просижу на моем престоле и никогда не был и не буду твоим подножием, как ты воображаешь. Я не пишу года, ибо не знаю, с которого времени создан первый человек, от коего мы со всеми наряду происходим».
Я пожал плечами, отдавая лучшую справедливость королю Кащею, но Ценувиран, думая, что я изображаю тем негодование мое к дерзостным Кащеевым выражениям, и для того продолжал:
— Как ни справедлива моя сторона, однако я проиграл три сражения и потерял два миллиона воинов и полторы тысячи слонов. Кащей имеет не больше ста тысяч ратников, но сам он при чрезвычайной силе не может быть поврежден, понеже он бессмертен. Я в великом унынии, и вся моя надежда осталась в тебе, дражайший богатырь, для того что Кащей вступил уже в границы моего владения»
Признаюсь, что я великое имел отвращение вступиться за государя, начавшего толь несправедливую войну и погубившего два миллиона людей за отмщение одного себя; но подумай, как расположен человек, чтоб быть порываему страстьми. Слово «бессмертный» возбудило мое славолюбие и желание сразиться с оным и, может быть, победить, в мгновение ока истребило в душе моей все пред рассудки истинны; я обещал погибнуть или привезть ему голову его противника. Любочестие не дало мне ни на минуту одуматься, и я, следуя побуждениям оного, при ехал в войско Ценувираново. Нигде еще не видали толь многочисленного ополчения, ни толь богато вооруженных всадников, но следствие показало, что множество не может противу храбрости, управляемой искусством и благоразумием. Войско Ценувираново было утороплено мол вою о Кащеевом бессмертии; слух носился, что смерть его заперта в камне, лежащем на дне окияна, что в оном есть утка и в утке яйцо, которым надлежит ударить Кащея в лоб. Уже многие усердные сыны отечества ныряли за оным камнем и погибелью живота своего доказали, что Кащей бессмертен. Я, с моей стороны, старался ободрить их, уверяя, что то выдуманные басни, кои сам Кащей в народе рассеял, чтобы устрашить их. Советовал их начальникам учинить нападение густыми толпами, поставя напереди копейщиков, а стрельцов и пращников по сторонам, дабы тем превосходное число людей учинить всю ду деятельным и чтобы толщина рядов не удобна была к опровержению от числа малого; но полководцы считали себе за бесчестие послушать богатыря иностранного и думали, что своими расположениями в состоянии будут уничтожить всю силу неприятелей.
Армии были уже в виду, а военачальники еще спорили за первенство; началось сражение; они старались не о том, чтоб действовать общими силами, но чтоб обессилить крыло того, с коим имел междоусобие, а как вражда была всем им общая, то неудивительно, что не успело сражение начаться, как Ценувирановы войски были опрокинуты и побежали. Кащей вознамерился в сей раз пролить целую реку человеческой крови; он поражал, как молния, и войны, ободряемые его примером, оставляли целые бугры тел по следам своим.
Но посреди сей видимой уже победы я остановил Кащея, он сначала бросился на меня, как фурия, но тот час увидел, что ему должно только защищаться. Воины его хотели окружить меня, но Златокопыт избавлял меня их нападения, побивая всех приближающихся своими ко пытами. Кащей восстенал, когда первый удар Самосеком разрушил вдребезги его очарованную броню, которая единственно делала его непобедимым. Другой удар кончил поединок, и голова бессмертного Кащея, упадшая к ногам моим, доказала, что слух был ложный. Конь мой подхватил голову в зубы и подал мне. Я поскакал к бегущим Ценувирановым войскам, возгласил победу и, показав им знак оной, принудил остановиться.
Кащеевы войски, напротив, лишась своего государя, потеряли свой жар, и хотя неприятели наступали на них отважно, но они отступили в таковом порядке, что бесстройные толпы не могли принудить их ни к одному лишнему шагу. Я, с моей стороны, не хотел испытать моего Самосека над толь храбрыми людьми и возвратился к царю индийскому. Сей оказал мне множество почестей, предлагал мне целое королевство с тем, чтоб я остался в его услугах, но я не мог нарушить присяги моему государю и возвратился в мое отечество.
Со мною отправлено было знатное посольство с неоцененными подарками, и милости ко мне князя Асана не имели пределов. Я служил ему ревностно и делал чудеса мечом моим; я испытал, что он действительно может посекать целые войски. Но о подвигах моих известно из повестей, о коих, надеюсь, и вы слыхали. Теперь объявлю вам то, что я действительно умер с печали по утрате коня моего и Самосека. Всегда я содержал в памяти, сколь опасны для меня быть могут следствия любви, но не мог укрыться от красоты одной девицы, которая привела мне все в забвение. Час, в кой учинился я счастлив, был для меня злополучнейший: Баба Яга украла моего Злато-копыта и Самосек. Я тосковал по них столько, что стоило мне то жизни.
Из сей повести видишь ты, Звенислав, что тебе наблюдать должно, если желаешь избегнуть моей участи. Впрочем, не заботься о твоем друге князе Тарбелсе: он вне опасности — и следуй, куда призывает тебя слава. Я мог бы тебя предварить о имеющем с тобою случиться впредь, но как весьма полезно смертным не проницать в будущее, то помни лишь сие, что добродетель всегда приемлет воздаяние.
Приведение, сказав сие, стало невидимо, а Звенислав предался успокоению на самом оном холме. Проснувшись, к удовольствию своему увидел он Слотана, который, сидя близ него, дожидался его пробуждения.
— Что скажешь ты мне, дорогой Слотан? — было первое слово Звениславово. — Не был ли ты счастливее меня н поиске царя своего?
Слотан отвечал, что он равномерно не мог продолжать пути в рассуждении великой бури и непогоды, что он провел худую ночь под деревом и, наконец, по рассвете выбрался на большую дорогу, приведшую его к холму сему. Они заключили ехать в Старый Славенск и продолжать поиски свои чрез земли ливонов вендских, готов, кимвров и коданов.
В Старом Славенске осмотрели они все, примечания дотойное, как-то: великолепное капище Перуново, могилу славного чародея Волховца и прочие редкости. Но как выспрашивания их о особах, коих они искали, были бесплодны, к тому ж не остановляло их никакое особливое приключение, то проехали они Ливонию и большую часть областей готфских. Там услышали они великую славу о исполине Стеркатере, родом из хелзингов, и сие вперило непреодолимую охоту в нашего богатыря искать оного и с ним сразиться, или, как называется, отведать силы.
Звенислав не прежде дал отдых коню своему, как нашед исполина в областях коданов (нынешней Дации) Стеркатер обитал по большей части под открытым небом, и в рассуждении переменяемых им мест немалый труд был нашему богатырю до оного достигнуть. Слотан послан с объявлением вызова на ратоборство, и Звенислав тем горячее желал оного, что вспомнил о слышанном нападении сего исполина на одного русского государя; отмстить хотя старинную обиду своего отечества было для него весьма приятно.
Вызов принят; Стеркатер назначил место и отпустил Слотана со следующими словами:
— Скажи своему богатырю, что я не отвергаю предложения его, хотя оное для меня очень странно. За что хочет он сражаться с человеком, коего не видал во всю жизнь свою? Если только любочестие влечет его к тому, чтоб низложить Стеркатера, привыкшего к победам, то я жалею о сей его суетности: слава моя должна бы предостеречь его ввергать себя в опасность. Однако я за честь вменяю биться с витязем толь смелым.
В следующее утро Звенислав прежде восхождения солнечного дожидался уже на назначенном месте своего противника. Сей не замешкал появиться, и вид его достаточен был охладить кровь во всяком другом, кроме Звени-слава. Стеркатер имел рост подобный высокому дубу и вооружен был мечом, сходствующим более на длинную доску, чем на оружие. Звенислав подъехал к нему на своем Златокопыте и отдал честь, пристойную мужу, известному по своим славным подвигам, хотя после оказания сей почести готов 6ыл если удастся, лишить оного жизни. Сие обыкновение было у древних богатырей и есть еще поднесь между людьми, играющими в происшествиях веков важные роли, кои обыкновенно, под видом почитания, производят ненавистнейшие свои к таковым людям намерения.
Великое неудобство предстояло в сем поединке в рассуждении неравенства роста ратников, и Стеркатер позволил, чтоб Звенислав сразился с ним на коне. Он хотел щадить витязя, толь смелого и прекрасного, каковым показался ему Звенислав, и для того, вступя в битву, начал поражать его только плашмя меча своего, но сия предосторожность по крепости ударов его была бы тщетная, если б богатырь наш не имел силы, искусства и, что важнее, непобедимого Самосека.
Все удары отвращены проворством руки Звениславовой, и Стеркатер скоро увидел, что не должно ему щадить витязя, если хочет наблюдать свою безопасность, ибо Самосек наносил ему болезненные раны. Но и обращенное острие не лучший имело успех; разъяренный исполин схватил меч свой в обе руки, чтоб тем деятельнее докончить бой и рассечь витязя обще с конем наполы единым махом. Звенислав, преду смотря сие, заключил его обезоружить и для того произвел удар обухом своего Самосека в опущенный на него меч исполинов, от которого оный разлетелся в мелкие части.
Стеркатер заревел страшным голосом и столько озлился, что, бросясь на Звенислава, хотел задавить оного, но богатырь упредил сие вторым ударом обуха Самосека и сбил Стеркатера с ног. Соверша сию победу, не думал он покуситься на жизнь низложенного и для того влагал меч свой в ножны.
— Ты щадишь меня, храбрый богатырь? — вскричал Стеркатер с отчаянием.— Но ты не ведаешь, что не можешь оказать мне лучшей милости, как лиша меня жизни. Я побежден тобою, и можешь ли ты вообразить, чтоб Стеркатер, не видавший во дни свои кроме торжества, желал теперь чего-нибудь, кроме смерти?
Звенислав, не гордящийся своим выигрышем, старался остроумными доводами уменьшить его отчаяние и даже открыл ему, что, может быть, сверхъестественное оружие его было главнейшею причиною его успеха.
— Со всем тем я несчастлив,— был единый ответ опечаленного исполина, который кидал на победителя своего таковые взоры, в коих удивление, ужас и низложенная гордость, показываясь попеременно, являли Звениславу, что он не сделает лучшего к успокоению бедного Стеркатера, как удалится от него. Что он и учинил, простясь с ним с возможнейшим удостоверением в почтении своем к особе побежденного.
Нередко судьба производит людей храбрых, нередко счастие провождает все их подвиги, но не все из них умеют управлять победы свои истинным свойством ироев. Сие принуждает быть врагом своему неприятелю только во время сражения и другом после победы. По крайней мере чувствовал силу сей важнейшей добродетели Звенислав; он столько жалел о мучительном состоянии, в кое поверг Стеркатера, что не мог удержаться, чтоб на другой день не ехать навестить его и, если можно, подать ему дружеские утешения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74