Исполин исчезал посреди толпы воинов, когда его окружали; бросаемые в него стрелы и копья пролетали сквозь тело его, подобно как бы сквозь облак, не причиняя ему ни малого вреда; исчезнувши же появлялся он в другой стороне, хватал по человеку и, проглатывая, кричал:
— Скажите царю Иверону, чтоб он оставил престол свой и добровольно уступил оный мне, или я по одному поем всех его подданных.
Я находился в чрезмерной от сего печали и еще не вознамерился, оставить ли мне корону или ожидать очередной смерти, когда исполин, поевши всех моих подданных, дойдет и до меня, как пришли сказать мне, что дочь моя, прогуливаясь в садах, похищена ниспадшим облаком. Горесть пронзила мое сердце, и я впал в жестокое отчаяние, которое мучило меня тем несноснее, что я не знал, гневу ли богов или Нагуре и ее брату приписать мои несчастия.
Но на сем оные не кончились; Зоран, сын мой, узнав о бесплодном покушении войск на исполина, не уверился, чтоб рассказываемое об оном военачальниками было истинно; мечтательное его тело приписал он к недостатку храбрости и вознамерился сам испытать оное, напав на чудовище. Он уехал искать исполина, не сказав мне о своем предприятии, до коего бы я, конечно, его не допустил.
Один только его оруженосец был трепещущим свидетелем, с какою неустрашимостию нападал он на исполина, сколько раз принуждал его обращаться в бегство, и как... увы! напоследок исполин обессилевшего сына моего проглотил.
Оставшись без всякой надежды, лишившись детей моих, я не имел причины дорожить моею короною: чрез опыт познал я, что чем долее буду иметь оную на голове моей, тем больше убудет моих подданных, и что наконец останусь я царем без царства, ибо исполин продолжал пожирать людей. И так решился я идти к исполину и, добровольно вруча ему мое государство, удалиться в пустыню, чтоб свободно мог оплакивать потерю возлюбленных мне особ. Чудовище приближилось тогда к столице моей, и я не имел труда в сыскании оного. Я шел без робости, ибо не считал за особливое бедствие в моем злосчастии, если исполин проглотит и меня. Вельможи меня провождали. Я, приближась к чудовищу, вручил ему корону мою и просил о пощаде бывших моих подданных.
Он принял корону и с улыбкою, возложа сию на голову, говорил мне:
— Иверон! Я принимаю твое приношение с охотою, ибо нахожу утешение видеть тебя низверженна с престола; ходя по свету нищим, узнаешь ты, коль великая разно-та быть тестем королю чародеев и свекром сестре его — или лишиться детей и царства по одному только упрямству. Поди, я не запрещаю тебе искать противу меня обороны; я готов сразиться с каждым богатырем, за тебя вступиться имеющим. Но ведай, что если ты учинишь просьбу и откроешь о своих несчастиях таковому человеку, который за тебя не вступится, то ты вечно не приобретешь ни царства своего, ни детей своих.
— Но разве сын мой, тобою поглощенный, жив? Разве могу я увидеть еще дочь мою? — вскричал я.
— Я ничего не могу тебе сказать,— отвечал исполин.— Поди, странствуй, ищи средств, может быть, ты умягчишь гнев богов; но трудно противоборствовать Зивиялу и Нагуре.
Я хотел еще учинить некоторые вопросы хищнику венца моего, но оный отвратился от меня и торжественно шествовал в мою столицу, а я два года в крайней нищете странствую по свету и по сих пор еще не нашел не только защитника, но никого, кто бы выслушал о моих несчастиях. Может быть вам, великодушный богатырь, предоставлено пресечь мои злосчастия... Однако можно ли мне требовать, чтоб вы подвергли себя достоверной опасности сразиться с чудовищем чрезъестественным? Я хочу погибнуть, но довольствуюсь тем, что объяснил вам, что не причиною я моих бедствий.
Сказав сие, царь Иверон предался своей печали, и слезы покатились на белеющуюся его бороду.
Я взглянул на богатыря Еру слана, желая прочесть из взоров его, возможно ли мне снять на себя предлагаемое приключение.
Наставник мой, приметя сие, улыбнулся и не оставил меня надолго в сомнении.
— Должно признаться,— сказал он царю целтиберскому, что обстоятельство сего избавления не из тех маловажных подвигов, кои приемлют на себя богатыри за честь оружия: тут должно сражаться с чародейством, однако ж имейте надежду, несчастный государь: я обещаю вам, что ученик мой, богатырь Сидон, в состоянии уничтожить ваши бедствия. Верьте в том богатырскому моему слову: возвратитесь в вашу столицу и возвестите хищнику вашей короны, что чрез пять дней явится противоборник, имеющий оную сорвать с головы его и возложить на законного монарха.
Царь Иверон, готовый подвергнуться всяким опасностям, оказал на лице своем великую надежду, благодарил нас за участие, приемлемое в его участи, и отшел по слову нашему возвестить брань чудовищу.
— Я не вопрошаю тебя,— говорил мне Еруслан по отшествии Ивероновом, — имеешь ли ты довольно отважности повергнуться в опасный сей подвиг: храбрость твоя и искусство доказаны мне неоднократно. Сие приключение будет тот опыт, которого ты от меня требовал, и я уступаю тебе за твое ко мне повиновение честь сего подвига. Чем оный труднее и опаснее, тем больше приобретет он славы твоему имени.
— Я чувствую, сколь вы меня обязываете,— отвечал я,— но признаюсь, что без вашего наставления не надеюсь никакого получить успеха. Если б касалось сие до одного только пренебрежения жизни или противопоставить искусство силе, я подвергся бы с охотою всем опасностям; но сражаться с очарованиями, с привидениями,— не должен ли я остаться в стыде, когда храбрость мою устремлю только противу мечты? Мне кажется, что не можно освободить никого от волшебных напастей, не быв искусну в средствах против оных.
— Ты говоришь правду,— отвечал мне Еруслан.— Однако ж я найду способ: я познакомлю тебя с благодетельною волшебницею, коя учинит тебе подробное наставление, и тем больше, что мне должно от тебя немедленно разлучиться. Ныне ж мы отправимся к ней, и после того, как ты приобретешь в ней покровительницу, мы простимся с тобою.
Богатырь, сказав сие, вынул из кармана клубок ниток и, сев на коня, бросил оный. Клубок покатился пред нами без остановки, а мы следовали за ним, невзирая ни на какие препятствия: сила клубка сего отвращала оные: чрез реки делались мосты, горы расступалися и давали нам свободный проезд, а в непроходимых лесах появлялись чистые и ровные дороги.
Еруслан, приметив мое о сем удивление, сказал мне: — Сей клубок получил я от самой покровительницы моей, волшебницы Тифеи; ибо без сего средства ни один человек не может достигнуть в ее жилище, хотя бы весь свой век о том старался; а чтоб сократить время в нашем пути, расскажу я тебе, каковым случаем приобрел я ее милость.
Во время странствования моего в странах славенских застигшая меня темная ночь принудила взять ночлег в одной густой роще, не в дальности от великого города Киева. Я остановился на великой поляне, в средине рощи той находившейся, ибо мягкая трава, тут растущая, была хороший корм коню моему. Я лег и начал уже засыпать, как блеснувший по средине поляны огонь возбудил меня. Казалось мне, что огонь сей сам собою воспылал, для того что я не видал никого при оном. Но вскоре появились целые стада сорок; они слетались с обыкновенным роду их щепетаньем, от чего произошел толь великий шум, что конь мой испугался; однако ж я укротил его и отвел в густину леса, а сам, возвратясь, примечал, что произойдет из сего сорочьего собрания.
Крик продолжался до тех пор, как прилетел необыкновенной величины ворон: он обошел около огня троекратно, и сороки умолкли. После чего окружили они ворона, который, перекувыркнувшись назад, стал человеком, имеющим на голове своей железную корону, чрез плечо пояс с зодиаками и в руке красный жезл. Вороновы его крылья остались лежащими позади него, кои поднял он и отнес на близ лежащий холм. Сороки последовали его примеру, относили крылья свои на холм, и чрез несколько мгновений ока увидел я превратившегося ворона, окруженного целым сонмищем женщин, имеющих чрез плечо зодиаки, а в руках красные палочки.
Я понял, что сие было собрание волшебниц для какого-нибудь важного совета и что имеющий на себе корону был их король. Признаюсь, что надлежало мне собрать всю мою неустрашимость для преодоления нападавшего на меня чрез то ужаса. Волшебный совет начался; долго слышал я невнятный шум разговоров, но наконец король волшебниц махнул по воздуху жезлом своим, и на огне появился великий котел. Волшебницы принялись за работу: всякая выливала некий жидкий состав в котел из принесенной с собою фляжки и всыпала нечто подобное порошку; котел кипел, и король волшебниц мешал в оном жезлом своим. Чрез несколько часов сняли состав с огня.
Между тем, как сие происходило, усмотрел я сову, крадущуюся к холму, на коем лежали крылья: она, пользуясь тем, что волшебницы заняты были своим делом, начала перебирать их крылья. Долго искала она в кучах, и казалось, что выбирала из прочих крылья которой-нибудь одной волшебницы. Напоследок удалось ей сыскать; она, подхватя сии своим носом, полетела стремительно чрез самого меня. Не знаю, какое чувствование вложило в меня охоту отнять у хищницы ее добычу.
Я приготовил мою ратную палицу, и едва сова надлетела на меня, бросил в нее толь удачно, что она крылья уронила и я оные подхватил. Сова, опустясь на землю, обратилась медведем и бросилась на меня; но я успел взять мою палицу, коею принудил зверя сего оставить меня с крыльями и обратиться в бегство. Приключение сие наполнило меня страхом; однако ж, ободряя себя услугою, оказанною мною обществу волшебников, не весьма я опасался превращающейся совы и смотрел на происходящее у огня.
Король волшебниц, вошед в котел, окунулся троекратно в составе и потом мазал оным лбы каждой подходившей к нему волшебницы. По окончании сего действием его жезла котел обратился в великолепную колесницу; волшебницы принесли с холма вороновы крылья и прилепили оные напереди колесницы, от чего оная поднялась на воздух, и король волшебниц улетел. После сего все волшебницы бросились к холму разбирать свои сорочьи крылья: они прыгали в оные ногами, учинялись птицами и улетали. Вскоре не видно стало ни одной сороки, и огнище уже изгасало, как по роще разнесся плачевный голос сетующей женщины. Я счел, что сия должна быть та волшебница, у коей сова похитила крылья, и что урон сей приключает ей печаль. Я не хотел воспользоваться приобретением, мне не принадлежащим, и пошел в сторону, откуда приходили ко мне стенания.
— Могущая волшебница,— кричал я, приближаясь,— не сетуй о своей потере: я отнял крылья твои у хищницы.
— Ах, благодетель мой! — возопила волшебница — и вдруг очутился я в ее объятиях.
Я рассказал ей, каким образом достались оные мне в руки.
— Храбрый богатырь,— сказала она мне, выслушав меня,— ты чрезмерную оказал заслугу волшебнице Тифее и верь, что она за сие на весь век твой останется благодарною...
Ведай,—продолжала она,—что сие собрание, коего ты был нечаянным свидетелем, бывает у волшебниц в присутствии короля их чрез каждые семь лет. Состав, который при сем приуготовляют, чрез помазание на лбу возобновляет в нас волшебную силу, и волшебница, по какой-либо причине не участвовавшая в сем, лишается права своей науки на двадцать один год. Все мы должны прилетать сюда в виде сорок; но если которая из нас каким-нибудь случаем потеряет здесь крылья, на коих прилетела, та вечно теряет волшебное знание и вместо того приобретает оное хищница крыльев. Киевские ведьмы, кои в силе науки далеко ниже волшебниц, стараются всеми образами проведывать час сего нашего седмилетнего собрания, но оный хранится в глубочайшей тайне. Когда ж которая проведает и посчастливится ей украсть крылья у одной волшебницы, та вступает на ее место, а несчастная навсегда остается простолюдинкою. Сие бедствие упало бы на меня, если б твое присутствие, храбрый богатырь, не отвратило оного. Но ведьма, имеющая неудачу в намерении похищения, предоставляется наказанию, каковое угодно будет волшебнице, против коей она покушалась. Сие обыкновенно состоит в лишении ее всего знания, каковое имеют ведьмы, и происходит чрез обрезание хвостика, с которым ведьмы на свет родятся. Ты будешь свидетелем казни над моею неприятельницею.
После сего Тифея очертила волшебною своею палочкою два круга: в один из оных поставила она меня, а в другом сама стала. По прочтении ею некоторых таинственных слов, коих я не разумел, жестокий вихрь промчался и опустил с ногам Тифеи обнаженную и связанную ведьму. Сколько оная ни проливала слез, сколько ни старалась умягчить волшебницу жалостными просьбами, но была лишена хвоста и по развязании отпущена на свободу.
— Теперь, благодетель мой,— сказала Тифея, должна я отплатить тебе за твое одолжение, и в залог всегдашнего моего тебе покровительства оказать с моей стороны некоторые услуги.
Я уповаю,— продолжала она, что ты не откажешь мне препроводить ночь сию в моем замке. Там, конечно, примешь ты лучшее успокоение, нежели в сем пустом месте; и хотя жилище мое отстоит отсюда более 4000 верст, но сие не причинит тебе ни малого беспокойства в пути, не помешает в расположении твоего странствования; не пекись также и о коне своем: он будет цел в надлежащем месте.
Все, что я видел, меня удивляло; но как я наслышался о чрезъестественных обстоятельствах волшебства и к тому ж знал, какое счастие для богатыря приобресть милость у волшебницы, то повиновался я Тифее без отрицания. Она прочла еще некоторые непонятные мне слова, после чего густой облак окружил меня и помчал быстрее молнии.
Чрез час остановился я и очутился в замке волшебницыном. Я оставляю описание оного, ибо ты сам будешь очевидцем его великолепия, а скажу только, что я угощен богатее, нежели при всех дворах государей, коим я оказал мои услуги. Тифея сняла с меня броню и меч мой и употребила все искусство своего знания, чтоб учинить броню непроницаемою, а меч столь деятельным, что противу оного не возмогает никакая сила и никакое очарование. Она вручила мне клубок сей и объявила, что во всякое время, когда возымею я нужду в ее помощи, следует мне лишь бросить оный пред собою, что оный покатится, будет показывать путь и доведет в несколько часов по беспрепятственной дороге в ее замок, до коего бы, впрочем, надлежало следовать несколько лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74