Пары взошли ему в голову и принудили его дремать, однако стоявшие на стене караульные, увидев, что войска их ослабевают, раскликали его. Несчастные сии не ведали, что заплатят смертью за таковое усердие свое, ибо Гаркало крикнул толь громко, что не токмо они слетели бездушны со стен в городские рвы, но и башня, под которою он сидел, опроверглась с частью стены. По счастию, Гаркало был удален от места сражения настолько, что голос его имел только половинное действие, и войска лишь пошатнулись, но сам он причинил себе больше вреда тем, что упадшая башня придавила ему ноги и заставила его выдираться на свободу из всех сил своих. Он уже перевернулся навзничь, как Звенислав, услышав крик его и вообразя о опасности, могущей произойти от оного в приближении, заключил истребить его и, пробившись сквозь певцинов, прискакал к нему. Гаркало, увидев свою беду, хотел от оной избавиться криком, но Звенислав не допустил его и, соскоча с коня своего, давнул его ногою в брюхо так крепко, что крикун высунул язык на локоть. Богатырь поймал его за оный и заколотил ему горло обломками кирпичей. Гаркало прилагал старание оные проглотить, но Звенислав, не имея времени медлить, оторвал ему голову, не удостоя отрубить оную Самосеком богатырю, сражавшемуся не оружием.
По окончании сего обратился он к побоищу и ободрил своих победою над опасным Гаркалою, показав им его голову. Один Курес только лежал у него на сердце; он прилагал труд сыскать его и нашел в самое нужное мгновение. Возлюбленная его Алзана сражалась с ним и почти выбилась из сил. Уже свирепый Курес изрубил в куски щит ее и взмахнул решительный удар на ее прекрасную голову, как потерял свою от сильной руки ее любовника.
Звенислав соскочил с коня, взоткнул на копие голову певцинского князя и показал оную близ бывшим ятвягам. Оные возгласили победу, и смерть Куреса учинилась известна его подданным и союзникам. Они оробели, побежали опрометью, чая найти спасение свое в укрепленных стенах столицы, но между тем Слотан и Мирослав, окончившие уже свое дело, возвратились и, увидя пролом, учиненный криком Гаркалы, вошли в город и оным овладели, и бегущие певцины теснились в городских воротах, чтоб найти смерть за оными. Все они были порублены без пощады от разгневанных ятвягов, и царевна Любана, ожидавшая нового сражения на приступе к своей столице, к удовольствию своему увидела Мирослава, Слотана и вельмож своих, встречающих ее с радостию и поздравляющих ее с совершенным освобождением царства ее от неприятелей. Таковым образом кончилась сия война, и победители торжественно вошли в избавленную ятвяжскую столицу.
Не можно изобразить благодарности, приносимые признательною царевною к одолжившим ее богатырям.
— Чрез вас, возлюбленный мой князь,— говорила Любана,— приведена я в состояние заплатить вам одолжения ко мне. Но что я благодарю вас! — продолжала она к Тарбелсу с нежным взглядом.— Вы для себя возвратили престол ятвяжский, ибо я не буду владеть оным, разве раз-деля его с вами.
Страстный поцелуй был ответом на сие объяснение Звенислав поистине заслуживал всю честь великой победы, но он не принимал никаких награждений от людей, им обязанных; он чаял исполнять свою должность, под вергая жизнь свою опасности для славы и добродетели, и не хотел быть никому обязанным, кроме возлюбленной своей Алзаны. Сия готова была жертвовать ему своею жизнью, ибо он ее удержал, но богатырь с восхищением благодарил богов, что толь удачно срубил голову Куресу
— Ах, сударыня,— говорил он, целуя руку княжны Ал заны,—я ничего не сделал, как защитил собственное мое сердце; ваше соединено с оным толь крепко, что рана одного должна быть смертию и для другого.
Словом, обстоятельства так были способны, что не оставалось больше, как любовницам наградить своих любовников; сие заключено, и брак их отложен только до возвращения Слотана, коего послали в обры испросить на оное дозволения от родителей Тарбелса и Алзаны.
Между тем мудрый Мирослаг не могши отговориться от возлагаемого на него тяжкого бремени правления, по повелению ятвяжских государей трудился восстановить истерзанное врагами царство. Он вскоре учинился необходим для сей области; ятвяги увидели в нем отца и не хотели бы называть сим именем свою царевну, если бы великодушный Мирослав не производил своих благодетельных попечений от имени престола. Он умел довольствоваться одною добродетелию и укреплять счастливый союз любви между государем и подданными. Сколь мало в свете вельмож, имеющих сии намерения! Но да подаст небо, чтоб одно только самолюбие и тщеславие их к тому побуждало, ибо честолюбие, корыстолюбие и предприимчивость еще оных опаснее.
Вскоре ятвяги забыли изнурение тиранств, разорение прияло помощь, возвращенные из рук неприятельских народные сокровища не были употребляемы, как в награду верным, сражавшимся за отечество ратникам, на довольствование сирот, коих мужья и родители в том погибли, и на восстановление упавших домов. Селения возвысились, торговля зацвела, поля покрылись стадами и нивами, представляющими изобилие, и радостные восклицания колебали воздух на тех местах, где незадолго вдыхали оный со стенанием.
Слотан возвратился. Князи обрские едва остались живы от сей счастливой вести, кою привез им любимец их сына; они радовались о благополучии детей своих, которых считали погибшими, и с удовольствием позволили увенчать свои желания славным браком. Единое убеждение их было, чтоб не замедлили они утешить родителей своих свиданием. Но рок, располагающий участью человеков, который равномерно подвергает определениям своим и монархов, отлагал ожидание сие еще надолго.
Приуготовления к сугубому браку и венчанию Тарбелса и Алзаны на царство сделаны. Торжество началось; народ толпился окрест великого храма, в коем готовились любовники принести клятвы о вечной верности, и восклицал на небо от чувств чистого усердия. Уже Тарбелс и Любана увенчаны были диадемою и обще со Звениславом и Алзаною повторили пред алтарем клятвы, кои сердца их давно уже изрекли во внутренности душ своих. Торжественный крик воинов, соединенный со звуком биения в щиты, и музыкальных орудий, и простосердечным воплем радующейся черни, проводил новобрачных во дворец.
Пиршество началось, усердные вельможи пили для очевидного благополучия дому царей ятвяжских, и счастливые супруги ожидали минуты, в кою начнут они жить новою жизнию. Но, о суетность человеческих ожиданий! Мгновение, коего мы с восхищением ожидаем, не редко бывает то, в коем мы приемлем несносные удары в грудь нашу. О Звенислав! О Тарбелс! Какой гром стремится оглушить вас! Ах, если б вы ведали, что следует в сию минуту, когда вы готовитесь принять лучшие дарования неба, вы бы согласились умереть за несколько минут прежде, чтоб умереть в радости.
Внезапу виющаяся молния с ужасным треском мимо ушей торжествующих пролетает; потолок залы разверзается, и огненновидные облака расстилаются над головами изумленного общества возлежавших на пиршестве. Каждый видит гнев, трепещет и упадает вниз лицом. Тарбелс заботится о своей Любане и, не могши выразить своего смятения, сжимает только в объятиях свою дражайшую супругу. Один лишь неустрашимый Звенислав подает руку своей возлюбленной Алзане, а другую наносит, чтоб защитить ее от ожидаемого с небес удара; Алзана для него все на свете, и он довольно смел сражаться за нее со всею природою.
— Алзана! — говорит он спокойным видом.—Я с тобою, и нам опасаться не должно.
Она взирает на верх храмины и, вострепетав, упадает в объятия своего супруга. Он устремляет взор в страну, откуда поразил ее ужас, и видит страшную- богиню плодородия, окруженную бессмертным блеском, спустившуюся на облаке.
— Познай, дерзкий Звенислав, раздраженную тобою Дидилию,—говорила богиня.—Ты плод явного ко мне непочитания и осквернивший празднество мое своим зачатием. Я довольствовалась малым мщением — лишить твоих родителей воззрения на тебя до тридцатилетнего твоего возраста; но ты, дерзновенный, до сего времени хочешь вкусить благополучие; сего не будет: ты определен к трудам и опасностям и не увидишь долго твою Алзану... Что до тебя, Тарбелс, ты мне жалок, но и друг Звениславов должен принять участие в его наказании.
Окончив сие, бросила она густой облак, который сокрыл в себя Алзану и Любану и учинился невидим.
— Ах, жестокая богиня!— вскричал Звенислав.— Я ничем не оскорблял тебя, но я всему подвергаюсь; карай меня всем, кроме разлуки с моею возлюбленною.
— Уже определено,— отвечала ему удаляющаяся богиня.— Будь терпелив; дружество твое с Тарбелсом наградит урон сей, но я не запрещаю вам искать супруг ваших. Гнев богов умягчается великодушием и добродетельными подвигами.
После сего все явление сокрылось, храмина стала по-прежнему, но наполненная жалостными воплями сетующих о похищении Любаны и Алзаны. Звенислав со всем своим мужеством окаменел и не мог произнести ни одного слова; он глядел неподвижно на своего друга, который также на нем остановил свои взоры.
— Дидилия! Ты дозволяешь искать нам наших возлюбленных супруг,— сказал наконец Звенислав, вздохнувши,— но ты их похитила, и можно ль смертному разрушить определение судеб богов?
— Да, любезный друг,— говорил Тарбелс, отирая слезы, кои текли из глаз его,— мы пойдем искать их, нам сие повелено. Бесплодно ожидать нам отрады в одних сетованиях, когда, может быть, возлюбленные наши имеют нужду в нашей помощи. Кто знает, куда удалила их разгневанная богиня! Может быть, нечаянно найдем мы их там, где не ожидаем.
— Пойдем!—отвечал Звенислав, обняв своего друга. Они шествовали из палат, и Тарбелс, только успев вручить правление Мирославу, а вельможам приказать ему повиноваться, сел на коня. Он запретил за собою следовать усердным ятвягам, но не мог отказать своему Слотану, желающему жить и умереть с ним вместе. Звенислав дал волю Златокопыту избрать страну к предпринятому странствованию, и оный обратился на северо-запад. Два друга и верный раб скоро ощутили себя за пределами Ятвягии; они взаимно старались подкреплять себя в несчастии, и шутливый нрав Слотана почасту разгонял мрачность их уныния.
— Государи,— говорил он им некогда, когда они наиболее казались задумчивыми,— жизнь наша есть только сон, и тот из смертных счастливее, который может равнодушно грезить. Для чего не считаете вы благополучия, коего вы лишились, только сновидением, вообразите теперь, что вы проснулись. Жаль, что я не могу сообщить вам моего свойства: я не однажды бывал в подобных вам обстоятельствах, но всегда выпутывался из оных без затруднения. Например, я без всяких исканий учинился супругом прекрасной королевы очарованного острова; она обратилась в кобылью голову, и собаки проводили меня со своею музыкою с брачного ложа; но я не крушил себя, что ее навеки утратил, и не учинил бы сего, если б у ней было слишком тех членов, коих случай иметь ей не дозволил. Вскоре потом помирил я трех женихов, овладевши ценою их битвы, но скупая моя теща за малое уделение права ее дочери определила мне сходственное наказание. Всего и всего я лишился, но на вас шлюсь вздыхал ли я по-вашему? Витязям не должно дозволять сердцам своим таковой слабости; им должно следовать добродетели, насыщать природные побуждения как случится и не тужить о прелестях, в коих никогда не будет недостатка людям смелым. Ой, женщины, женщины! Вы очень надобны, но всего лучше иметь с вами дело только в сновидении.
Рассуждения сии произносил Слотан толь забавным видом, что богатыри не могли удержаться от смеха. Слотан пользовался сим успехом и наговорил им столько вздоров, что нельзя было им остаться углубленными в тоску свою.
Уже путь их приближал к княжеству русскому; дни чрез два надеялись они вступить в славный в севере город Старый Славенск, как в средине одного густого леса напали на них разбойники. Витязи не устрашились оных множества и оборонялись мужественно, но не могли воспрепятствовать, чтоб толпящиеся злодеи их не раздвинули. Звенислав со Слотаном окружен был тридцатью человеками, а еще около двадцати напали на Тарбелса. Сей оборонялся как лев, но был схвачен и повлечен злодеями в лес. Звенислав сие видел, однако не мог подать ему ни малой помощи, ибо сам довольно имел труда отводить летящие в него со всех сторон удары; и хотя Слотан доказывал во всех случаях ревностную ему помощь, но они не так скоро побили или прогнали своих неприятелей, чтоб можно было поспешить к похищенному Тарбелсу. Они бросились в ту сторону, куда удалились с ним разбойники, но тщетно: страшная непогода обратила кончающийся день в мрачнейшую ночь. Вихри ревели из-под туч, прорывающихся громом и сильнейшим дождем. Перун соединялся к тому и ломал высокие дубы лесов, в коих они находились, делая каждый шаг опасным от раздробления валяющихся дерев.
— Боги! Я лишаюсь лучшего друга! — кричал Звенислав и следовал в поиске по отсвечиванию молнии.
Все было напрасно: он заехал в такую густину, что Златокопыт не мог далее идти, и, к вящей горести, разлучился от него Слотан.
Звенислав, принужденный остановиться, препроводил ночь в ужасном сетовании; опасность друга его не давала ему покою, и жалобы его уносимы были шумящим ветром, когда восходящее солнце разогнало тьму, и непогода перестала; оная равно как бы началась затем, чтоб разлучить чету людей, имеющих только в доверенности своей отраду своим несчастиям. Богатырь сел на коня своего и дал ему, по обыкновению, свободу идти, куда он желает, уповая, что он приведет его к Тарбелсу, но конь вывез его из лесу на дорогу к Старому Славенску и шествовал оною.
— Вижу,— вопиял Звенислав,— что небесам неугодно дозволить мне избавить моего друга... Ах, Тарбелс, что с тобою делается?— повторял он неоднократно и, продолжая дорогу во весь тот день, остановился близ одного высокого холма, чтоб дать отдохновение утомленному коню своему.
Златокопыт, получа свободу, не употреблял пищи, но, взошед на вершину холма, припал на передние ноги и, троекратно проржав, начал валяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74