При оном нашел я многих ятвяжских вельмож, кои укрывались тут, избежав от свирепства победителей. Они, увидя меня, схватились было за оружие, сочтя меня своим неприятелем, но я вывел их из сего заблуждения, уверя, что им опасаться меня не должно. Они рассказали мне о всех подробностях завоевания их государства и о похищении их государыни изменою Светана. Я, узнав по описанию их, уведомил их, что сей Светан и сын Куресов, который, по их мнению, пропал безызвестно при взятии города, убит обрским князем и что государыня их, конечно, спасена оным князем; но куда они обратились, удовольствовать их не мог, а обещал им проведывать о сем в пути моем в рассуждении того, что я сам ищу сего князя. Увещевал их, чтоб они не ослабевали в верности к отечеству, старались бы собрать рассеянные войски, и обещал им уговорить моего князя прийти к ним на помощь. Вельможи благодарили меня за оное и уверяли, что государь мой найдет их готовых следовать его предводительству. Я, ночевав у них и спрося о дороге к области бужан, поехал оною, надеясь там либо сыскать Тарбелса или узнать чрез вопрос, где оный находится. Жрецы уведомили меня по моем туда прибытии, что Тарбелс и Любана вопрошали божество и получили повеление ехать на северо-восток. Не о чем мне было спрашивать, и я не медлил настигать оных, направя шествие мое в сию страну света.
По многих трудных переправах въехал я каменистую пустыню, в коей известный змий, на меня напав, проглотил меня.
Я очувствовался от черствых рук, кои меня щупали, сие происходило от Бабы Яги, и думаю, для опыта, гожусь ли на ее кухню. Но как я по старости моей не был удостоен ее вкусом, то определила она меня быть своей лошадью.
— Друг мой,— сказала она мне,— я очень рачительна в домоводстве, и как ты за жесткостию твоего мяса не годишься мне на пищу, то можешь с пользою иногда заменять мою ступу. Я не всегда разъезжаю в коляске моей, иногда прогуливаюсь я и верхом, то ступай в конюшню.
Сказав сие, плюнула она мне в лицо, и я увидел себя в том состоянии, в котором и вы не считали меня Мирославом. Она отвела меня в ту конюшню, из коей взял меня Тарбелс. По счастию, не доходило до меня очереди к прогулке на мне Бабы Яги; впрочем, конечно бы, мне не достигнуть до сего целебного ручья, избавившего меня от очарования.
Что ж лежит до вод сих, я слыхал, что ручей, прогоняющий всякие очарования, находится в земле радимичских славян и есть один из источников реки Буга; почему должно думать, что мы не слишком удалены от земли ятвяжскои. Вы, государи мои, может быть, не слыхали, отчего воды Буга считаются священными и самой реке сей отдается божеское почитание. Я уведомлю вас: Перун, который не всегда верен был супруге своей Ладе, некогда свел тесное знакомство с русалкою реки Молды. Лада, любившая в сей реке купаться, всегда брала с собою в прислуги сию свою совместницу. В один раз принуждала она ее раздеться и участвовать в купании, но как сия в том ей противилась, то Лада велела другим своим девицам раздеть ее насильно. По учинении сего беременность ее открылась, и Лада взяла подозрение, ибо в местах тех тогда не было еще мужчин, кроме ее мужа. Оробевшая русалка старалась укрыться от ее гнева: она обратилась в птицу и полетела. Лада села в свою воздушную колесницу и, по нескольких днях нагнав ее, обратила в каменную гору. Перун застал ее в сем мщении и назло своей супруге сказал:
— Месть твоя не будет удачна. Из горы сей произойдет такая река, которая уничтожит твое превращение и будет обожаема не меньше, как и от тебя рожденные мои дети. Воды реки сей будут отвращать всякое очарование, и для того смертные прибегнут к ним не меньше, как и в твой храм.
Когда пришло время разрешиться от бремени превращенной русалке, из средины ее пролилась Бугрека. Мать оной из горы стала в прежнем своем образе и обитает в водах своего чада, где мщение Ладино до нее не достигает. Источник же Буга, или Бога-реки, для смертных неизвестен. Впрочем, вы ведаете о действии вод сих.
Мирослав кончил свою повесть; следовало начать Слотану, что он и исполнил, не дожидаясь просьбы или приказания.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ СЛОГАНА
— Я вижу из взглядов ваших, государи, что вам хочется узнать, каким образом я попал в конюшню прелестной женщины, какова была покойная Баба Яга. Я могу похвалиться, что почтенный Мирослав без дальних околичностей учинился лошадью, но что лежит до меня, то приуготовления к тому довольно были приятны, чтоб не счесть мне оных себе в выигрыш. Я не прошу о внимании — повесть моя заставит слушать.
Расставшись с моим князем, погонял я мою клячу из всего плеча, ибо мне ужасно хотелось переведаться с хищниками царевны, моей государыни, хотя я тогда и не знал еще, для кого прилагаю толь усердное старание. Но как досталась мне дорога, ведущая вправо, то не имел я другой удачи, как только заскакать в превеликий лес и остановиться у великого озера, ибо у оного дорога кончилась. Должно признаться, что я не имел охоты плыть на ту сторону вод сих, коих берега чуть были видны; к тому ж ни конь мой, ни я не были расположены шествовать далее, для того что во весь почти день нимало не отдыхали. Я дал скотине моей волю выбирать лучшую траву по своему вкусу, а сам растянулся на берегу и заснул, не ожидая больше, как проснуться в исправном голоде.
Пробуждение мое следовало очень странным образом и прежде, нежели я мог думать. Я увидел у берега стоящую раззолоченную лодку и в то ж самое мгновение себя в руках прекраснейших девиц. Оные одеты были толь на легкую руку, что можно бы подумать, что щедрая природа, доставившая смертным изобилие в платенных припасах, одних их забыла. Я ничуть не досадовал, что они предстали пред меня с таковою доверенностию. Все бы было хорошо, если б только сии нимфы не связали мне рук и ног и если б не секли пред глазами моими одного старика с отменными обрядами. Пуки изломаны, старик кричал и, отдувшись, пошел прочь той дорогою, по которой я приехал. Немилосердый поступок сей произвел во мне негодование, и я не мог удержаться, чтоб не вопросить у тех девиц, кои меня караулили:
— Государыни мои! В рассуждении красоты, которою одарила вас природа, я не могу вообразить, как соединить сию жестокость, оказываемую вами над бедным стариком.
— О,—отвечала мне одна из них,— мы обыкновенно наказываем всех, кои берутся не за свое дело.
— Могу ль я узнать яснее?— спросил я.
— Если только будешь послушлив, — отвечала одна, — то ни в чем тебе отказано не будет. Впрочем, ведай, что упрямство еще величайшее приемлет у нас наказание. Будь терпелив и повинуйся. Не жди больше к удовлетворению твоего любопытства; мы прежде испытываем, и тогда входим в поверенности.
«Вы должны быть отличные женщины,» — думал я. Однако мне не дали размышлять: меня подхватили, положили в лодку и повезли. Продолжая плавание, между тем как одни работали, другие играли надо мною, хохотали, я делал разные вопросы, на оные не ответствовали, и нетерпеливый человек долженствовал бы лопнуть с досады, ибо говорить со мною никто не хотел, а размышлять мне не дозволяли. Наконец лодка пристала к острову. Дюжина или две старух стояли у берега и как бы нарочно дожидались, чтоб взять меня в добычу; они подхватили меня, развязали и повели. Красавицы захохотали громко, сели в лодку и отвалили прочь. Я поглядывал на них с приятностию, старухам сие не было угодно, что я узнал по косым их на меня взглядам.
— Ты очень смешон, — сказала мне одна из них, на которой больше всех кожа сморщилась,— ты пренебрегаешь лучшие прелести и устремляешь взоры на сих подлячек, которые так гадки, что должно быть человеку без вкуса, чтоб иметь терпение желать взглянуть на них.
— Если осмелюсь спросить,— подхватил я,— где те лучшие прелести, о которых вы говорите? Я всегда готов менять хорошее на лучшее.
— Когда вы, находясь между нас, не можете делать различия, то не стоит труда, чтоб вам доказывать, — сказала одна из старух с пренебрежением и толкала меня, чтоб я шел. — Пожалуй, не сердись, сестрица,— говорила другая.
— Люди, живущие за озером, имеют очень странный вкус: должно смеяться слепоте их. Мы, кажется, уже привыкли; очень часто видим мы пленников, и все они оказывают только почтение к нашим мнимым летам.
— К нашим летам!—вскричала одна с негодующей улыбкою.— Если б сии бедняки ведали, чего требуют наши сердца, что б подумали они, когда б узнали, кем пленяются и что пренебрегают! Слова сии возбудили мое любопытство, я убеждал их меня в том удовольствовать и открыть, где я, кто они, что со мною предприемлют и не назначена ль мне судьба того старика, которого секли розгами.
— Может быть еще хуже,— сказала одна старуха,— но не все можно объявлять, что известно: мы также не очень сведущи о предбудущем, и только в рассуждении молодых твоих лет и бодрого вида... Однако знай, что дозволено: ты находишься в острове, обитаемом одними женщинами. Здесь мужчины так редки, что всякий впадший в руки связавших тебя рассыльщиц под смертною казнью должен быть препровождаем к нашей госпоже. Какова она, ты сам увидишь, ибо мы следуем к ней. Здесь все походит на очарование, например: мы кажемся тебе по виду прабабушками тех, кои тебя нам вручили, но сие действие некоторого порошка; госпожа наша натирает оным всех своих подданных, кои попадаются в плен ее с довольными прелестями, чтоб тем обращать нас в старух и самой блистать цветом молодости. Красавицы ж, тебя связавшие, не что иное, как заслуженные ее старушки, и лет чрез семьдесят мы будем натерты некоторою особливою мазью, имеющею представлять нас в том образе, в коем, без сомнения, они вас обворожили; тогда получим мы свободу выезжать за озеро. Бедная вольность, когда уже природа требует уединения! Но какова ни есть сия вольность, однако оная обязывает ловить мужчин во угождение нашей госпоже. Сия нарочно располагает своим искусством, чтоб прелестный вид обвороженных старух принуждал вашу братию отдаваться без сопротивления. Они умеют пленять вас, не имея сами в игре сей участия, кроме чтоб утешаться вашим замешательством. Напротив, мы, несчастные, возбуждаем в вас только отвращение, когда прикосновение к вам сжигает сердца наши, и с досадою принуждаемся вручать вас той, кою мы ненавидим. Она избирает из предводимых себе супруга, ибо видит, что время не медлит затем, что она еще не замужем. По сих пор еще не была она счастлива кому-нибудь понравиться, однако не теряет надежды и продолжает покушения свои. Молодые люди не находят удовольствия искать благосклонности ее, а стариков не считает она достойными и для того отсылает их из острова, причем получают они на дорогу от мнимых молодых девиц розги. Впрочем, не старайся узнать, какой собственно сей остров и кто его госпожа: мы сами о том не ведаем, понеже мы тут не рождаемся, а похищают или покупают нас из разных мест для услуг ее посылаемые непригожие, обыкновенно окружающие ее женщины.
По окончании сего достигли мы к великолепному дому. Караул у оного составляли женщины с длинными булавками. Нам дозволили вход, и меня повели чрез ряд комнат. Богатые уборы не привлекали моих взоров, они приготовлены были к лучшему ожиданию, для того что я не очень доверял словам старух и думал, что госпожа толь прекрасных перевозчиц должна превосходить их прелестями.
Мы вошли в зал, убранный картинами, изображающими счастливых любовников; все украшения, казалось, соединены были к тому, чтоб приуготовлять чувства к восхищению. Я не размышлял о судьбе моей и занимался только ожиданием. Пошли известить о моем прибытии, и вскоре потом одна стена залы, которую всю закрывал занавес, раздвинулась и представила глазам моим еще комнату. Я не мог разбирать блестящих в оной богатств; лучший предмет привлек мои взоры: женщина, или девица, невоображаемой красоты предстала оным. Окружающие ее служительницы дурнообразием своим составляли как бы тень, чтобы прелести ее совершеннейшим блистали светом. «А,— думал я, быв вне себя от радости,— теперь разумею я вас, почтенные старушки; по счастию, я не так легковерен, чтоб предупредиться вашею ненавистию к сей богине». Я не дождался, чтоб меня наставляли, каким образом приступить к началу, бежал и, повергшись на колено пред красавицею, говорил:
— Кто б вы ни были, несравненная ль из смертных или божество, владычествующее в местах сих, я приношу вам на жертву обвороженное вами мое сердце.
Хозяйка довольна была сим приветствием и не допустила меня далее оставаться в унизительном положении; она, подняв меня, посадила близ себя и, дав мне несколько пламенных поцелуев, сказала:
— Незнакомый красавец! Не удивляйся, что я следую чувствованиям моим противу обыкновения женщин, обитающих вне сего острова; я предаюсь тебе без околичностей, ибо ты мне кажешься того достоин. Ваши женщины делают то ж, но с некоторыми обрядами; они имеют одни намерения, но стараются раздавать свои благосклонности за искания. Они тщатся учинить то милостию, для чего повсеминутно сами готовы быть рабами; они искусно умеют мучить самих себя и обожателей своих взводить на крайний степень нетерпеливости. Что до меня, я удалена от всех притворств; хочешь ли ты быть моим мужем, и ныне ж счастливый брак соединит нас?
Я толь восхищен был сею искренностию, что не мог ей выразить удовольствия моего, как только схватя ее в мои объятия. Не удивляйтесь, что я не располагал моею участию и слепо следовал представшему мне счастию: сидя с ласковою женщиною, не можно иметь употребления разума. Природа нарочно постаралась взять сию предосторожность, понеже, впрочем, мужчины много бы наделали хлопот ее расположениям; однако происходит то, как предуставлено: женщины ласковы, а мужчины чувствительны. Я забыл о всем и занят был одними желаниями. Я клялся ей, что не воображаю о лучшем счастии, как владеть ею, и наговорил ей всего того, что в таковых обстоятельствах обыкновенно говорят люди нашего пола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74