Обрадованный князь осыпал его благодарностию и почестями, и между тем, как богатырю оказывано было угощение, исполину возвещено, что наутро имеет выступить против него на единоборство богатырь.
Лишь только солнце осветило брега моря Варяжского, стены города покрылись неисчислимым множеством народа. Государь провождал торжественно храброго своего защитника из дворца до градских ворот, у коих, принесши жертву великому Перекуну, простился с ним и вошел на подзорную башню, чтоб быть трепещущим свидетелем избавления своего или лишения престола. Тогда ворота градские при звуке бубнов и ратных рогов отворили, и Булат, вооруженный единою своею дубиною, исшел на подвиг.
Исполин, гордящийся своим ростом, начал громко смеяться, увидя приближающегося своего противника, и сей смех его был столь пронзителен, что отстоявшие в полуверсте на стенах градских зрители принуждены были заткнуть свои уши. Он оскорблял богатыря ругательными названиями:
— От сей лягушки,— говорил он с презрением,— ожидает варяжский князь обороны венцу своему!
Я старался, присутствуя при нем тайно, вливать в него гордость и презрение, чтоб тем, возбудя в богатыре досаду, привести его в излишнюю запальчивость, учинить нападение со стороны его нерасположительным, и железноголовый исполин продолжал свои насмешки и угрозы.
— Куда ты идешь, мелкая тварь? — кричал он Булату.— Мне стыдно будет, если употреблю я противу тебя оружие; одной оплеухи довольно для уничтожения дерзкого варяжского защитника со всем его высокомерием... Но слушай, сие уже в последний раз: раздавя тебя, я не хочу больше медлить, и варяжский князь должен мне сорву оную с него обще с его головою. Дай мне в сем клятвенное со стороны его обещание!
- Я не удостоил бы тебя ответом,— сказал Булат с презрением,— если б не касался ты до чести защищаемого мною государя. И так принужден я унизить себя, чтоб отвечать тебе. Я вижу, что железная твоя голова мало имеет в себе мозгу, что ты судишь о человеке по его росту. Не обещая тебе никаких условий со стороны защищаемого мною государя, объявляю тебе его именем, чтоб ты приготовился заплатить жизнию за дерзкое твое требование!
Сказав сие, приготовился он к нападению. Я, ведая важность оружия богатыря руского, распорядил подвластных мне духов к подхватыванию ударов; каждый член тела исполинова заняли по нескольку духов и с рачением ожидали начатия битвы.
Исполин, раздраженный словами богатыря, воскрикнул страшно и, наскочив, хотел раздавить его ногою, но Булат встретил оную толь жестоким ударом своей дубины, что, без сомнения, учинил бы его одноногим, если бы духи, со вредом своим подоспев совокупно, не подхватили удар. Однако ж исполин лишился всей нашей защиты, ибо молния, исшедшая из оружия Булатова, низвергла меня со всеми моими в ад. Исполин предоставлен стал только естественным своим крепостям, и лишь единая железная голова его на несколько мгновений ока выдержала жестокость поражений Булатова оружия.
Бой был страшный; тут видим был спор искусства с дарованиями природы: борьба небес с адом. Удары исполиновы, удобные по одиночке разрушить великую гору до основания, упадали без действия, отражаемые проворством Булатовым. Сей уклонялся от наскоков дебелого тела его и каждым опущением смертоносного оружия своего отторгал часть либо брони исполиновой, либо мяса до костей. Очарованная голова оного была неприступна, ибо, как вершина дуба, земле равнолетного, возвышалась оная почти до облаков.
Богатырь видел сие препятствие своей победе; он усугубил удары и, отбивая стремящиеся в него от его противника, поражал купно исполиновы ноги, так что с каждым прикосновением дубины убавлялся рост сего чудовища саженями. Состав за составом отлетал прочь, и сия гордая громада, лишенная ног, опиралась уже вместо пят на коленах, а потом, став без лядвий, поддерживалась только на одних задних, но всегда укреп ленная в злобе, чтоб растерзать или хотя бы раздавить падением тела своего богатыря, ее уничтожающего.
Исполин, чувствующий свою погибель, ревел ужасно, проклинал богов, пена била клубом из его окровавленного рта, он кусал собственное свое тело и частями оного с целыми водоносами крови плевал в Булата. Сия, соединяясь с текущею из отбитых ног его, наполнила место побоища, так что богатырь стоял в крови по самый пояс. Исполин ослабевал и, видя конец свой неминуемый, наполнился ярости и отчаяния: он, изрекши тяжкие хулы, собрал остатки сил своих и бросился на богатыря, чтоб падением своим раздавить его, но сие совершило битву Едва только наклоненная голова исполинова учинилась досязаемою, Булат поразил в оную своею дубиною, и удар был толь жесток, что мозг из раздробленного черепа брызнул до самых градских стен.
Богатырь возгласил победу и, вырвав клык из челюстей исполиновых, возвращался к обязанному им варяжскому государю, который, встретя его торжественно, проводил во дворец свой. Радость о избавлении от толикой опасности оказывана была празднованием чрез целые два месяца во всей Варягии. Булат, увенчанный славою и осыпанный почестями и награждениями, был первым лицом во всех пиршествах и забавах; он умел оживлять оные своим веселым нравом и с того времени сделал он привычку, чтоб после каждой знаменитой победы провождать в веселии и попойке с приятелями по целому месяцу. Но как после такового богатырского шумства потребно было довольное и отдохновение, то и заснул он крепко в увеселительных чертогах князя варяжского.
Во время сна сего, продолжавшегося целый месяц, ад, пристыженный неудачею своего намерения, кипел злобою и из непроницаемого коварства соплетал новую сеть, в которую бы запутать и низложить богатыря, дерзко стремящегося к славе.
Тогда чародей Змиулан был еще жив; он, случась по некоторым обстоятельствам при дворе косожского князя, смертельно влюбился в дочь его княжну Светану, уже просватанную невесту аварского короля Кигана. Он бы легко похитил ее посредством своей адской науки, если б не мешал тому талисман, повешенный ей на шею при самом еще ее рождении по дружбе с родителем ее от кабалиста Роксолана. Змиулан, быв знаем при дворе ко-сожском простым только чужеземцем, не устыдился взять дерзость просить торжественно княжну Светану себе в супружество. Легко догадаться, что ему с презрением было в том отказано и учинена поносная высылка из областей косожских. Он удалился, закляв себя явно отмстить обиду свою косогам чувствительным образом, кипя злобою, определил он совершенно разорить их отечество, и на сей конец, призвав на помощь проклятую свою науку, воздвиг он двенадцатиглавого Смока и послал опустошать ненавистную себе страну. Чудовище сие имело стан львиный, крылья, подобные нетопыревым, ноги и хвост, покрытые непроницаемую чешуею с преострыми когтя ми, а между числа змеиных голов своих одну человеческую и могущую говорить страшным голосом.
В один ясный летний день густое черное облако покрыло столицу косожскую и, учиня тем в обеденное время вечерний мрак, привело всех в ужас. Облако сие, свиваясь в клуб на полях пред городом, разорвалось с великим громом и изрыгнуло из себя чудовище. Ужаснувшиеся косоги бежали на градские стены, чтоб удостовериться в образе, каковым разгневанные, по мнению их, боги их казнить хотят, и едва облако исчезло, увидели они чудовище, идущее к ним. Многих объял трепет и принудил бежать в сокровенные места, но было довольно и отважных, кои пускали в него стрелы и метали с бойниц из пращей великими камнями, хотя без всякого успеха. Смок глотал камни и стрелы, непроницающие тело его, и говорил со страшным хрипением следующее:
Косоги! Не помышляйте нападать на меня обыкновенными человеческими силами; покушения ваши будут гибельны и бесплодны, ибо и самые чрезъестественные средства против меня не могут Одно вам предлагаю на выбор: если не хочете, чтоб я в стране вашей истребил всех живущих, отдайте мне на снедение княжну Светану, после сего я без всякого отлагательства удалюсь из земли вашей в необитаемые Валдайские пустыни.
Сказав сие, чудовище легло на великом камне и ожидало, какое по требованию его взято будет вознамерение. Слышавшие сие косоги с печальным ужасом бежали возвестить о происшедшем своему государю. Несчастный князь оцепенел от слов сих. Хотя он был и добрый монарх, но порфироносец и человек сражались жестоко в его особе. Погибель государства и погибель единочадной дочери — два предмета, равно драгоценные. Великодушие его побуждало самого себя принести на жертву в пользу народную; он хотел сам идти сразиться с чудовищем, чтоб, по крайней мере, погибнуть, не быть жестокосердым свидетелем конца бедной своей Светаны. Но вельможи не допустили его предаться очевидной опасности, равно не хотели они слышать, чтоб надежда княжеского рода пресеклась в единой наследнице престола, если б согласиться на требование чудовища. Они к отчаянному государю приставили верных хранителей, чтоб не допустить в действие гибельного отечеству его великодушия, и в сей раз впервые на свете монарх по усердию подданными взят был под стражу.
Между тем собран великий совет на градской площади. Общая опасность не допускала разделяться голосам, как то обыкновенно бывает в прочем, когда частные корысти владеют вельможами; они и народ согласно приговорили отказать чудовищу в его требовании, хотя бы стоило то погибели всего государства, и доколь небо пошлет им избавление, сражаться с ним и искать средств умертвить его. Множество юношей, испытанных витязей и отрядных полков снимали на себя сей подвиг; предложение их принято с надлежащею благодарностию, заключено оставить на волю их, купно ли, или по одиночке выходить им на сражение, и послать гонцов во все соседственные государства для возвещения о сем приключении сильным могучим богатырям, а особливо к королю Кигану, чтоб узнал он о опасности своей обручницы и государства, коего владеющий род он восстановить долженствует.
Однако все отважные погибли в своем доблественном предприятии; ни сила, ни искусство не возмогали против Смока; он терзал и пожирал всех нападающих.
Посланные гонцы не лучшую имели участь: чудовище прилежно стерегло всех исходящих из города, и все они были плачевною добычею алчных челюстей его. Нельзя было ожидать спасения, кроме от молвы, разнесшей всюду слух о несчастии земли косожской. Отчаянные жители ее не смели выходить из домов своих и взяли последнее прибежище в молитвах к бессмертным; ибо человеки тогда лишь прилежно вопиют на небо, когда сами в себе не видят помощи. Между тем Смок, не могущий войти только в город, опустошал деревни, стада, нивы и луга, и в малые дни можно уже было сказать, что цветущая косожская область вскоре учинится плачевною пустынею...
— Я,— продолжал Астулф, — радовался об успехах мщения покровительствуемого Астарофом чародея. Но чтоб вящей подвергнуть опасности богатыря Булата, ибо не сомневался я, что он при первой вести о сем приключении устремится в Косогию,— вздумал я соорудить ему сильнейших неприятелей, нежели двенадцатиглавый Смок.
Римляне, присвоившие себе право завладеть всем светом, имели на сей конец войска во всех странах обширных границ своих. Полководцы оных готовы были на всякий случай воспользоваться удобным временем к завладению какою-нибудь областию. Камилла, возвратившегося тогда с победою от славного города Вей, беспрестанные войны с немецкими народами принудили расположиться ратию близ Булгарии, и, следственно, был он не в дальности от земли аваров и косогов. Мне известен был гордый и влюбчивый нрав сего римлянина, чем и заключил я воспользоваться, чтоб, внуша ему страсть к княжне Света-не, учинить его врагом королю аварскому Кигану и тем сего отвлечь от помощи стране, надлежащей отцу его возлюбленной; а притом, что не удастся ли и богатыря Булата, готового всегда в близ происшедших войнах искать своей славы, повергнуть на мечи римские.
В таковых расположениях принял я на себя образ старухи и в пристойном придворной косожской одеянии требовал допуска пред Камилла. Получа сей, говорил ему что слава, разнесшаяся о его достоинствах и победах, заочно пленила сердце единственной наследницы сильной области косожской и таковой красавицы, каковая достойна учинить счастливым жребий подобного ему героя; что княжна, государыня ее, быв принуждена повиноваться власти своего родителя, против воли обручена за аварского короля, и, считая участь сию для себя весьма низкою и несчастною, принуждена, забыв девическую благопристойность, взять чрез меня прибежище к победителю почти всего известного света, в твердой надежде, что Камилл храбростию своею избавит ее от противного для ней брака и, может быть, сочтет, что ему приличнее учиниться государем косожским и супругом княжны, составляющей прелестями своими украшение сего века.
Потом показал я римскому военачальнику мечтательный список с лица ее и умел толь сильно заразить его к Светане любовию, что он в то же время отправил послов, как к косожскому князю с требованием дочери его за себя в супружество, так и к аварскому королю с грозным повелением оставить намерение его о союзе с Света-ною. Ожидаемо, что он, хотя посол его, провождаемый мною, безопасно от Смока проехал к двору косожскому, в обоих местах получил отказы. Родитель Светаны отвечал ему, что несчастное обстоятельство страны его не дозволяет ему помышлять ни о каких союзах, а особливо когда дочь его обручена уже по собственному ее выбору за короля Кигана; а сей только был раздражен наглостию Камилловою, что, прогнав посла с бесчестием, объявил римлянам войну и готовился учинить впадение в их области.
Во время сих восстановленных мною и чародеем Змиуланом смятений в двух союзных государствах одно из них доходило до падения своего от всепожирающего Смока. Киган не знал об опасности, грозящей его возлюбленной, и занимался приготовлениями к войне на римлян; а родитель Светаны, преодоленный бедствием своего отечества, упросил вельмож своих, чтоб оные покорились воле небес и погибелию его дочери избавили бы себя и всю страну от неминуемой смерти;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74