Проходя чрез несколько часов в разные стороны, не приметил он ни малых знаков, чтоб жили тут человеки; но напоследок вспал он на пешеходную стезю, удвоил свои шаги и приведен сею в дремучий лес. По продолжении несколько пути сего представилась взорам его обширная поляна, и посреди оной лев, сражающийся с великим змием. Булат изумился, увидя царя зверей в той части света, где не можно было ожидать его обитания; бой его со змием казался ему также чрезвычаиностию, а особливо стоящий близ них златый сосуд подавал ему мысль, что в сем предмете заключается какое-нибудь таинство.
Богатырь подошел; сражающиеся продолжали поражать друг друга, и присутствие свидетеля было как бы причиною усугубить их взаимную злобу. Булат, опершись на свою дубину, оставался спокойным зрителем до тех пор, как победа начала склоняться на сторону змиеву. Жалостный стон ослабевающего льва принудил богатыря подать ему помощь; он бросился и одним ударом налитого свинцом своего оружия раздробил голову чудовища. Зверь мстил и уже бездушному своему противнику, растерзав труп оного в мелкие части острием когтей своих. Потом, перекинувшись на своих лапах, обратился в человека, имеющего густую, до колен досязающую бороду.
— Храбрый мой избавитель,— сказал он изумленному богатырю,— благодарность моя будет вечно соразмерна твоему одолжению, ибо без помощи твоей погиб бы я от лютости чародея Змиулана, коего видишь пред собою бездушные остатки. ...Но ты утомлен, и для того, прежде нежели учиню я тебе опыты моего признания и повесть вражды моей с пораженным тобою моим неприятелем и о сем златом сосуде, должно принять тебе успокоение; ты найдешь довольство в моей пещере.
Сказав сие, схватил он с некоторыми особливыми обрядами златый сосуд, поставил оный себе на голову, и, поддерживая одною рукою, другую подал богатырю, который следовал с ним до отверстия пещеры, находившейся в неприступном каменном утесе и отстоящей от подошвы горы саженях во ста.
В приближении их к утесу горному водитель богаты-рев засвистал громко, и в самое то время стена горная, раздвоясь, оказала в себе всход по ступеням, устланным златоткаными персидскими коврами. Старик с сосудом следовал на верх; богатырь помогал ему нести тяжесть бремени его, и, соверша шестьсот ступеней, очутились они в пространном своде.
Булат не мог без удивления видеть, что место, удаленное в глубочайшую внутренность горы, было освещено столько, как бы способствовало тому особливое солнце. Свет сей исходил от великого, в середине свода утвержденного стеклянного шара, наполненного неким сияющим веществом. Оный был подкрепляем бьющим из середины пола водометом, из коего вместо жидкой стихии вылетала на поверхность ртуть и, рассыпаясь из вьющегося своего клуба в дождевые капли, упадала с блистанием в серебряную лохань. Казалось, что богатства царей индийских чрез многие веки совокуплены были на украшение сей горной палаты: стены ее испускали смешанные огни великих алмазов, яхонтов и изумрудов; свод из цельного сапфира, со вделанным крупнейшим восточным жемчугом, обманывал глаза и представлял бесконечное возвышение небесной тверди, испещренной различными звездами; пол, настланный в шахматы самоцветным камением неизвестных названий, изображал смесь всех четырех стихий, со всеми их цветами и красотами; и золо то могло быть сочтено за последнейшую вещь, из которой кованы и литы были все прочие утвари.
В одной стороне стоял на возвышении страшный истукан Чернобогов с железными вилами, коими поражал он зияющее пламенем чудовище. Пред ним стоял жертвенник, исписанный черными неизвестными характерами. Старец, бывший львом, приближился к оному и, поставя златый сосуд на середину жертвенника, распростерся пред истуканом.
— Бог-мститель!— возопил он.— Тебе вручаю я священный залог судьбы храброго славянского народа. Твоя поражающая злых рука низвергла в ад лютого Змиулана, она привела на помощь мне храброго богатыря русского, и ею подкреплен я в защищении моих дней от заклявшегося врага всему роду моих собратий. Будь восхвален, великий Чернобог, да воспоют тебе тьмы чистейших духов, служащих огненному твоему престолу, и будь проклят ниспадший в геенну злобный чародей!
Окончив сию молитву, старец восстал и понуждал богатыря принести жертву Богу, защитнику его отечества. Булат, объятый священным ужасом, исторг несколько волосов из главы своей, сорвал клык побежденного им железноголового исполина и, обвив оный своими волосами, возложил на жертвенник с коленопреклонением. Тогда истукан Чернобогов поколебался, густое облако окружило жертвенник, и гремящая молния, расторгнув оное, воспалила жрение и обратила в пепел, не смея прикоснуться к священному златому сосуду. Старец и богатырь вновь распростерлись пред истуканом, и по окончании божественного явления и служения первый начал к Булату следующее:
— Богатырь русский! Познай над собою покровительство небес, будь ободрен в течении твоем на подвиг и ожидай счастливого окончания славному приключению в освобождении венца Русова!.. Но доколе предварю я тебя о причинах, воздвигших бурю, остановивших течение пути твоего, доколе узнаешь ты, кто я и кому должен ты успехами прешедших твоих подвигов, и о дальнейших подробностях сего настоящего, должно принять тебе успокоение по трудам сего благополучного дня.
Сказав сие, подал он ему руку и вел чрез равно освещенные покои до удаленного чертога. Там возлегли они на мягких возглавиях, покрытых златотканым аксамитом. Старик стукнул ногою об пол, и в самое то время появился стол, наполненный изобилием вкусных еств и напитков. В продолжении обеда Булат не мог скрыть своего удивления, как о сем странном явлении, так и о том, что без помощи прислужащих, коих не было ни единого, все нужды исполняемы были от одного только стукнутия рукою в стол: стаканы, блюда пропадали и новые появлялись на их места; он не пропустил вопросить хозяина своего о причинах сего действия.
— Друг мой!— отвечал ему пустынник.— С тобою могу я говорить чистосердечно и вывести тебя из сомнения, что видимое тобою не есть волшебство. Правда, что от меня не скрыты и все тайны кабалистики, но все важнейшие оные действия основываются на причинах естественных. Верь мне, что вся сила невидимых духов не властна нимало нарушить течение и порядок природы. Сами боги никогда не употребляют могущество свое к преобращению действий ее, ибо созданное ими единожды не должно никогда быть нарушаемо. Все, что нам кажется чрезвычайным, есть только следствие человеческого разума. Люди, вникающие в испытание естества, доходят в оном до начальных причин и через сии предузнают имеющее случиться, употребляют таковые случаи и следствиями удивляют людей столько, что бывают от них считаемы за волшебников. Правда, что обладание невидимыми духами много способствует к действиям чудесным; ты вскоре увидишь сему опыт. Но как для тебя не столько нужно узнать сии таинства, сколько сведать обстоятельства о судьбине россов, и для того начну я.
ПОВЕСТЬ О ЗЛАТОМ СОСУДЕ
-— Когда размножение людей на долинах Сенаарских подвигло многих родоначальников искать себе земель для поселения, Рус, избранный от своих собратий в вождя, оставил оные и следовал к северу со многочисленным народом. Аспарух, отец его, величайший кабалист своего времени, беспрестанно упражнялся в таинственных науках. Он старался изыскать средство к учинению народа своего непобедимым, и на сей конец, в приближении великой русской орды во Аланию, удалился он в гору Алан, где и начал трудиться в своем намерении. Я следовал за ним как любимец и ученик его. Все металлы и стихии были пережигаемы и раздробляемы, смеси от оных отделяемы и чистейшие начальные частицы извлекаемы, тьмы служебных духов в том работали.
Напоследок из сих составов соорудил он венец и виденный тобою златый сосуд. В оных заключил он судьбу русского народа. Металл, или, лучше сказать, смесь, из коей оные были составлены, не могли быть ничем разрушены; следственно, благоденствие нашего отечества сохранено стало в надежном месте. Но чтоб вящую придать сему прочность, Аспарух вознамерился освятить труд свой пред престолом Чернобога.
— Роксолан!—сказал он мне тогда.—Имеешь ли ты довольно бодрости, чтоб последовать за мною в чертоги бога, покровителя нашей науки?
Я возблагодарил его за сие дозволение тем с большею ревностию, ибо известно мне было, что не лобзавший ступень престола Чернобогова не может достигнуть совершенства в тайнах кабалистики. Мы начали собираться в путь сей. Дары и жертва изготовлены: сорок воронов и столько ж сов посажено в златых клетках; тридевять черных овнов связано вервями черного шелка; начальные из служебных Аспаруховых духов возложили на себя бремена сии: я нес венец, а сам он златый сосуд.
По прочтении Аспарухом некоторых таинственных слов пламенный неопаляющий вихрь окружил нас и с невероятною быстростию помчал к северному пупу земли. В приближении к оному казалось мне, что сия страна земли забыта небом и природою. Нестерпимый мраз учинял застывший воздух недвижимым; там вечный снег покрывал твердь, а вода до самого дна моря составляла лишь глыбу никогда не таявшего льда; нигде не видно было ни малейшего растения, и одни тусклые ледяные горы едва ли имели столько блеска, чтоб различать вид их посреди господствующего тут мрака вечной ночи.
Лишь только ноги наши коснулись земной поверхности, усильность хлада тотчас уничтожила прохладную теплоту несшего нас неопаляющего огненного вихря, и я ожидал с каждым мгновением ока, что превращусь я в лед; но несколько прочтенных Аспарухом слов остановили действие мороза и предали меня новому ужасу. Две ледяные горы, как бы брошенные с обеих сторон, слетясь, совокупились и заключили нас во внутренность себя, подобно как видимы бывают насекомые, запертые в прозрачных телах окаменевшей смолы, извергаемой Варяжским морем на брега поруские. Земля с ужасным треском и громоподобным стуком разверзлась под нами, и мы с окружающими нас льдами опустились в горящую пропасть. Тогда узнал я, какую взял учитель мой предосторожность, ибо без помощи застывшей воды сей мы бы погибли в клокочущей геенне. Целое море кипящей смолы, растопленных металлов и серных масел тут шумело раскаленными вихрями; огненные реки приносили целые горы селитры, и сии, разрываясь, рассыпались то в пламенный дождь, то в сверкающих молниях, носясь по бездне, колебали стены тартара. Казалось, что надлежит нам уничтожиться, как мухам, влетевшим в горящую печь, но сражение противоборствующих стихий сохранило нас. Тающий лед отражал пламенные валы, чтоб придать им новое рвение и усугубить нападение. Не можно иметь лучшей идеи о сражениях элементов в древнем хаосе: гром, рев, вихри, молния умножались по мере быстроты нашего полета. Защищающий нас лед уступал вечному огню и почти совсем уже исчез; я в трепете ожидал последней минуты моей жизни; однако мы совершили путь сквозь геенну и очутились в пространстве, наполненном тихим светом вечерней зари.
Твердь, на которой остановились ноги наши, состояла из блестящего хрусталя, я слышал в одной стороне, закрытой черным густым облаком, стон преступников осужденных и звук цепей; в другой же сияли чертоги великого Чернобога. Представь себе тысячу солнцев, совокупленных воедино; сей будет, может быть, сходный вид славы чертогов бога-мстителя. Оные, казалось, стояли на воздухе, окружаемые тридевятью сверкающих огнем радуг; тьмы пламенных служебных духов носились около его по воздуху: иные стерегли вход, иные покоились на лучах радуги, а прочие, разделясь хорами, воспевали чудные подвиги бога, низложителя исполинов. Я не могу изъяснить тебе славы сего места; нет для человека выражений, в коих бы можно было описать красоту обители бессмертного. Священный ужас объял меня, входящего во врата железные, ведущие во внутренность чертогов. Нас не остановляли, двери растворялись сами собою, и мы пали пред престолом великого Чернобога.
Блеск его ослеплял нас. Дары поставлены, а жертвенные по возложении на алтарь обращены в пепел молниею, излетевшею от престола. Тогда сияние, нас ослеп ляющее, утихло, и мы узрели великого бога-мстителя в образе человека, с божественною милостию нас благословляющего. Последуя водительству Аспарухову, учинил я тридевять коленопреклонений до престола и лобзал, так как и он, ступень оного. Я не могу изъяснить тебе, какая учинилась во мне после того перемена: бодрость всели лась в мое сердце, и очи мои отверзлись к познанию сокровенных таинств. Я услышал словеса из уст бога-мстителя, которых под вечною моею погибелью никому открывать не должен.
Между тем Аспарух распростерся пред престолом, поставя прежде златый сосуд и венец на подножие престола, и, восстав на коленах, вещал так:
— Великий бог-мститель! Прими моление раба твоего, посвящающего тебе залог верного тебе народа; учини судьбу русов недвижиму во веки и изреки твой непременный предел на сей таинственный сосуд и на сей венец, да учинятся оные освящением твоим в забрало храброму отродию славенскому, и да будет оное страшно всем странам света!
Тогда божественный свет возблистал окрест престола; служители оного воспели похвалы бессмертному, на нем сидящему, и мы, не могущие терпеть блеска, поверглись на пол. По времени блистание утишилось, и увидели мы Чернобога, держащего в руках книгу судеб разверстую.
Внимай, отец русов,— вещал он к Аспаруху, — небеса покровительствуют ревность твою к твоему отечеству; судьба определяет неустрашимость и победы участию твоего народа. Оный покорит страны, в которые шествует; весь север и части востока, юга и запада подвергнутся его власти; прочие ж страны и народы вострепещут единого имени. Я всегда буду покровитель его, венца и златого сосуда. Доколь князи руские будут венчаться венцом сим, доколь будут сохранять таинственно предписанные в оном законы, — держава и меч их не поколеблются;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74