По крайней мере, утешалась я тем, что уже в состоянии находилась если не отвратить их напасти, то хотя облегчать и обращать следствие оных в их пользу. Я, учинившись невидимою, посетила дочерей моих в их замках и нашла оных упражняющихся в невинных забавах. Молодые лета их не внушали еще им тогда склонности к замужеству. Я оставила их в покое и посетила ваше, Доброслав, жилище. Милостанино очарование тогда уже кончилось, и я нашла вас вкушающих все утешения взаимной любви в счастливом супружестве. Тогда представилось мне на мысль предсказание о браке дочерей моих со внуками царя дулебского. Я не сомневалась, чтоб не ваши сыновья предопределены были в зятья мне, ибо хотя дети племянника моего Гипомена равномерно могли быть внуки царю дулебскому, но казалось, что предсказание явственно относилось до детей ваших. Посему заключила я исполнить все подробности предсказанного мне, и чтоб супруг мой не взял подозрения, если бы дочери наши вышли прямо за наследников царя дулебского, посему, повторю, заключила я похитить детей ваших при самом их рождении и отдать оных на воспитание самым подлым людям. Я считала, что сие обстоятельство не помешает мне влиять в детей ваших склонности, пристойные их природе, что тем супруг мой будет обманут и что предсказание будет исполнено. Таким образом первородный сын ваш Зелиан по похищении отдан мною в хижину пастуха дулебского, Доброчест отнесен мною к воспитавшему его сапожнику, а Ярослав подкинут к жрецу Ладина капища. Я, таинственно посещая их, пеклась о исправлении их нравов и о внушении им понятия о пристойных науках. Доброчест и Ярослав остались на моем попечении, но Зелиан похищен был у вскормившей его пастушки королем волшебников и, наконец, по известному вам приключению его с очарованною книгою попался в мой замок. Сие обстоятельство хотя возвратило мне полную силу волшебницы, но я не могла оную обращать на помощь моим родственникам и семейству царя дулебского; ибо испытала, что оная уступает силе заклинаний моего супруга.
Между тем рожденная от Доброслава последняя дочь его, которую хотела я взять для совершенного воспитания в мой замок, была неизвестно кем похищена, и после уже я проведала, что попечение сие имеет об ней сам король волшебников. Я узнала также, что он очаровал Милостану, коя прежде сочетания с Доброславом превращена была в рыбу, и что сила заклинания его содержала в себе и ту подробность, что в сетях, коими Доброслав ловил рыбу, и в очарованном копие заключалась судьба счастливого их жития с Милостаною, так что, если бы оным копием учинилась скважина в сетях, Милостане следовало опять превратиться в рыбу. Я всеми силами старалась оное предупреждать, но видно, что определенного судьбою избегнуть неможно. Милостана, утратив всех детей своих и не имея надежды иметь оных еще, начала скучать обитанием своим в пустыне и наконец уговорила супруга своего идти в места обитаемые, чтоб по меньшей мере иметь надежду в сыскании хотя одного из похищенных детей своих.
Когда Доброслав начал для запасения на дорогу пищи ловить рыбу, я, проникнув, что отсутствие их с предопределенного им места будет им бедственно, старалась оное пресечь препятствиями и учинила, что Доброслав против обыкновенного не мог ни одной поймать рыбки. Но сие произвело, что Милостана с досады прорезала очарованным копием сети, а потому навлекла себе неминуемую судьбу превратиться опять в рыбу. Я не могла совершенно отвратить сего очарования; по крайней мере, имела успех облегчить оное. Я схватила ее в воде и заклинаниями моими превратила в розу. В каковом состоянии и пребывала она в моих покоях до времени, в кое надлежало пресечь быть ее очарованию, ибо я предузнала по моей науке, что оное не прежде кончится, как при получении Гипоменом его прежнего образа, и не иным посредством, как рукою ее супруга, чтоб он сорвал цветок, что и воспоследовало.
С того времени осталось мне уже малое попечение о Доброславе; я чрез служебного моего духа доставляла ему ежедневно пищу и старалась только занимать его воображение обстоятельствами, кои бы удерживали его в сей хижине до определенного часа. Не было к тому лучшего, как представлять при каждом выходе его из хижины образ возлюбленной его рыбы, что и исполнял дух, приносивший к нему пищу.
Не упуская из глаз моих детей Доброславовых, утешалась я как добрыми свойствами их сердец, так и красотою их тела. По сходству нравов назначила я Зелиану большую мою дочь Алциду, Доброчесту — Замиру, а Ярославу — Осану. Хотя дочери мои назначенных им супругов были несколько и старее, но как дети волшебников пред прочими смертными имеют должайший век, то в сравнении сего были они пред своими женихами только в первом цвете молодости. После сего следовало мне учредить склонности дочерей моих по моему выбору. Превратясь в образ птицы (ибо по заклинаниям короля волшебников нельзя мне еще тогда было показаться в обыкновенном моем виде), прилетела я на окно спальни меньшей дочери моей Осаны. Она была удивлена тем, а наиболее когда я начала с нею разговаривать.
Я в пространных словах доказала ей скучный род ее жизни, в который повержена она несправедливым гневом своего родителя, что отдаление от обхождения с ее родительницею предоставляет ее всем погрешностям, в кои может она впасть по молодости лет своих, не имея прибежища ни к чьим советам, а особливо в возрасте, в котором следует избрать ей супруга, что она в таком случае легко может навлечь на себя несчастие и что потому я, как очарованная птица матери ее, не имеющей возможности с нею видеться, послана от нее к ней для вспомоществования в избрании ей супруга, без коего по состоянию жизни ее далее обойтись ей невозможно. После сего изобразила я ей, что значит состояние супружества и каковым образом заимствуется от него счастие и спокойство или злосчастие и мучение дней предыдущих. Вразумя же ее сими понятиями, начала я описывать ей достоинства Ярославовы и, нечувствительно произведши в ней заочно к нему начатки любви, уговорила ее побывать у него со мною.
Мы превратились мушками и посетили жилище жреца Ладина. Достоинства Ярославовы вскоре покорили ему сердце моей дочери; она призналась в том поверенной своей очарованной птице и просила наставления, каким образом должно ей в том ему открыться. Тогда сделала я наставление, которому, как известно вам, она последовала, то есть представши ему во образе сияющей птицы, во время набега диких, и похитя его в свой замок; а чтоб исполнить предсказанное мне волшебною доскою завещание, наставила я Осану, какое учинить ей условие с ее супругом. Любовь Ярославов а к его родителям имела великое сходство с предсказанием таинства, коему надлежало содержать в себе судьбу Осанину, и я внушила ей сказать Ярославу то, чего он не мог сохранить и, следственно, утратил возлюбленную свою супругу.
— Итак, вы, дражайшая мать возлюбленной моей богини! — вскричал Ярослав, бросаясь к коленам Зимонии.— Вы подали мне наставление, что должен я исполнить к приобретению утраченного мною счастия: я сохранил ваше завещание и ожидаю, что вы, сжалясь на мои мучения, возвратите мне дрожайшую мою Осану, без коей я жить не могу.
— Ах, сын мой,— отвечала волшебница, обняв его,— я знаю твою горесть, ибо я разделяла твои мучения; но надобно потерпеть,— продолжала она с улыбкою,— и притом не пугать птичку мою, которая спокойно уселась на вашем плече.
Ярослав в самом деле забыл про птичку и начал об оной заботиться, а тем принудил и братьев своих равную взять осторожность, чем и удержал их от подобного своему прошения к волшебнице, кое было уже у них на языке.
— Таковым образом,—продолжала Зимония,—дочь моя Осана первая имела участь попасться в очарованную башню. Впрочем, Ярослав, как уповаю, рассказал уже вам, что я пришла к утешению его в замок моей дочери и сделала ему наставление о поведении его. Сие припоминает мне уведомить вас, каким случаем узнала я, что человек, имеющий соединить его с родителями, должен иметь на правом виске родинку, или, яснее сказать, король уннский Баламир. Для сего прерву я порядок моей повести, касающийся до двух других моих дочерей, о чем услышите после.
Мне весьма досадно было, что волшебная моя власть, простирающаяся, впрочем, до важных вещей в природе, недействительною казалась до моих ближних. Я состенала страданию племянника моего Гипомена, о коего участи даже и проведать не могла; также о супруге Доброславовой и о самом его печальном состоянии, а особливо, что Милостана и быв розою не переставала испускать стенаний; наконец и судьба дочерей моих с их супружниками не давала мне покоя. Но видя, что я не в силах пресечь их очарования, прибегла было к волшебной доске, находившейся в замке Гипоменовом, но оной не нашла уже в своем месте, и так обратилась я против обыкновения моих сестер в дулебское боговещалище. Там в ответе получила я хотя темное, но сбывшееся предсказание: что освобождение Гипоменово, следственно, и всех, коим я неосторожностию моею нанесла несчастие, воспоследует от человека, имеющего на правом виске родинку. Впоследствии я узнала еще другие подробности и что сей освободитель несчастных будет Баламир, но сие соединено со многими тайнами, коих я не постигаю и которые никто не может объяснить, кроме моего супруга.
Что надлежит до дочери моей Замиры, я предстала к ней в виде той же птицы, каковою показалась я Осане, и равномерно предуготовила ее влюбиться в Доброчеста, бывшего тогда сапожником. Уже выдумали мы средство, каковым привести его в ее замок, как пришло мне на мысль заклинание короля волшебников, коему надлежало необходимо прежде окончания очарования исполниться. Чтоб обратить сие последство в пользу, выдумывала я к тому средство, в сих размышлениях ходила по саду замка Замирина.
Хотя я в посещениях моих довольно познала все местоположения оного, но удивилась, усмотря в близ лежащей горе пещеру, в кою вход был сквозь маленькую дверь. Любопытствуя, вошла я в оную и при освещении висящей там лампады усмотрела гробницу с лежащим в оной мертвым телом в царском одеянии. Любопытство мое умножилось, и, не добиваясь, чье бы сие было тело, хотела я прибегнуть к ворожбе, как вдруг увидела приколотую к платью мертвого царя бумагу. Отняв оную, прочла я следующее:
«Без сомнения, судьбина приведет сюда Зимонию, да воззрит она на тело погибшего учиненною некогда от неосмотрительности, ее погрешностию царя дулебского. Безрассудное мщение ее супруга повергло его в сие состояние; он с невинностию твоею, о Зимония, узнал свою ошибку, но не властен уже возвратить жизнь несчастному царю, прешедшую в отломок находящегося в груди его очарованного копия, ибо по силе клятв, учиненных им при произведении сего мщения, никто не может извлечь сего отломка, кроме средней твоей дочери. Сия должна, не чувствуя никакого отвращения к язве мертвого тела, высасывать из оной причину смерти. В прочем тебе предоставляется распорядить обстоятельство сие во всеобщую пользу семейства несчастного царя сего».
Я чрезмерно обрадовалась, получа наставления сие, и определила учинить чрез избавление деда Доброчестова тайну, кою надлежало от него сокрывать Замире и тем подвергнуть искушению его любопытство. Но чтоб воображение о мертвом трупе не приключило ей омерзения в сосании раны, произвела я из оной благовонный и питательный балсам, который, однако, для всех, кроме Замиры, имел весьма противный запах.
После сего, приняв вид очарованной птицы, сделала я дочери моей завещание, с каковым надлежало ей вступить в брак с Доброчестом. В сем завещании, кроме воздержанности его от любопытства, включено было и то, чтоб Замира для сохранения спокойства своему супружеству никогда не ела со своим мужем, а питалась бы балсамом в указанной ей мною пещере из сосуда, изваянного в образ мертвого человеческого трупа. Я подтвердила ей, что всякая другая пища или в случае, если Доброчест проникнет в сию тайну, приключит ей с ним мучительную разлуку. Замира наблюдала сие свято, и отломок копия высосан ею нечувствительно так, что можно уже оный без вреда телу вынять рукою. Впрочем, Доброчест, как известно, подвергся судьбе своей и утратил свою супругу, коя, во-вторых, получила место в очарованной башне. Я сделала ему наставление на основании ответа, полученного мною в дулебском боговещалище, и хотя Доброчест больше всех потерпел наказания за свое любопытство, но тем избавлен от пристрастия сего, могущего иногда быть во вред спокойствию, а особливо в супружестве.
— Видишь ли, любезный сын,— говорила Зимония к Доброчесту, бросившемуся при сих словах в ее объятия,— что не всегда должно принимать вещь по виду, под каковым покажется оная с первого взгляда глазам нашим. Рвотное лекарство для твоего любопытства досталось тебе от пустой мечты, ибо тело деда твоего не подверглось до сего часа еще нималому тлению. Равным образом и супруга твоя невинна в приключении гадливости в твоем воображении, потому что надлежало исполниться всем подробностям короля волшебников, без чего не мог бы ты увидеть твоих родителей.
— Ах, дражайшая матушка,— отвечал Доброчест,— я уже исцелился от моего воображения и люблю Замиру еще более прежнего. Позволь мне сесть на твое облако и отнестись к очарованной башне, чтоб я хотя издали мог увидеть мою дражайшую супругу.
— Прошу терпения, мой сын,— подхватила Зимония и обратилась к Доброславу, предложившему ей просьбу о принесении в его хижину тела отца своего.
— Сего нельзя учинить,— сказала она,— вне присутствия короля волшебников, да и кроме того не нужно уже тебе обитать на месте, припоминающем твои несчастия, которые, без сомнения, восприняли уже свое окончание... Как судьба большей моей дочери,— продолжала волшебница, — определила ее Зелиану, то посредством прежней птицы, в кою я превращалась, оказала я ей помощь познакомиться с ним и похитить его на пути от дулебского боговещалища, ибо произвести гром и молнию для волшебницы самая малость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74