Я познаю в тебе непобедимого Булата,— сказала Царь-девица с взглядом, могущим всякого мужчину принудить позабыть о храбрости. — Да, сии богатырские черты не могут обманывать; сии доводы славных подвигов подкрепляют мои понятия. Так, я уверена, что в сей день имею счастие угостить у себя героя, приведшего весь свет в удивление своими славными делами.
- Вы не ошиблись, прекрасная Царь-девица,— отвечал богатырь.— Точно, я Булат руский, кроме того только, что намерение посещения моего столицы вашей может быть не толь приятно для вас будет, как вы ожидаете, и при прощании с вами я не надеюсь, чтоб проводили вы меня теми милостивыми взорами, каковыми я встречен; словом сказать, венец Русов содержит в себе судьбу моего отечества, и для того весьма неприлично, чтоб служил оный только к простому вашему украшению.
- О, это не полагает никакого препятствия удовольствию моему в угощении вас,— подхватила Царь-девица с притворным спокойством духа.— Ты сам признаешься, что тогда отечество твое недостойно было хранить сей небесный дар в своих недрах, когда я оным завладела, был ли тогда достойный государь к ношению оного?
Вельможи забывали ль своекорыстие и прилеплялись ли, как сыны отечества, к общему благу? Словом, была ли храбрость Булатова, подкрепляющая благоденствие страны своей?.. Верь мне, что я признательна и охотно уступлю мне ненадлежащее, и не только сей венец, но и все сокровища, доставшиеся мне по праву войны; однако ж на условии, чтоб сей день вы приняли угощение и не помышляли ни о каких намерениях, кроме веселостей; а ввечеру я позволяю вам снять с головы моей венец Русов.
Хотя для богатыря, помышляющего об одной только славе, и не могли быть приятны таковые предложения, но прелести уст, из коих излетали толь ласковые приглашения, действовали надлежащим образом. Богатырь, упражнявшийся только в оружии, не имел времени навыкнуть в обращении с женщинами, и природа со своей стороны помогла к забвению наставлений его благодетеля Роксолана: он согласился быть покорным и занялся только воображениями красоты, коею овладеть не находил великих затруднений. Пронырливая Царь-девица умела соединить изобилие и великолепие с искусством: служебные духи в виде придворных служителей накрыли стол во внутренних чертогах и наполнили оный избраннейшими ествами, какие только могут почесться редкостью во всех четырех странах света; потом напитки принесены в златых сосудах и богатырь с хозяйкою оставлены наедине. Обращение их становилось от часу живее; богатырь воздерживался пить, отговариваясь, что он ничего хмельного не употребляет; однако ж напоследок согласился всякую чашу опоражнивать пополам с хозяйкою, ибо уповал, что сие послужит ему к удобнейшему достижению конца в предприятии, располагая, что крепость напитков вскоре лишит Царь-девицу чувств.
В самом деле, она упала без памяти на софу; но и Вулат, неприметно испивши всыпанный в сосуд порошок, начал ослабевать во всех членах; сон клонил его жестоко. Все погибло бы и храбрый Булат от невоздержности потерял бы свободу или и самую жизнь, если б благоденствующий ему кабалист таинственным присутствием не вложил ему в мысль о его опасности и не привел в напоминание помощь, каковую можно ему получить от златого сосудца.
Булат воспрянул как бы от безумия; вспомнил о завещании Роксолановом, вздрогнул о своей опасности и тотчас раскрыл златый сосудец. Благовоние, исшедшее из оного, коснулось его носа и произвело жестокое чхание, которое в несколько минут освободило его голову от отягчавших его паров и уничтожило действие чародейного порошка.
Первое действие Булатово по пришествии в память состояло в том, что он бежал в покой, где Царь-девица хранила свою чародейную книгу, разорвал ее в мелкие лоскутки и уничтожил все ее прочие адские орудия. Потом, уже считая себя в безопасности от сверхъестественного нападения, пренебрегал все прочие и множество равных ему человеков и шел к лежащей без чувств хищнице венца Русова. Он сорвал его с головы ее и, обвив в чистый плат, положил в свою дорожную суму. Но тогда предстало ему новое искушение он взглянул на Царь-девицу, лежащую в приятнейшем беспорядке: ослабленные нервы собрали кровь под тончайшие части кожи и произвели колеблющийся розовый пламень на ее щеках; вздымающаяся сильным движением грудь нечувствительно оборвала застежки ее одежд и открыла пару райских яблок, на кои не можно было взглянуть, не почувствовав величайшего побуждения их поцеловать; словом, все предметы были очаровательны, все привлекало к восхищению; влияния кабалистовы уступили природе: храбрый богатырь забыл все и... опамятовавшись, познал, что он худо следовал завещанию своего покровителя.
Замешательство и стыд окружили его, понятие о преступлении угрожало ему последствием всех бедств; смелость его ослабела, и он не отважился уже возвращаться тем путем, которым шел, но, оставя Услада собственной его участи, бежал к морской стороне дворца и, выбросясь в окно, поплыл в ту сторону, где чаял найти своих сотоварищей. Если изменила ему его храбрость, поражаемая робостными предрассудками, то не оставила еще врожденная ему сила, и он благополучно доплыл к своей ладии.
— Поспешно удаляйся! — кричал он торопно к корм чему.— Если я и возвращаюсь с победою, но Услад погиб, и все мы предстоим великой опасности мое преступление... Не медли, поспешай плаванием
Кормчий повиновался; вода зашумела под веслами, и ладия вскоре удалилась из виду от берегов бриттских.
Истинно то, что ни один человек, какими бы предрассудками ни удерживал себя в пределах добродетели, не может предохранить себя в неотступлении от оных.
Свет, стечение случаев, чувства природы, сложение — суть встречи, отводящие нас от наших вознамерений. Мы часто делаемся преступниками, не ведая и начала, коим образом впали в преступление. Булат, конечно, не пожелал бы, чтоб произошли неудобства в течении славного его подвига; он твердил беспрестанно завещания Роксолановы и не думал, чтоб что-либо могло в нем оные нарушить; однако бывают минуты, в которых и герои не больше как человеки. Богатырь укорял себя своею слабостию и готовился выдержать несчастия, угрожающие ему по предсказанию кабалиста; он жалел только о том, что сии продлят возвращение его отечеству достоверного благоденствия чрез венец Русов. По крайней мере, он вознамерился погибнуть — или сохранить сию святыню посреди всех своих бедствий. Между тем ладия пристала для отдохновения к некоторому острову.
Едва только Булат с несколькими из своих спутников выступил на берег, кормчий закричал, что он видит летящих к ним множество крылатых змиев.
— Это погоня за нами от Царь-девицы,— отвечал богатырь, стараясь сколько можно внушить в своих людей смелость и объясняя оным, что сии змии не иное что, как только вооруженный бриттский флот, однако никто не смел полагаться на слова его, и лучше верили глазам кормчего.
Молва о чародействе владетельницы бриттской наполняла всех единым ужасом. Тщетно богатырь принуждал всех сокрыться во внутренности острова, обещая один уничтожить силу своих неприятелей. Никто ему не верил, страх изгнал из них повиновение, всяк за лучшее находил бежать на уход в ладию; в смятении бросались за первым, вскочившим на судно, принимались за весла и отвалили от берега, оставя на оном Булата, ожидавшего, что подчиненные ему не могут учинить против него таковое дерзости. Он покорился своей участи, считая оную первым себе наказанием, и с жалостию ожидал, что без помощи его ладия истреблена будет великим бриттским флотом.
Ожидание его было справедливо; плавающие на ветрилах, подобно вихрю, суда бриттские усмотрели ладию, погнались за оною, догнали и в виду острова потопили оную бросанием из пращей великих камней. Булат горел досадою и мщением, но не мог подать никакой помощи несчастным своим и был только сострадающим зрителем их погибели. Он видел, как старались между утопающими сыскать хищника чести своей государыни, как должно думать, для отвлечения на жестокую казнь, и так, не нашед желаемого, всех побили копьями и стрелами.
По совершении сего флот возвратился и плыл прямо к острову, на коем находился Булат. Сей, кипя мщением, досадовал, что противный ветр препятствует доплыть неприятелям его к берегу и что тем лишается он средства употребить против них свое оружие. Гнев приводил его в исступление; он ударил сам себя рукою в грудь и жестокостью сего поражения сшиб крышку с златого сосудца, данного ему кабалистом, который он носил повешенный на груди своей. Едва сие произошло, как из сосуда выскочил подобный молнии пламень и, быстрыми вихрями, понесен был ветром прямо на суда врагов русских. В несколько мгновений ока сии ужасные виды летучих змиев, или, лучше сказать, водоходные громады, объяты были огнем и обращены в пепел со всеми на них бывшими.
Булат радовался, что само небо отмстило погибель его соотчичей; но, с другой стороны, остался без всякой надежды к возвращению в свое отечество. Остров, на котором он находился, казался ему необитаемый; песок, каменистые горы и сухая трава составляли дно оного. Не было ничего вернее, что храбрый Булат умрет тут с голода. Всяк бы, кроме него, предался жесточайшему отчаянию, но Булат пошел во внутренность острова. В несколько часов исходил он его вдоль и поперек, не нашед ничего удобного к своему насыщению; по крайней мере, сыскал узкий пролив, отделяющий оный остров от другого великого острова или, может быть, и матерой земли. Богатырь решился плыть; бросился в воду и вскоре вышел на берег желаемого места.
Хотя только один узкий пролив отделял отсюда остров, но страна сия во всем имела противоположения Казалось, что тут природа истощила все свои щедроты, коих лишила она близлежащее место. Булат шел по прекрасным лугам, укрытым свежею травою и испещренным тысячами родов благовонных цветов; по сторонам пред ставлялись ему зеленеющиеся лесочки, служащие убежищем неслыханному множеству птичек, наполняющих воздух приятным пением; всюду попадались ему плодовитые древеса, и стоило лишь протянуть руку, чтоб насытиться разнообразными вкусами изобильных даров природы. Нельзя ему было остановиться и помыслить об отдохновении, ибо, приближась к какому-нибудь привлекательному предмету, бросался ему в глаза иный еще привлекательнейший.
Шествуя таковым образом, очутился он на пространном поле, покрытом мертвыми человеческими костями; переломанное или заржавевшее оружие, всюду разбросанное, показывало бывшее некогда на месте оном кровопролитное сражение. В уединении оставляют человека всякие пристрастия и предают сердце его естественным рассуждениям.
Булат размышлял о суетности человеческих действий, об ослеплениях мщения и ложной славы, принуждающих их ненавидеть, гнать и убивать друг друга, и, может быть, извлек бы заключение, что нет для них лучшего, как жить в покое, наслаждаться без драки дарами природы и отказаться навсегда от всякого оружия, кроме того, коим добывают из земли хлеб. Однако мы, человеки, несчастны, потому что когда есть в нас здравые рассуждения, то на свете есть и встречи, мешающие нам следовать советам разума.
Булат увидел богатырскую голову, валяющуюся в бесчестии и лишенную погребения. Вдруг философские умствования исчезают в голове его и наполняют оную гневом; он проклинает бесчеловечных победителей, грозит поступить с ними еще бесчеловечнее, если только окажутся они налицо, и приближается к несчастным останкам своего богатырского собрата. Он видит исполинский остов, одетый бронею; долгота времени, обнажившая кости, не лишила сию красоты ее: броня сияла от лучей солнечных, и великий меч лежал вместо возглавия под черепом богатырским. Булат хотел оный вытащить и употребить к ископанию могилы, но, истоща все силы, не мог тронуть с места голову, придавившую тягостью своею меч. Он удивлялся недействию своих мышц и начал опасаться о потерянии их крепости, как происшедший неизвестно откуда голос остановил его и поверг в вящее изумление, а потом в радость.
- Богатырь руский, - вещал ему голос невидимого.— Оставь бесплодное покушение и не мни, чтоб беспримерные твои силы тебя оставили; только мои превосходят оные; ты не можешь поднять сидящего на главе богатыря Сидона охранительного его духа. Ты имеешь при себе средство возвратить ему жизнь, а помышляешь зарыть его в землю, испытай помощь златого сосудца.
Голос умолк, и Булат, учиня коленопреклонения пред бессмертным существом, открыл златый сосудец.
В то мгновение ока исшедшие из оного пары покрыли влажностию сухие кости богатырские. Булат с удивлением взирал на животворное оных действие; он видел, как готовые разрушиться тлением кости покрывались жилами и как сии, сплетаясь непонятными узлами, составляли тело. Но вскоре он лишился сего приятнейшего позорища, златый сосудец испустил из себя огненные пары, кои, окружа тело, обратились в непроницаемый облак. Булат не ужасался о участи тела Сидонова и с набожностью ожидал конца сему чрезвычайному явлению.
Чрез несколько мгновений ока сильный чох разорвал облак, который поднялся на воздух и представил Булату встающего с земли богатыря прекрасного и в лучшем цвете возраста. Не можно изобразить, каковым удовольствием наполнилось Булатово сердце от чувствования, что его посредство возвратило жизнь Сидону
Сей тотчас схватился своей брони, кою отвергло с костей действие божественных паров, подбирал оную и свое оружие и, возлагая оную на себя, благодарил Булата за разбуждение его от сна.
— Кто бы вы ни были, почтеннейший богатырь, говорил Сидон,— но я вижу, что вы с дружеским намерением возбудили меня ото сна, овладевшего мною посреди моих неприятелей. Будьте уверены, что я знаки вашей приязни не пренебрегу вобще и вечно останусь вашим другом; я клянусь в том моим оружием.
Сказав сие, призывал он богов во свидетельство своего обещания, целовал конец меча своего и простирал объятия к Булату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74